***
Буржуи имеют лихву от наваров
и крутят царями, законов винты,
живут припеваючи, жаль, что без дара.
Лишь только рабочие вечно бедны.
***
Рассорив различные ветви славянства,
использовав сотни коварнейших мер,
сожрав пастуха, что хранил их в альянсе,
волчары оскалились на ССР
Заснеженный хутор в Великой войне
Деды и калеки в костюмах, мундирах,
в растоптанных валенках и сапогах,
на досках с колёсами и на шарнирах,
на целых, нецелых ногах и культях;
за ними отряд матерей и старушек
с отчаяньем, волей, без слабых речей,
держа в подчиненьи гражданские души,
скрывая безумнейший ужас очей,
а следом молочные правнуки, внуки,
какие от страха белы, словно мел,
какие не знают про пули и муки,
разрывы снарядов, жилищ или тел,
обычным набором простых добровольцев,
как будто святые по пенным волнам,
с лопатами, вилами, псами под солнцем
стремятся навстречу матёрым врагам
Под обстрелом
Назойливый рой и клювастые стаи
парят и пикируют, смесью кружат,
вонзаются в жителей страшного мая
и больно кусают военный отряд.
От жара рубцы, волдыри и ожоги,
от пороха, гари чесотка и зуд,
от пепла и грязи испачканы ноги,
от взрывов порезы и вылетел зуб.
Вокруг мошкара из осколков и газа,
иголки, клыки от упавших гранат;
зубастые звери с намётанным глазом
нас ищут в потёмках, при солнце средь дат.
От них не укрыться плащами и в дзотах.
Напичканы сталью земля и филе.
Отравлен до судорог, жженья и рвоты.
Свинцовое жало минуту во мне
Трудоголик
Я божий посредник по стихописанью,
невольный подрядчик создания строк,
делец, дегустатор пикантных исканий.
А значит, что я кое в чём тоже Бог!
Старательный пахарь, поэт экстра-класса,
идущий по буквам и строчкам во мгле
за сильным, уставшим, прозрачным Пегасом,
что месит чернила в бумажной земле.
Непраздный копостник, умелец и дока,
рыхлящий, всегда удобряющий гладь
тоской и любовью, насыщенным соком
и ждущий большой урожай и свой сад.
Я чей-то посланник, фанатик, старатель,
вникающий в долг, окружающий мир,
читатель и скульптор, художник, вещатель.
Из глины и мела слеплю Вам ампир!
Канонада
Гремит канонада, как гром в темноте,
дымящие залпы сверкают так страшно.
Мы все тут подохнем и сгинем в беде!
Не будет атаки и драк рукопашных!
В округе развалы, вздыманья земель,
погром, убиенья, дырявые плиты.
С рождения и сотни несчастных недель
такого жестокого дела не видел!
Кромешная бойня и стон через стон,
заклание, рвачество туш и разделка,
стрельба, истребление, крики, огонь
и месиво, что так сумбурно и мелко.
Повсюду искристые молнии, жар,
пластичная гуща скелетов и красок,
ошмётки, кишки, душегубства и пар,
и треск скорлупы зеленеющих касок
Обскурантизм
Я думал, планета стремится к прогрессу,
что тысячи мыслей в научных строках.
Но люди всё ж верят в священников, бесов,
себя консервируя в средних веках.
Я думал, что шару нужны только школы,
реальный и мудрый, и умственный лик.
Но люд черносотенный любит юдоли,
заветы давнишних и сказочных книг.
Я думал, что авторы пишут в пространство
и делятся разумом, лучшей строкой.
Но жители мира хотят ретроградства
и Бога за пенной иль синей рекой.
Я думал, что вверх лишь возможно развитье,
рывки экономик, наук, медицин.
Но эти земляне с религией, прытью
хотят мракобесия, мутных низин.
Арену Ананяну
Балдахин
Парадный, матерчатый вес надо мною
легко колыхается, с бризом дружа.
Навес неподвижный, что кроет весною,
легонько мотается, плавно кружа.
Шатёр водружён над шикарной постелью,
навесом на двух парах белых столбцов.
А ткань с чуть прозрачной, волнистою белью
мила, невесома, как шёлк средь дворцов.
Под навесью, кремово-чистым развесом,
под брызгами звёзд, осыпающих верх,
блаженен своим отдыхающим весом,
вальяжен, дремотен, как царь и шейх.
Лежу, как натурщик для новой картины,
на топкой перине средь сизых теней.
