Жена муталибуна, как её учили, обратилась к туману мыслями и шёпотом. Она улеглась на мягкой траве и попросила туман стать руками и губами возлюбленного.
Туман откликнулся на её призыв. Он закружился вокруг неё, провёл прохладными мягкими пальцами по спине, пощекотал шею туманным языком».
Таваддуд делает паузу, медленно снимает одежду и шёпотом активирует зеркала, тщательно расставленные по всей комнате. Господин Сен когда-то был мужчиной, а мужчина должен видеть. С клиентами-женщинами в этом отношении намного проще, хотя в некоторых деталях они, конечно, гораздо требовательнее.
Затем Таваддуд ложится на подушки, оглядывает себя в зеркало, поворачивает голову, чтобы скрыть под волосами кабель бими, и улыбается. Янтарный свет подчёркивает её высокие скулы и скрывает то, что, в отличие от Дуньязады, её рот несколько великоват, и тело не такое стройное, как у сестры. Но кожа у Таваддуд тёмная и гладкая, а мускулы твёрдые от долгих восхождений на Осколки.
Она вспоминает, как пальцы тумана ласкали её грудь и живот, и продолжает чтение.
«Но после второго и третьего поцелуев она понимает, что туман не просто отзывается на её мысли, это не продолжение её собственных рук и губ, а живое существо из пустыни, такое же одинокое и жаждущее, как и она сама. Завитки тумана игриво сплетаются с прядями её волос. Она поднимает руку, и под её пальцами туман становится тёплым и плотным. Он осторожно опускается на неё»
Сердце Таваддуд ускоряет ход. Такой финал нравится господину Сену. Она всё энергичнее ласкает себя, книга захлопывается и падает с колен. И, как всегда, когда жар в её теле нарастает, когда бёдра смыкаются вокруг руки, когда горячие толчки сотрясают её, она ловит себя на том, что думает об Аксолотле
Однако Таваддуд не успевает достигнуть пика и увлечь за собой господина Сена, поскольку в этот момент неожиданно раздаётся резкий звонок в дверь.
Доброе утро, дорогая Таваддуд! слышится голос. У тебя найдётся минутка для твоей сестры?
Дуньязада, как обычно, появляется в самый неподходящий момент.
Таваддуд вскакивает, её лицо пылает от возбуждения и разочарования. Она набрасывает на себя одежду и отсоединяет кабель бими от кувшина джинна.
Снаружи уже слышны приглушённые шаги. Комната свиданий расположена рядом с кабинетом, в одном коридоре, ведущем от вестибюля.
Таваддуд! снова раздаётся звонкий голос сестры. Неужели ты ещё спишь?
Всё было великолепно, моя дорогая. Хотя перед самым концом мне показалось, что ты немного отвлеклась, говорит господин Сен своим сухим, металлическим голосом.
Тысяча извинений, откликается Таваддуд, вытаскивая кувшин джинна из груды подушек. Я не возьму платы.
Таваддуд негромко бормочет проклятия. Древний джинн обещал за её услуги новое Тайное Имя, которое она давным-давно искала.
Я обещаю в скором будущем назначить новое свидание, чтобы вас удовлетворить. А сегодня возникла небольшая семейная проблема, с которой придётся разобраться.
Таваддуд поднимает тяжёлый сосуд. Это бесценный биопроцессор, созданный до Коллапса и позволяющий джинну временно локализовать свою сущность в её доме. Снаружи кувшин ничем не отличается от изделий ремесленников Сирра простая керамика и синяя глазурь, скрывающая сложные схемы.
По своему опыту я знаю, что семейные проблемы никогда не бывают небольшими, отвечает джинн.
Таваддуд! Чем ты занимаешься?
Боюсь, мне придётся попросить вас уйти, произносит Таваддуд.
Конечно, тебе надо только немного помочь мне. До следующей встречи.
Таваддуд ставит сосуд на подоконник. Горячий вихрь раскачивает шторы, раскалённый воздух едва заметно дрожит, и джинн исчезает. Она прячет кувшин между подушками, снова закрывает зеркала и пытается привести себя в порядок.
Раздаётся стук в дверь. Таваддуд уже готова прикоснуться к панели замка, как у неё замирает сердце: книга всё ещё лежит на полу. Она поспешно прячет её в шкатулку и захлопывает крышку.
