Понимаю, сказал Паша.
И то, что Ира пьяная за рулем, тоже против, не успокаивался Лев.
Тоже понимаю, вздохнул Паша. Ну, она не пьяная.
А, кивнул Басин. Тогда ладно.
Паша взял стакан и медленно поплыл в сторону машины.
Лева еще пару секунд подумал а потом уточнил:
Так вам два стакана нужно или три?
Паша попытался дать какой-то развернутый ответ, но ничего было непонятно, поэтому Лева повторил настойчивее:
Два или три?
Ну, хорошо бы три, признался Паша.
Понял, лаконично ответил Лева.
Схватил стакан, залпом допил то, что в нем оставалось и невозмутимо а главное, очень ровно зашагал к машине.
Эта история могла быть поучительной, печально заключил Лева, если бы нас поймали за кражу или если бы мы разбились все насмерть пьяные
Настя немного начала икать от смеха.
Ну, если бы вы разбились, для меня эта история точно не стала бы поучительной, заметила она, вытирая слезы, потому что мне бы ее никто не рассказал.
Тоже верно, согласился Лева. Ну, в общем, я не горжусь, но и стаканы хорошие, конечно. Что ж теперь, игнорировать их, что ли
Так выпьем же за то, подхватила Настя, чтобы всегда замечать хорошее, никогда его не игнорировать
но чтоб при этом можно было им еще и гордиться! согласился Лева.
***
И здесь, конечно, размышления о судьбе героя или любые размышления буду писать для удобства курсивом.
Рядном сквозных, красивых, трепещущих
Не самый я, конечно, удачный у мамы с папой вышел. Нужно было настоять на братике или сестричке.
А я, дурак, не просил.
Это превращается в дневниковую запись, хотя откуда мне знать, я и дневников-то не вел никогда.
Дорогой дневник! Сегодня я опять бессмысленно жив
Странное дело: дневник это тетрадь, а ночник лампа. Утренник это детский праздник, ну или, на крайний случай, мороз, а вечерник человек
Злобный: Вечерник, конечно, человек. А ты осел!
Дружище: А кто так обзывается, тот сам так называется!
Лев: Так-то! Хотя, подождите-ка
***
И с того самого разговора на чужой кухне до пяти утра, с тех самых полутрезвых откровений и открытий все началось и, казалось, не имело шанса закончиться, будто эти двое должны проговорить вот так, как минимум, всю жизнь.
И они говорили. Семь лет.
Говорили на всех возможных языках, понимая друг друга бесконечно, строили свою Вавилонскую башню или башню из слоновой кости. Снаружи ничего не было, потому что настоящий мир существовал между ними и внутри них.
Лева закрывал глаза и на черном экране век смотрел этот прекрасный диафильм: вот они с Насинькой гуляют по парку. Вот танцуют вечером на площадке уличного кафе, он смущается я же совсем не умею танцевать!, она смеётся я тоже!, и танцуют потрясающе. Вот они лежат на узкой неудобной кровати в его съемной квартире, она прижимается к нему и что-то рассказываетчто? Ах, да, опять, наверное, этих их шуточки глупые про Моне и Мане. И пальцы ее гладят его щеку, и они такие прекрасные, что их все время хочется целовать. А вот он уже делает ей предложение, и дальше свадьба, только самые близкие, чудесный день, потом чудесная ночь И дальше море.
Какое волшебное и оттого ужасное время. Ну, вот как так вышло: Басин верил, что это самое начало невероятного пути, а оказалось, что это и было самое невероятное на этом пути, а все, что дальше разочарование и отчаяние.
Впрочем, нет, нет, не об этом хотя бы сейчас. Лучше о море.
Сколько разных вещей они с Насей делали тогда, и как были хороши и счастливы во всем. Они гуляли по улочкам, взбирались в горы, купались, дурачились, бродили по рынкам, ездили, куда захочется, катались на яхте, вкусно ели, пили вино, занимались любовью, разговаривали, удивлённо созерцали водопады И это только то, что делали они вдвоем. А было ещё и то, что делал Лева. Он ходил и смотрел на рассвет, слушал музыку, глядя на воду, нырял с причала, читал книги, а главное он писал. Писал много, слегка истерично, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотался вслух от переполнявших его удовольствия и возбуждения. Именно тогда он, пожалуй, в первый и в последний раз чувствовал себя настоящим писателем.