Я сплю, будто Бог, под сухим балдахином,
какой отделяет от мира людей.
Тотальное одиночество
Брожу по неволе, квартирному кубу
с коричневой жижей, креплёной водой.
Сжимая кофейно-коньячные губы,
живу чуть болезно, с самим же собой.
Укрытый плитой, кирпичами, бетоном
стону от печали, что очень густа,
худею от грусти в житийном затоне,
кусаю набухшие плотно уста.
Наполнен мечтами, стихами, бездельем
под тьмой малозвёздной и россыпью крох,
под смятою ватой небес беспредельных,
под крошевом бусин, под кровлей, как Бог.
Блуждаю по комнате, пахнущей кофе,
от мира людей оградившись тюрьмой.
Мой сын на войне, как Иисус на Голгофе.
Я сам ветеран, что вернулся домой
и заперся в скудном хрущёвочном замке,
чтоб мира не видеть, отринуть всё прочь.
Согрев кофеином живые останки,
я мысли пускаю в графитную ночь.
Давно сирота, схоронивший родивших
и плод нерождённый, старушку жену.
Я сплю на промятой, нестиранной нише.
Червь-память изъела бока, глубину.
Бесцельно, темно, бессемейно живётся.
Какими-то силами как-то храним
И если наследник в мой кров не вернётся,
то я из окна полечу вслед за ним
Мытари
Бездушные мытари грабят округу,
взимая налоги для римских властей,
служа, будто псы и вернейшие слуги,
народ обирая без чувств и идей.
Отрядами ходят в разбойном угаре,
наглея, насилуя грязных крестьян,
до крох выгребают карманы, амбары,
по тюрьмам суют задолжавших селян,
секут противленцев, хозяев голодных,
штрафуют процентами всех должников,
грозят и стегают костлявых и потных,
иных выселяют из хилых домов
Но всё же не слышно мятежных ударов,
протестов с оружием, искры войны,
петиций Сенату и Цезарю, барам.
Восстанем, когда уже станем смелы
Ощущение ветра всеми органами чувств
Вникаю в порывы апрельского ветра,
вторжение в щели, штурмующий свист,
битьё о щитки из стекольчатой цедры,
в фанерный и форточный, выпуклый лист.
Он носится с буйством и нотами шквала
и мечется вольно от леса к окну,
от туч до земли, от бульвара до вала,
от улиц до стен, от помойки к стеклу.
Встревоженный слух созерцает движенье.
Дрожит предпоследний расшатанный нерв.
Взвихренья, удары, броски и круженья
уже причиняют деревьям пять жертв.
Невидимый демон буянит в пространстве,
врывается в сотни дверей и квартир,
несётся героем полётов и странствий.
Я чую его совокупностью дыр.
Высшая жительница
Селюсь я всё чаще под самою кровлей,
на верхнем, последнем, жилом этаже,
чтоб первым заметить цветную оглоблю,
не прячась, гулять и стоять в неглиже,
быстрей всех увидеть рассвет, оживленье,
узреть у заката финальный момент,
глядеть на все гнёзда, птенцов появленья,
взирать на раздельность всех облачных лент,
покой ощущать, уплывая в нирвану,
не слушать соседские топоты ног,
жить выше пороков, плебеев, обмана,
мечтать о высотах, где птицы и Бог,
смотреть на простор, неиспачканность неба,
не знать о пылинках, о рожах в тоске,
не ведать о лужах, о грязи и сцепах,
быть чище средь метров, на русском куске!
Голые члены семьи
Отец, обнаживший наследника рода,
стыдит его хилость и малость яиц,
бесцельность и лень, молодую породу
среди подрастающих, выросших лиц,
в тиши наставляет мальчишку, потомка,
с детсадовских лет обрамляя, уча,
ведь всюду обидчики, твари, подонки,
живущие пьянствуя, хитро стуча.
Напором своим вразумляет сыночка,
напутствует крепким советом главы
и делится опытом, верою прочной
и пищей, устоями из головы.
Он учит давать обижающим, наглым
отпоры словесные, сдачу в лицо,
развиться всецело, не быть уже чахлым,
стать сильным, отважным и умным бойцом
Шествующий
Порочные личности зырят, как крысы,
настырные морды таранят мой взор,
паскудники шастают кучками, кисло,
внося свою тупость, раздоры и вздор.
Пейзажи и грязь заражают, как чумка,
мою постаревшую плоть кобеля
и мажут суровыми красками думки,
и колют мыслишки, какие болят.