Дверь открывается. Дуньязада окидывает её злорадным взглядом, держа руку на шее, где висит кувшин карина. Тайные Имена, написанные на ногтях, ярко выделяются на её смуглых руках. Сестра Таваддуд одета для выхода в город: голубое платье, шлёпанцы и украшенная камнями шапочка, волосы заплетены в косички. Как всегда, она выглядит безупречно.
Я тебе помешала, дорогая сестричка?
Честно говоря, да.
Дуньязада опускается на подушки.
Какая миленькая комната. И пахнет чудесно. Ты развлекалась?
Я знаю, чем ты занимаешься, говорит её улыбка. И поэтому сделаешь всё, о чём я попрошу.
Нет, отвечает Таваддуд.
Отлично. Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить. Голос Дуни понижается до заговорщицкого шёпота. Я хочу, чтобы ты встретилась с одним молодым человеком. Он богат, хорош собой и вдобавок остроумен, к тому же свободен сегодня днём. Что скажешь?
Сестрица, я вполне могу сама выбирать себе друзей, заявляет Таваддуд.
Она подходит к окну и задёргивает шторы.
О, это мне хорошо известно. Потому ты и водишь знакомство с уличными артистами и всяким сбродом.
Сегодня днём мне предстоит работа. Благотворительность, а точнее целительство. Бану Сасан[12] уличному сброду нужны доктора.
Я уверена, молодому человеку будет очень интересно увидеть, чем ты занимаешься.
Конечно: представляю, как трудно рассмотреть жизнь Бану Сасан из башни мухтасиба.
В глазах Дуньязады появляется опасный блеск.
Уверяю тебя, что мы видим всё.
Моя работа важнее, чем свидание с надушенным мальчишкой, с которым ты познакомилась на вечеринке в Совете. Дуни, я благодарна тебе за старания, но нет необходимости себя утруждать.
С самым решительным, как она надеется, видом Таваддуд направляется к дверям.
О, я полностью с тобой согласна. Это всё равно что смывать дикий код с члена муталибуна, и почти так же полезно. Но отец думает иначе.
Таваддуд замирает, ощутив холод в животе.
Я говорила с ним сегодня утром. Я сказала, что ты раскаиваешься в своих поступках, что больше всего на свете хочешь восстановить доброе имя семьи и снова стать уважаемой женщиной.
Таваддуд оборачивается. Дуни смотрит ей в лицо честными синими глазами.
Ты хочешь, чтобы я стала лгуньей, сестрица? Сказительницей вроде тебя?
Таваддуд плотнее запахивает на себе одежду и стискивает зубы. «Сказительница. Любовница монстров. Она больше не дочь мне». Так заявил отец три года назад, когда Кающиеся нашли её и возвратили домой из Дворца Сказаний.
Так кто же это?
Абу Нувас, говорит Дуньязада. Я думаю, отец будет очень доволен, если вы станете друзьями.
Дуни, если ты хочешь меня наказать, могла бы выбрать более лёгкий способ. Что нужно от него отцу?
Дуни вздыхает.
Что ему может быть нужно от самого богатого в городе торговца гоголами?
Я не настолько глупа, сестра. И Кающиеся джинны вроде господина Сена кое о чём мне рассказывают. Отец пользуется поддержкой Совета, ему нет необходимости покупать чью-то благосклонность. Почему он и почему именно сейчас?
Дуньязада прищуривается и проводит по губам одним из своих колечек.
Полагаю, я должна радоваться хотя бы малейшему интересу к городской политике с твоей стороны, медленно произносит она. Кое-какие недавние события привели к тому, что наше положение стало нестабильным. Сегодня утром совершенно неожиданно умерла член Совета: Алайль из Дома Соарец. Ты её, наверное, помнишь.
Алайль женщина с суровым лицом за столом отца; проплешина в её тёмных волосах, оставленная диким кодом, и бронзовая птичка на плече. «Лучше бы тебе выгребать дерьмо после живых, чем становиться муталибуном, девочка». Наверное, в этом и кроется причина, думает Таваддуд, прогоняя воспоминание. В её груди возникает пустота, но она сохраняет невозмутимый вид.
