Семь ёжиков-кочек, покрытых травой,
недвижно внимают полям и посадкам,
простору округи, волне луговой
среди дикобразов-кустов и порядка.
Живут так весною и летом цветным,
линяют по осени, вновь обрастают,
зимою почти что совсем не видны.
Они явно что-то земельное знают
Застывшей семьёю два года подряд
меня вдохновляют, порою тревожат.
Один даже как-то проник в палисад,
приплавившись к почве невидимой кожей.
Ежовая стая, семейство, как род,
почти разлучённы, но всё-таки вместе!
Народам, имеющим родственный код,
у них поучиться бы надо сей чести!
Наталии Воронцовой
Соцреализм
От водки горчат пролетарские губы,
какие обветрены, треснули чуть.
Бытую один я на кухонном кубе,
вдыхая больную осеннюю муть.
В сыром полумраке, пропахшем капустой,
сюда прилетевшем из створки окна,
со мной солидарным в апатии, грусти,
взираю на то, как мрачнеет луна.
Средь жёлтых, давно выгоравших обоев
на старом единственном стуле сижу,
три дня находясь в неуютном запое,
газетной, чудной самокруткой дышу.
Прожженье прикрыто просаленной тряпкой.
Давно исхудал, седина в волосах.
С густыми усами, в потрёпанных тапках,
в протёртых, уже пожелтевших трусах.
За тюлем немытых и потных стекляшек
темнеет почти что беззвёздная ночь.
В помятой, обляпанной майке-алкашке
гляжу отчуждённо и будто бы прочь.
Христос в запылённом иконном окладе.
Живу, как скотина, дурак, стыдоба.
В стесняющей будке квартирного ада
осталось лишь выть, забывая себя.
В цементно-бетонном каркасе, капкане,
в коробке, по факту почти навесу,
в селёдочно-луковом, пряном духмане
смотрю на клеёнку, роняю слезу
Новогодний ужин
Горенье свечей в полутьме, полусвете,
какие так лишни с утра или днём,
венчают старания зимних эстетов
и ужин за щедрым, овальным столом.
Конфетная горка в плетёной корзине
и в бронзовых кольцах салфетки у рук,
приборы, фужеры с вином, мандарины
на бежевой скатерти, что в полукруг.
Салютные брызги за близким окошком,
беседно-уютный мотив тишины
и пепельно-чёрная, тихая кошка
к романтике встречи судьбою даны.
Волшебность в любимых, немыслимых дозах,
совместный диванно-постельный расклад,
душевность, телесность в услужливых позах
красивейший праздник затем завершат
Наталии Воронцовой
High blood pressure
Квадратная комната хочет стать шаром!
Все стены, как форменный выпуклый акт,
почти полукруг, сотворённый пожаром,
с крутой деформацией вмиг, просто так.
Круженье вещей неподвижных в жилище,
вращение кадров и мутных картин
от стенки до стенки, от верха до днища,
замена местами низин и вершин.
Эффект симулятора разных полётов,
аналог большой центрифуги, пике,
аффект от нокдауна, длящихся родов,
синоним контузий, инфаркта в реке.
Момент нахождения в качке иль шторме
похож на мгновение здесь и сейчас.
Болезнь головы уже вовсе не в норме.
Здоровье спасает таблеточный шанс
На маленьком участке фронта
Горелые бело-кирпичные груды,
как ворохи сахарной свёклы в полях.
В промятые пахоты всеяны люди
с кровавыми касками на головах.
Раздолье покрыто золою остывшей,
и каждый сгоревший почти обнажён,
растерзан осколками каждый почивший,
разломленный красный кирпич обагрён.
Простор обожжён, уничтожен, замучен.
С сожжёнными танками сжились тела.
Над траурным зрелищем мухи и тучи,
и рвано-хрустящие волчьи дела.
Землица обложена пушечным мясом,
пропитана соками верных ребят,
залита, как будто одним только разом,
бесценною кровью дешёвых солдат
Не зря
Не зря мы сражались средь зим и накалов,
внимали речам и указам вождей,
вбирали осколки, свинцовые жала
и лезвия копий, штыков и ножей!
Не зря мы стояли и впроголодь бились,
давали отпоры всем ротам, полкам
и красному знамени, людям служили,
в упор и засадами мстили врагам!
Не зря мы старались, терпели лишенья,
истратили тонны кровей и потов,
ломились из плена, колец окружений,
сносили ряды наступавших голов!
Не зря мы разбили врага через годы,
оставив в столице его много дыр!