Да, потом будет несколько электронных и бумажных публикаций, сомнительные и не очень сценарные опыты, некоторая даже известность. Но настоящим писателем, о котором не стыдно было бы сказать что-то приятное в приличной компании и напечатать пару строк в учебнике по литературе Лев Басин был именно тогда, когда у него не было ничего, кроме светлого будущего.
На светлое будущее, в общем-то, всегда смотришь через ненастроенную оптику: все размытое, но очень красивое. Как фотографии, которые пытаешься сделать через окно движущегося вагона. Что это за изумрудные и аквамариновые полосы? Лес, море? Непонятно, но цвета просто шик, супрематисты кусают локти от зависти.
В светлом будущем нет финансовых вопросов и трудностей быта, там никого не обливают водой из лужи в дождливый день, и замок на куртке не может сломаться перед выходом.
Оттого и приятно любоваться его гипотезой, как видом из окна гостиничного номера в отпуске, когда проснулся в полдень и наслаждаешься мягким солнцем, чашкой кофе и отсутствием дел.
И тогда, стоя перед таким окном в чудесную жизнь, Лева писал без напряжения, вычеркивал без сожаления, а перечитывая, счастливо восклицал:
Бог ты мой, как я хорош!
И он, правда, был хорош во всем, что он придумал, и в том, что придумал не он, но мастерски вплел в макраме своих изобретений.
Басин бывал так эйфорически переполнен, что признавался Насе:
Как же я себя люблю! И тебя очень-очень люблю!
Я тоже тебя люблю, улыбалась она.
А себя? беспокоился он.
Яработаю над этим.
Это правильно. Ты старайся, пожалуйста. Как можно тебя не любить? Ты же потрясающая!
Да. Было время.
Лева вспомнил поездку на водопады.
Просто встали утром, сели на автобус и через полчаса оказались в каком-то волшебном месте.
Они шли по заботливо помеченной красными стрелками тропе. Перепрыгивали через ручейки, пригибались под низкими ветвями, разглядывали деревья, мхи, цветы. Все было красиво и удивительно, даже они сами мокрые, растрепанные.
В самом конце пути их встретила надпись «осторожно! Опасный участок тропы!»
« Да уж, грустно усмехнулся Басин, отчего такие надписи не ставят на жизненных дорогах»
И тут же расстроился фу, что за пошлость.
Когда Лева с Насей вылезли из каменного коридора, их встретила другая совсем уж неожиданная надпись.
«Все!» гласила она.
Как финальные титры «Ералаша».
Басины огляделись.
Вокруг невероятно красивый зеленый мир. Вдали нежная синева моря. Сделаешь шаг окажешься на самом краю обрыва, пропасть глубока.
Лева подошел к краю, пнул камешек.
Отойди, дурак, испугалась Нася.
Да ладно тебе, засмеялся он. Найдешь себе мужа получше.
Мне для этого не обязательно становиться вдовой, заметила она.
И то верно, кивнул Лева. Вообще-то, ты должна была сказать, что лучше не бывает.
И скажу, улыбнулась Нася.
Случился романтический момент, ну и как тут устоять, когда можно целоваться на вершине мира?
Басин вздохнул. Быстро же они со своей вершины спустились. Может, нужно было просто поговорить. Только вот они перестали со временем.
А когда? Как? Почему?
Лева не мог ответить.
Забыл.
Точно, забыл
Лева мрачно усмехнулся и уткнулся в окно. Горы.
Какие горы. Какие деревья.
Как тогда, когда он еще все помнил и все знал.
Он точно мог сказать: любимый цвет у Насиньки фиолетовый. Она часто пьет кофе; когда читает книгу, иногда задумывается, поднимая глаза к потолку; с удовольствием рисует даже пасхальные яйца вручную расписывает; любит учиться и проч., и проч., не считая того, что она замечательная, чудесная, волшебная
И все же, еще одна попытка: когда? как? почему?