Повсюду галдящие губы и связки,
разлитая оттепель, кошек орда.
Удушливы дуги ремня, водолазки.
Высокая ширь тротуарного льда.
Машин номера бесконечные числа.
Дюймовые ямы мешают ходьбе.
Шатаемый ветром и вихрями мыслей
я шествую снова к желанной тебе!
Зимой даже кактус цветёт умилённо.
Легко распускаю душевный цветок,
мгновенно уходят печаль, утомлённость,
когда тебя вижу в назначенный срок!
Наталии Воронцовой
Обычные желания
Желаю книг, любви и ласки,
изведать страны, вкусы, страсть,
не знать боёв, брехни, опаски,
вкушать добро, тепло и сласть,
вершить дела и жить с семьёю,
не ведать бедности, нужды,
творить с любимой и родною,
не видеть бедствий и вражды,
вести беседы с лучшим другом,
учить российский свой язык,
вникать глазами, кожей, слухом,
не слышать слёзы, мат и рык,
трудиться, жить по гедонизму,
не быть в забвеньи и цепях
и не хочу в финале жизни
лежать и сраться под себя!
Наталии Воронцовой и Андрею Юхновцу
Дискомфорт
Татарский насмешник меня обозляет.
Плешивый служивший кичится умом.
Обритый сосед подхалимно вещает.
Ехидный купец поливает дерьмом.
Лысеющий пан лиховодит и шутит.
Косматый твердит про паскудную быль.
Чернявая падаль с бюджетами мутит.
Высокая сволочь ругает за пыль.
Родившая тычет за быт одинокий.
Любившая вдаль убежала давно.
Стареющий скоп всё складируют склоки.
Печальная пишет, что в мире темно.
Раскосый несёт ахинею и гадость.
Пузатый творит воровские дела.
Эфирная дикторша дарит лишь пакость.
Продажная ценник уже подняла.
Наивная дамочка вводит в унынье.
Нагорный бузит средь наценок и нош.
Соседний шумит днями раньше и ныне.
А я среди них замечательный ёж!
По мотивам книги
"
Исповедь якудзы
"
Дзюнъити Сага
Трущобные стоки народные ямы
из гейш, неимущих, чудных, бедняков,
бараков из шифера, досок и хлама,
лачуг, где десятки старух, стариков,
домишек с детишками, злыми отцами,
семеек с гнильцою, нуждою нутра,
времянок с бродяжками и беглецами,
хозяек у старых корыт и ведра,
худющих лентяев в просаленных робах,
бедняжек и прачек с мозолями рук,
людишек, вещающих ругань и ропот,
кривых ампутантов с наличием мук,
болезней покровов, скелетов и мяса,
воров, отсидевших, изгаженных грёз,
расстриг в истончавших и выцветших рясах,
а я среди нищенства брошенный пёс.
Три года сражений
Три года сражений не пахнут фурором!
Не будет триумфа, салюта, наград!
Вокруг только трупы, пожары и горы,
осколочный ужас бушующий град.
В потерянном времени кровь и потери,
могильные ямы, походы, клопы;
среди настоящего взрывы и меры,
а в будущем нет ничего, лишь гробы!
Паскудное чувство, огни разрушений,
раскаты ударов, орудий и стрельб,
смешение гибелей, бед, прегрешений,
упавшее войско и сорванный герб.
Дымящийся ужас земли перерытой,
разорванность туш воевавших людей.
Осталось лишь трое живых средь убитых,
средь драных, горячих и вмятых траншей
Патриотический долг
Мы сыновей отдали фронту,
что был в ущельях, меж камней,
среди домов, что, как ротонды,
аулов, гор, кривых теней.
Отправив их, возврата ждали,
мечтая встретить их с войны
с успехом, славой и в медалях,
без ран, морщинок и вины.
Короткий срок солдатской службы
казался веком, длинью лет.
Великий долг, Отчизне нужный,
нам не пророчил столько бед!
И вот средь плача, ран и лета
вдыхаем гарь и бель голов,
вкушаем вкус святой победы
и запах цинковых гробов
Удавы-траншеи
Удавы-траншеи предсмертно застыли,
в тиши выдыхая туманом костров,
дымами углей и дыханий, и пыли,
и паром свинцовых, горелых ветров.
А ящерки, птицы, зелёные жабы,
как выпавший и наказующий град,
средь ям и кровавой, растоптанной хляби
кучкуются, мёртво и густо лежат.