Останется в памяти, книгах народов
всеобщей судьбою оплаченный мир!
По просьбе Арена Ананяна
Опиумная викторианка
Совсем изнурённая тяжкой работой,
слаба и истаскана рабским трудом.
А плоть, истощённая аж до зевоты,
меня тяготит над постельным теплом.
Мечтаю создать отдыхающий образ,
снотворное зелье испив без ума,
впустив спиртовую, прозрачную кобру
в иссохшую глотку и душу, где тьма.
Желаю покоя, любых сновидений,
в кровать уложить утомившийся вес.
Мне в этом поможет почивший уж гений
швейцарский алхимик и врач Парацельс.
Вокруг бесполезность, рутина и давка,
печальный, гнетущий и угольный фон.
Но в пабе, цирюльне, аптеке иль лавке
есть сок лауданума дивный флакон.
Великий Сталин
Мы были почти обречённым народом,
сдававшимся в плен, отступающим вглубь,
советским испуганным, племенем, родом,
забывшим про мощь, солидарности групп,
боявшимся тьмы, псевдоправедной силы,
страшившимся злых, самозванных царей,
смотрящим с опаской на танки и жилы,
бегущим от собственных алых теней,
дрожащим под градами бомб и снарядов,
лежащим под стрелами пуль и огнём,
идущим замедленным, робким порядком,
ползущим под стрельбами ночью иль днём
Но вскоре же сталинский, праведный голос,
приказы вождя, его горская стать,
заставив, как солнце подсолнух иль колос,
очнуться, воспрять и врага наказать!
По просьбе Арена Ананяна
Коллективный поход
Парнишка, налёгший на липкую шл*ху,
имеющий винный, мужичий запал,
в местечке, где чуть широко и чуть сухо,
вершит верховой, половой ритуал.
По вялому телу елозит мальчонка,
сношает бесчувственность плоти и дум.
Средь стонов поддельных чудная бабёнка
лишь жаждет оргазма и следующих сумм.
Юнец так старательно, гордо и скромно
вживляет, вбивает все фрикции в цель,
дрожит и краснеет по-детски, смущённо.
Но только любовь эта фикция, мель.
В борделе средь тёртых, уставших прелестниц,
в отличие от сотоварищей, пар,
подлёгших под девок продажных наездниц
себя сам лишает невинности, чар
Промерзание
Мы спим три дня в извилинах траншей,
сраженья ждём, как лава остываем,
а снег, как корочка поверх всех ран, огней,
нас одеялами так снежно укрывает.
И мы, как кровь, всё медленней бежим,
и стынем тут так тупо и напрасно.
Метельный град спускается, как дым.
Мороз грызёт по-волчьи, ежечасно.
Зима пришла и хочет больше льда,
и сводит ток, венозные развилки.
Вся наша юная солдатская орда,
как эскимо и туши в морозилке.
Приказа нет. И нет ещё врага.
И солнца нет. И станет скоро поздно!
Мы леденеем тут, как малая река.
И вскоре все поистине промёрзнем
Решённый конфликт
Исчерпаны души, осенние силы,
потрачены пули, снаряды, огни,
напичканы ямы, траншеи, могилы,
наполнены бедами ночи и дни,
измяты все хаки, укрытья, металлы,
разрыты брезенты замёрзшей земли,
раздавлены башни, форпосты и дали,
раскопаны кладбища, волны стерни,
измучены земли и фауна, флора,
избиты машины, бугры и броня,
заполнены жижей окопы и норы,
забиты осколками глади и я,
разорваны ткани, дубравные шторы,
распаханы шири, как весь материк,
разрушены склады, казармы и горы
Вот так был улажен ненужный конфликт.
Ограждения
Плетёнки чугунных, литых ограждений
и глади кирпичных заборов, столбов,
ограды хором, цветников, учреждений,
булыжные стены этажных домов,
плетни, глинобитные стенки-дувалы,
решётки, закрывшие окна и тыл,
железные клетки, навес над подвалом,
кусты, огорожи, литые пруты,
под лентами разных перил сетки ковок,
леса проводов, арматурин, жердей,
щиты воротин, как стальных установок,
капканы калиток, ворот и дверей,
колючие тросы, винты на заслонах,
избыток штакетников, клетей и мер
для нужд несвободы и тайн, обороны
И я среди них, как затравленный зверь.
Спирт
Мне кажется, зырят все-все, даже кошки!
Я как под прицелом людей и домов.
В душонку прицелились, не понарошку,
рогатки ветвей и развилки стволов.
С опаской ко всем и всему в городишке,
где люди угрюмы, жирны и кислы.