Когда все поменялось? Как слова, которые все не хотели складываться в шедевр, стали важнее живого человека? Почему Левин богатый но несчастный внутренний мир закрыл вдруг свои границы?
Наверное, это происходило постепенно.
Сначала Насинька говорила целыми философскими трактатами. Поэмами. Диссертациями. Потом из ее рта стали выходить новеллы. Статьи. Стихотворения. Потом отдельные предложения. Вначале распространенные, после лаконичные. Вынеси мусор. Купи хлеба. Поехали домой. Дальше остались только отдельные слова.
Лева иногда улавливал что-то такое: устала, выгорание, домой, призвание, плохо, искать, деньги, отпуск
В последнее время огромная вселенная Насиной речи, кажется, сжалась до вздохов и междометий.
В какой же момент Нася перестала с ним говорить по-настоящему?
А может, все дело в том, что он перестал слушать по-настоящему?
Да и что можно было расслышать в том хаосе, который творился в его голове.
И вот как забавно получалось: пока писать было для Льва чем-то естественным, шум мысленного потока не мешал общаться с другими людьми, даже наоборот, Басин был весьма чутким. А когда он потерял вдохновение и решил спустя время взяться за этот чертов сценарий, чтобы начать новую главу своей профессиональной истории, механизмы в его мозгу невыносимо скрежетали, сопротивляясь этому. И все остальное не могло перекричать жуткие звуки. Люди немо открывали рты, а Лева очень смутно догадывался о том, что же они хотят до него донести.
Строил вавилонскую башню или башню из слоновой кости и вдруг оказался заперт в башне из черного дерева.
Так или иначе, время шло, Басин верил в успех предприятия, сидел часами перед ноубтуком, иногда за день сочиняя не больше строчки, которая потом оказывалась отвратительной и удалялась с позором.
Еще и Паша все время напоминал о том, что нужно закончить в срок. Хотя какой тут срок? У них не было команды, вот что.
Странная, конечно, выходила ситуация: деньги есть, сценарист есть, только вот сценария нет, да и режиссера тоже. Отличное кино, блестящее.
И Паша, и Лева знали, кого они могут попросить сесть в кресло с гордой надписью "director".
Ну, мы можем, конечно неуверенно начал Рогожкин.
Конечно, можем позвать так же неуверенно подхватил Басин.
И оба замолчали, не решаясь произнести имя.
Было, было одно имя, священное заклинание, пароль, и был его носитель, тот-кого-нельзя-называть, тот, кого не поминают всуе.
Великий Гутсби.
Существовало ещё его альтер-эго Сережа Гутин.
С Серёгой можно было дурачиться, выпивать, ездить на поиски приключений и просто болтать о жизни. Он знал десять тысяч смешных историй и охотно давал деньги в долг.
С Великим Гутсби лучше было не связываться.
Вообще-то, он имел да и до сих пор имеет все шансы стать великим режиссером. Весьма чудаковат и весьма работоспособен.
И, конечно, когда Лева увидел первую короткометражку Гутина, возникло жгучее желание сделать что-нибудь совместное. Разумеется, гениальное.
Когда же Лева в первый раз застал Сережу за работой, энтузиазма у него поубавилось.
Басин вошел в павильон как раз в тот момент, когда Великий Гутсби разозлился на кусок декорации, изображавший кирпичную стену.
Ну что это за хрень бездарная! отчаянно завопил Сережа и, в два прыжка подскочив к декорации, пнул ее и повалил на пол.
Судя по тому, что никто на это не отреагировал, происходило это не впервые.
Это уже четвертая, подтвердила Левину догадку ассистентка Машуля. Не в настроении сегодня.
Лева кивнул. Ему стало все понятно.
Он мгновенно сопоставил все известные ему факты и сделал подходящие выводы. Из этих выводов следовало вот что: дружить с Сережей хорошо. Работать с Сережей нет, спасибо, можно не надо?
Потом это подтверждали многие их общие знакомые. Да, Серега остроумный, отзывчивый, легкий на подъем это один человек. Великий Гутсби на площадке совсем другой. Настоящий тиран и деспот. Требовательный, жесткий, вспыльчивый. И талантливый. Поэтому у него всегда все получается хорошо.