Дай-ка попробую угадать, произносит она вслух. Она ведь больше других поддерживала предложение отца по модификации Аккордов Крика Ярости. Как она умерла?
Весьма своевременное самоубийство. Кающиеся полагают, что это одержимость. Возможно, это были масруры, но до сих пор они не взяли на себя ответственность. Мы продолжаем расследование. Отец даже связался с Соборностью: сянь-ку пришлют кого-то, чтобы разобраться. Голосование по Аккордам состоится через три дня. За победу необходимо заплатить. Абу Нувасу это известно, следовательно, ты, дорогая сестра, должна постараться изо всех сил, чтобы сделать его счастливым.
Удивительно, что отец решил доверить это дело мне. Любовнице монстров.
Господин Нувас лично просил у отца разрешения ухаживать за тобой. Кроме того, ходят слухи, что его пристрастия несколько необычны. В любом случае, мне будет некогда я должна присматривать за агентом Соборности. Скучнейшее занятие, но кто-то должен взять это на себя. Так что остальное за тобой.
Как удобно. Тебе он доверяет, а меня продает купцу, словно гогола из пустыни.
Так было не всегда. Ей вспоминается шипящая сковорода, пышущий в лицо жар и мягкие руки отца на плечах. «Ну же, Тава, попробуй, что ты приготовила. Если считаешь нужным, добавь немного майорана. Пища должна иметь содержание».
Дорогая сестра, я ведь стараюсь тебе помочь. Отец мягкосердечен, но он не забыл твоего поведения. Я предлагаю тебе возможность показать ему, на что ты способна.
Дуни берет Таваддуд за руку. Кольца джинна на её пальцах холодят кожу.
И дело не только в тебе, Таваддуд. Ты говорила о Бану Сасан. Если голосование будет в нашу пользу, у нас появится возможность изменить положение вещей, улучшить жизнь всех жителей Сирра. Если только ты мне поможешь.
Взгляд Дуни искренний, каким он обычно бывал, когда она пыталась уговорить Таваддуд убежать на поиски счастья или спрятаться от джинна Херимона.
Обещания? Я думала, ты попытаешься добиться своего угрозами, спокойно произносит Таваддуд.
Хорошо же, отвечает Дуни. Возможно, есть ещё кое-что, о чём отец должен знать.
Таваддуд зажмуривается от пульсирующей боли в висках. Это Аун наказывает меня за Вейраца и Аксолотля. Наверное, я это заслужила. Может, отец снова посмотрит мне в глаза.
Прекрасно, медленно произносит она. Таваддуд чувствует себя замёрзшей и слабой. Будем надеяться, что я для него достаточно необычна.
Чудесно! Дуни вскакивает и хлопает в ладоши. Украшения и кольца джинна громко позвякивают. Не хмурься. Это будет забавно!
Она оглядывает Таваддуд с головы до ног и качает головой.
Но сначала мы должны что-нибудь сделать с твоими волосами.
3
Вор и арест
Янерешительно вхожу в каюту. Если уж корабль испытывает тревогу, значит, Миели действительно в плохом настроении, а я слишком устал, чтобы выдержать бой с оортианским воином.
Мне не приходится тратить время на поиски. Она парит в центре каюты. Глаза закрыты, смуглое овальное лицо озарено свечами, похожее на тогу платье окутывает её тело, словно кокон гусеницу.
Миели, нам надо поговорить, начинаю я.
Ответа нет.
Я подтягиваюсь на продольной оси каюты и заглядываю ей в лицо. Веки не дрожат, и она почти не дышит. Чудесно. Наверное, она погружена в какой-то оортианский транс. Это понятно: поживите на одних ягодах в пустотелой комете, освещённой искусственным солнцем, и у вас тоже появятся галлюцинации.
Это важно. Я хочу поговорить с Пеллегрини.
Или она погрузилась в боевую сосредоточенность? Однажды я сумел выдернуть её из подобного состояния, воспользовавшись биотической связью, но для этого мне пришлось проткнуть ладонь сапфировым осколком. Повторять этот опыт мне совсем не хочется, кроме того, связи больше нет. Я щёлкаю пальцами перед её лицом. Потом трогаю за плечо.
«Перхонен», с ней всё в порядке? спрашиваю я у корабля.
Но и корабль тоже не отвечает.
Миели, это не смешно.