Над вялой походкой смеются мальчишки,
а бабки и тётки ехидны и злы.
Все очи-бинокли пронзают вниманьем,
за что-то ругая, за что-то виня
Сегодня слияние страхов и маний
особенно сильно пугает меня!
Я пьян внутримышечно и внутривенно.
Мозг полон дурмана и ливер им сыт.
Моё состоянье три дня неизменно.
Вот мне циркулирует выпитый спирт
Уголовное дело
Разбиты витрины семи павильонов,
повалены сотни бутылок, рядов,
все полки и стены облиты бульоном
из спирта и соков различных сортов.
Цветные удары камней и дубинок,
падения стёкол, разбитый витраж,
размокшие виды рекламных картинок
создали помято-избитый пейзаж.
Киоски, как мятые пачки и будки,
готовы к утилю за дальней горой.
Написанный мат, как короткие шутки.
Не взяты сосуды с хмельною водой.
Всё это борцы за славянскую трезвость?
Борьба мафиози за сбыт, передел?
Иль это дебош, посетивший всю местность?
Секрет, над которым гадает отдел
Аристократочка
Вы очень словесно мудры,
хозяйственны и благородны,
пристойны, добры и умны,
тихи, театральны и модны!
Прекрасная ночью и днём.
В Вас чисто-разумные смыслы.
Каштаново-медным руном
покрыты высокие мысли.
Ваш облик спокоен, как штиль,
душист, как кавказская роза,
успешен, начитан и мил,
пьянящ, как коньячные дозы.
Бухгалтерский взор так хорош,
что манит раздумья поэта,
что явно на кофе похож
в преддверии нового лета!
Наталии Воронцовой
Черепки 76
С такой тупизною впервые встречаюсь!
В башке нелогичность, кичливость и чушь.
Я неуваженью и лжи поражаюсь.
А вроде бы взрослый, директор и муж
***
С момента рождения жил среди горя,
с жирдяями, шпиком, дерьмищем впритык.
Сейчас я средь лука, колец помидора.
Вчера поросёнок, сегодня шашлык.
***
Весна, как и осень, мила и коварна,
готовит простуду и тысячи луж,
психозы, разлады в работе и парах.
К примеру, вчера стал покойником муж.
***
Опять мордобития, грязь и разруха,
чудной, матерщинный и хмурый поток,
изношенный транспорт, дороги и мухи
Эх, снова приехал в родной городок!
***
О, ужас, эти педофилы!
Они маньячней всех скотин,
что любят девочек премилых,
неоперённость их вагин.
***
Бухло разрушает мою пирамиду,
рассыпав на камни, песок и цемент.
Но нервным напрягом я тоже весь сытый.
Двоякий эффект избавленья от бед.
***
Ты яма, пустышка и кукла мужчины.
В уме твоём тина, журналы про моду.
Одною купюрой, платёжкой вагиной -
сумеешь покрыть, отработать расходы.
***
Хвалясь стихотворною, плотною ратью,
наполнив абсентом все поры нутра,
легко обзавёлся податливой бл*дью.
Она будет музой моей до утра!
***
Среди именитых людей обыватель,
среди преобычных талантливый гений.
Я белой вороной, в больничной палате
себя ощущаю душою и зреньем.
***
Безумную травлю свершает тиран -
калечит поэтов, художников разных
средь круга загона (соседственных стран).
Людская коррида, что выглядит грязно.
***
На пазл из грязи, питья, бестолковщин,
тоски, патологий, дуреющих масс,
халуп, достоевщины и смердяковщин
глядит мой оставшийся, слепнущий глаз.
***
Дырявый, отходов уже не вмещаю,
теку на жаре пламенеющим днём,
чем функции главной я не выполняю.
Я мусорка с хилым, проржавленным дном.
***
Я вся идеальна: мотором, строеньем,
красива с любой стороны и угла!
Но портит мой статус и вид, настроенье
отметка от камня на центре стекла.
Ночной дворник на Московском проспекте
По ночам подметаю дворы,
угощаю бездомных собачек,
поучаю родню детворы,
наставляю котов и алкашек,
матерюсь на окрестных ворон,
проклинаю людишек и власти,
выбираю нахальственный тон,
поедаю на кладбищах сласти,
сожалею, что рухнул союз,
попиваю кагор до угара,
зашиваю двуножье рейтуз,
завсегдатай больниц и базаров,
обитаю в вонючих вещах,
привлекаю я мух или кошек,
заплетаюсь в беззубых речах,
сохраняю за пазухой ножик,
в старой кепке, жилетке хожу,
обожаю кутью и оладья,
вся согбенна, ни с кем не дружу.