Так что это был вопрос выбора, как и, пожалуй, любой в жизни вопрос. Вариант раз делать кино с Гутсби и сделать что-то стоящее. Вариант два остаться живым и психически здоровым.
Лева как-то раз рискнул одной ногой шагнуть на жуткую неизведанную территорию работы с Сережей. Принес кусочек сценария для одной серии какого-то не очень внятного сериала, попросил дать мнение профессионала ну, так, если вдруг, если не затруднит
Сережу не затруднило. Он услышал слова «мнение профессионала», режим «друг» был выключен мгновенно, включился режим «режиссер». Леве показалось, Гутин даже в лице изменился и, возможно, стал немного выше ростом.
Он читал очень вдумчиво, вид у него был суровый. Басин начал расстраиваться.
Смотри, сказал хмурый Гутсби, вот тут хорошо. Здесь хорошо. Здесь тоже. А здесь не хорошо. Вообще не хорошо.
Почему? только и смог спросить Лева.
Потому что, вздохнул Гутин. Слушай:
« Ты, получается, у меня жену увел?
Что значит увел? Она же не лошадь»
Сережа выдержал паузу, потом пояснил:
Мне смешно, да, я смеюсь, просто в себя, не обращай внимания. Но в контексте этой истории нормальные люди вот так не разговаривают.
Нормальные люди и жен у друзей под шумок не уводят обычно, усмехнулся Лева.
Ну да, как-то печально согласился Гутин.
На этом их диалог не завершился, так был поставлен на паузу и иногда продолжался, вклиниваясь между репликами совершенно иных бытовых разговоров.
Совсем недавно, например, Серега проглядел наброски легендарного сценария, и произошла следующая беседа.
Да ты пойми, ты же историю рассказываешь, объяснял Сережа, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Вот так же, как бы ты про друзей своих рассказывал, про соседей, я не знаю. Вот моя задача взять то, что ты мне рассказал, и показать это другим людям так, чтоб им интересно было и все понятно. А ты сам с собой в эту игру играешь, сам пошутил сам посмеялся!
Это да, вставил Лева, я самодостаточный.
Ну, шибко самодостаточные не искусством занимаются, хмыкнул Гутсби, а чем-то другим
Протестую, засмеялся Лева, может, это тоже своего рода искусство.
Ну, в целом, да, вполне себе жанр кинематографа. Только ты, вроде как, в другом жанре хочешь реализоваться. И я все понимаю, мне тоже нравятся отсылки, но не может текст полностью состоять из бессмысленных и беспощадных отсылок, как Франкенштейнов монстр из кусков!
Мне иногда кажется, что у меня жизнь состоит из бессмысленных и беспощадных отсылок, мрачно отозвался Басин. И тоже довольно бессвязных. Травмы из орального периода развития, брови папины, тело собачье, гипофиз и семенники человеческие Получается полный абырвалг.
Это многое объясняет, грустно подытожил Сережа.
Многое объясняет! сказал себе Лева, глядя в окно поезда, и рассмеялся.
Полный абырвалг, да тут и винить некого, кроме себя. Вот эти рельсы, по которым он движется сейчас результат всех его выборов. Как в игре.
И выборы эти, надо сказать, не всегда ему самому нравились. Хотя бывало по-разному
Басин снова вспомнил один день из своей жизни, к которому частенько мысленно возвращался.
В моменты хандры он задавал себе вопрос: ну и что же хорошее я сделал в жизни? Получил образование? Работал где угодно а чаще где неугодно? Писал и продавал всякую ерунду? Женился? Почти все варианты не подходили, кроме одного. И Лева понимал это, становилось одновременно смешно и тепло в груди, и он говорил себе полушепотом:
В конце концов, я ведь спас котенка.
***
Котенок случился со Львом Басиным, разумеется, в неподходящий момент. Маленький пуховый комок, белые и полосатые пятна, покрасневший нос, глаза, превратившиеся в две огромные пропасти черных зрачков
Впрочем, это, конечно, не начало истории.
Начало истории это Нася, которая уехала к маме на несколько дней.
Или конфликт Паши и Иры Рогожкиных.