Она начинает смеяться негромко и мелодично. А потом открывает глаза, и на её лице появляется змеиная улыбка.
Ещё как смешно, возражает Пеллегрини.
В голове у меня открывается и закрывается дверь тюрьмы. Но не «Дилеммы», а другой тюрьмы, из далёкого прошлого. Возможно, было бы лучше, если бы я там и остался.
Привет, Жозефина, говорю я.
Ты ни разу меня не позвал, заявляет она. Я оскорблена.
Ну, на Марсе мне показалось, что у тебя мало времени, отвечаю я.
В прищуренных глазах появляется опасный блеск. Наверное, не слишком разумно напоминать ей о нашей последней встрече, когда из-за меня власти Ублиетта вышвырнули её с планеты. Хотя, с другой стороны, может, это и к лучшему.
Жозефина Пеллегрини, произношу я её имя.
С ним, безусловно, связаны какие-то воспоминания, но и они остались за закрытой дверью. Это и неудивительно: вероятнее всего, она сама тщательно отредактировала мою память. Для Основателей Соборности подобные фокусы в порядке вещей.
Так ты всё понял, говорит она.
Почему ты мне не сказала?
О, только ради твоего же блага, мой милый, заверяет она. Ты уже пару столетий бегаешь от меня. Я не хотела тебя расстраивать. Она трогает средний палец левой руки, словно поправляет кольцо. А знаешь, что происходит, когда пытаешься убежать от своей судьбы?
Что же?
Она наклоняется ближе.
Ты теряешь себя. Ты становишься мелким воришкой, сорокой, которая бросается на блестящие побрякушки. Тебе нужна я, чтобы ты стал чем-то бо́льшим.
Гладкой прохладной рукой она прикасается к моему лицу.
Я дала тебе шанс вернуть самого себя. Ты не сумел им воспользоваться. Ты до сих пор остаешься ничтожеством, годным только на игры с оружием. Я считала, что ты мог бы стать семенем для чего-то грандиозного. Я ошиблась. Её взгляд становится жёстким. Ты не Жан ле Фламбер.
Мне больно это слышать, но я не подаю виду. Она по-прежнему говорит ласково, но в глазах загораются искры неподдельного гнева.
Хорошо.
Я отмахиваюсь от её руки.
Значит, нас таких двое, заявляю я. Потому что я полагаю, ты не Жозефина Пеллегрини. Ты просто гогол. Да, наверное, из старейшей ветви. Но не Прайм. Ты никогда не послала бы свою важную составляющую ради такой работы. Ты просто незначительный гогол Основателя. Я хочу говорить с Праймом.
Какие у тебя основания считать, что ты этого достоин?
Ты хочешь похитить у Матчека Чена фрагмент Вспышки, а я знаю, как это сделать. И я хочу изменить условия сделки.
Она смеётся.
О Жан! В прошлый раз ты потерпел неудачу. Всё, на что ты был способен, ой, даже не знаю, как сказать, когнитивные конструкции, украденные у зоку и у нас. Трюки с солнцедобывающими машинами. Превосходная маскировка. И всё равно ты был ребёнком по сравнению с ним, с Отцом Драконов. И ты ещё говоришь, что знаешь, как это сделать теперь? Ах, мой милый, мой маленький принц, это просто смешно.
Ещё смешнее будет наблюдать, как тебя сожрут другие Основатели. Это будут василевы и сянь-ку, верно? Они всегда тебя ненавидели. И тебе необходимо оружие против них. Только поэтому ты меня и вытащила.
Её глаза словно две зелёные жемчужины, холодные и твёрдые. Я набираю полную грудь воздуха. Почти у цели. Только бы не забыть, что она способна читать по крайней мере поверхностные мои мысли. Есть способ их скрыть. Ассоциативное мышление. Жемчужины и планеты, глаза и тигры. Она хмурится. Надо её отвлечь.
Мне и впрямь интересно, как они сумели меня поймать, если я был настолько хорошо подготовлен, говорю я. А ты случайно не имела к этому отношения, моя дорогая?
Она встаёт прямо передо мной. Губы сжимаются в тонкую линию. Грудь поднимается и опускается резкими толчками. Она даже расправляет крылья Миели, и они вспыхивают в лучах свечей двумя гигантскими языками пламени.