Я безумная бабка Агафья.
Vsё zaeblo
С избытком психозных эмоций и злобы.
Умом завладели агрессия, бред.
Вибрирует мясо до спазмов, хворобы,
шатая костяшки, суставы, скелет.
Объяли печаль, недовольство и дикость
с известною примесью давней вины.
Во рту, на ладонях, под мышками липкость.
Кишит безобразность до жажды войны!
Ужасные думы кипят, карнавалят
и водят пожарный, густой хоровод,
желают побоища, драки, развала,
стрельбы, разрушений, смертей и невзгод.
В духовном ручье заболочено, горько.
В нём пара лягушек и восемь камней.
В душевном саду неуютно и колко -
шиповник и розы за грудью моей
Полуголые попрошайки. По мотивам сериала
"
Дедвуд
"
В салатовых лентах и бантиках пышных,
сетях портупей, только верхнем белье,
в простых треугольниках, тонких и нижних,
с раскрытыми бюстами, навеселе,
в нектарах и брызгах духов, в поцелуях,
с дымками сигар, сигарет, папирос,
с живыми цветками цветного июля,
с кудряшками, гладями мягких волос,
с узорами, вбитыми в руки и бёдра,
с раскрасками лиц, что стоят по углам,
нескромные ходят так нагло и бодро,
кочуют, снуют и садятся к гостям.
Хитрят, алкоголят, милуются лестно,
разгул поощряя, даруя досуг,
прошения все обращают бесчестно,
опять прикурив из богатеньких рук
Три табуретки
Двенадцать рассохшихся ног табуреток
на тёртом, багряном, древесном полу,
при штиле, под лодкою чёрного цвета
стоят, ожидая ветров иль волну.
Лишь бриз от дыханий и мокрые капли,
мельчайшие брызги от воплей и слов
со щёк, что иссохли, размякли, одрябли,
спадают на ткани, пловца меж оков.
Морозный узор неразглаженных кружев
сковал всё корыто спокойной ладьи.
Повязка на лбу заневолила душу,
какая осталась в мясном забытьи.
Точёные и угловатые пары
несут упокой, завершенье хвороб.
И вся эта дюжина столбиков старых
подпёрла стоящий на сёдлышках гроб.
Павшие, что между снов
Стрекочут вовсю пулемётные гнёзда,
кидаясь горячим, немецким свинцом;
даруя раненья, отрывы так грозно,
кладут поколенья советских бойцов.
В таком неподступном укрытии воины
стремятся наш дух и отряды сломить,
а часто меняя большие обоймы,
тела и величье страны победить.
А очередь очередь вновь нагоняет,
к земле прижимая уставших солдат,
испуги в живых, кровяных поселяет.
Всем нужен герой и спасительный акт!
Мне нужно ползти, обойти постараться.
Я прячусь за павшими, что между снов.
Надеюсь, метнутой гранатой удастся
разрушить их планы на гибель врагов
Монета солнца
Раздолье ад в себя вмещает.
Прострелен насквозь древний дуб.
Дымок побоище венчает.
Среди руин мой жалкий труп.
Жаровня гаснет, остывает.
Река, как раскалённый меч.
Душа кружит и наблюдает.
И из виска струится течь.
А глаз-вулкан излился кровью.
Из сеток вен стекает сок.
На бойне я с судьбой воловьей.
Наружу трубочки кишок.
Утих весь треск кустов и сучьев.
Исчез дурной скелетный хруст.
Сгорели брёвна, кости, прутья.
Пейзаж распахан, дик и густ.
Спокойно мне, как очень многим!
Над всей баталией, как тень.
Надеюсь, путь мой дальше к Богу.
Мечтаю, чтоб не в адский плен.
Взор запрокинут. Штиль дыханья.
Багряный круг вкатился в сад.
Нет криков, шума, колыханий.
К деревне близится закат.
И словно шарик в алой краске
стремится в лунку средь поры,
монета солнца входит в каску,
что отскочила с головы
Лисёнок и мышка
Мышкую, ищу свою тёплую мышку,
сную так безудержно, голодно, зря,
ступаю легко, аккуратно, неслышно,
стараюсь искусно средь белого дня.
Скучаю, мечусь, в своих поисках маюсь,
шагаю по насту, снежинкам полей,
затратной охотой вовсю наслаждаюсь
в морозном просторе корявых теней.
Мечтаю найти эту серую шубку,
легонько куснуть и в себя опустить,