Хозяюшка Флора, наверное, в страхе
от жуткой баталии видов былых,
повергших друг друга в неблаго и драку,
а после убивших за час, как за миг.
Быть может, огромный потоп всё исправит
и смоет грехи, совершённые здесь!
Уверен, что живность вновь рати направит,
чтоб те совершили победную месть
Солдатские мечты
Небесная зона над жжёным плацдармом
без сбросов листовок, десанта и бомб,
отсутствие снайперов, жара напалма,
стенающих беженцев средь катакомб,
уходы врагов, уличённых в бесчестьи,
разъезд по казармам, работам, домам,
приказы вернуться в постели к невестам,
возвраты к семейным, родным очагам,
отбытие с поля сраженья к родившим,
решения мирно уладить весь спор,
укладка в могилы убитых, почивших,
создать перемирие, акт, договор,
закончить бомбёжки, огни, перестрелки,
намётки на свадьбы и новый уклад,
идеи как выйти из сей переделки
в мечтаниях юных, уставших солдат
Беспечный Эдем
Беспечный Эдем, вековые широты,
просторное небо для пташек и птиц,
простые, легко-голубые высоты,
спокойные своды без туч и границ,
травинки, цветочки в едином согласьи,
невинные глади прудов и озёр,
раздольные веси святых ипостасей,
волшебные кучи пригорков и гор,
свободные вдохи и выдохи воли,
проточные воды под блеском чешуй,
природа в своей неизменности, доле,
поля, урожаи и заросли туй,
чудесные краски основ деревенских,
отроги, лужайки и кряж вдалеке,
великая щедрость красот, благоденствий,
плывущие утки на рыбной реке,
милейшая живность, забавные звери,
кустистые ветки деревьев, луга,
любовь к необъятной, живой биосфере,
распевы и песенки птах на суках,
янтарность светила над светлым пейзажем,
лесистые пики в заветных краях,
порхания бабочек, травы, как пряжа,
мне видятся в офисных, ясных мечтах!
Наталии Воронцовой
Невмочь
Опять самоненависть мной овладела.
Кроваво налился всё слепнущий глаз.
Лицо от багрянца до белого мела
меняет уставший и старый окрас.
Пульсирует веко, вибрируют нервы,
внося в настроенье тревожную муть.
В душе ожирело-колючие черви
терзают всю совесть и твёрдую грудь.
Мучительны думы, шаги, ощущенья.
Густая, печальная, клейкая злость.
Не хочется споров, людей, приключений.
Греховная жизнь износила весь рост.
Бессильны текила, кружки валидола.
Подкожному миру и коже невмочь.
Союз одиночества с гадкою долей.
Быть может, лишь морфий способен помочь
Снежок наступившей весны
На твёрдой, прохладной листве и пылинках,
склонив бородатый портрет на межу,
отдав теплоту пожелтевшим травинкам,
впитав две бутылочки, губкой лежу.
Накрыв островком, невысоким сугробом
земельную гладь и валежник сухой,
отдался дремоте под пухлым покровом,
с природой делюсь подзамёрзшей слюной.
Я в спячку впадаю уставшим медведем
средь частных подворий, кустов, пустыря,
с мечтой о покое и скором рассвете
под тьмою, в финале прошедшего дня.
Желаемый отдых встречаю паскудно,
смотря алкогольно-морозные сны.
Меня ж укрывает легко и уютно
последний снежок наступившей весны
Командированный
Заштатная должность в далёком селеньи,
кудахтанья кур и мычанья коров,
добро и душевность всего населенья,
полёты пернатых и чистых ветров,
раздольная свежесть, безгрешность живущих,
мельканья зверушек, домашних зверей,
густые деревья, кустистые кущи,
открытость эмоций, речей и дверей,
гуманность деяний и душ откровенность,
всеобщая вольница русских краёв,
славянская ясность, щедроты, безбедность,
ремесленный быт, равнозначность паёв,
природное множество тварей, растений,
эдемский пейзаж, вдохновивший собой,
общинный мирок без утайки и тени
даруют свободу и сельский покой!
Радужный зонт
Под нитками струек, зернистым потоком,
штрихами шуршащей, касательной мги,
подняв воротник для тепла, ненароком,
закрыв, застегнув золотые замки,
лишь низом вбирая летящие капли,
спеша под кудряшками, гроздьями туч,
не глядя на склад облаков-дирижаблей,
не думая больше про солнечный луч,