Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак - Георгий Вайнер


Аркадий и Георгий Вайнеры

Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак

© А. А. Вайнер, Г. А. Вайнер (наследники), 1970, 1986, 1988

© Оформление. ООО «Издательская Группа Азбука-Аттикус», 2022

Издательство АЗБУКА®

Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак

Глава 1

Когда «Волга» с резиновым визгом срезала последний поворот и справа мелькнула фанерная стрела «Аэропорт Семигорье», я поймал себя на недостойном занятии: сидел и сосредоточенно считал, сколько дать таксисту на чай. Краешком глаза я внимательно следил за окошком таксометра, в котором неутомимо и очень споро вылетали черненькие цифирьки, и, рассеянно выслушивая наказы Лилы, все время прикидывал, как будет здорово, если таксист, затормозив машину, выщелкнет счетчиком рублей шесть с мелкими копеечками. Тогда можно дать семь рублей и, легким кивком отклонив сдачу, проявить себя бывалым потребителем таксомоторных услуг, закоренелым пассажиром самого удобного и быстрого вида городского транспорта.


На крыше похилившегося двухэтажного дома против окон моего кабинета с наступлением вечерних сумерек вспыхивает красно-синим воспаленным светом движущаяся цветная реклама:

ПОЛЬЗУЙТЕСЬ УСЛУГАМИ ТАКСИ САМОГО БЫСТРОГО И УДОБНОГО ВИДА ГОРОДСКОГО ТРАНСПОРТА.

К ночи, когда дела кончаются, я подолгу сижу на подоконнике, лениво покуриваю, дышу остывающим пыльным воздухом улицы, пропитанным бензиновой гарью и медвяным духом тополиной листвы. И тогда над глохнущим рокотом автомобилей и стихающим шарканьем подошв начинают негромко вызванивать и гудеть тонкие трубочки рекламы такси, стеклянные прозрачные капилляры, по которым сполошно мечутся разноцветные газовые разряды, немые яростные вспышки, бесплодно призывающие меня воспользоваться услугами самого быстрого и удобного вида городского транспорта.

Некуда мне ездить на такси я работаю в десяти минутах ходьбы от дома. Куда мне ехать?

Я только смотрю на этот бессмысленный призыв, смотрю, как в детскую игрушку калейдоскоп картонный цилиндрик, на дне которого возникает масса ярких причудливых фигур, смотрю на сложенный из светящихся неоновых линий силуэт такси, у которого стремительно крутятся колеса, головокружительно быстро, неостановимо и всегда на одном месте.

Иногда мне кажется, что этот неподвижно мчащийся автомобильчик символ моей жизни. В такие минуты я точно знаю, что если бы однажды утром черный трубчатый силуэт машины вырвался из тенет рекламы, умчавшись неведомо куда, то и моя жизнь решительно изменилась бы каким-то непостижимым образом.

Но он всегда на крыше маленького дома напротив. Всегда терпеливо ждет вечера, чтобы вспыхнуть в густеющей темноте судорожным светом переполняющих его раскаленных газов и устремиться в бесцельный азарт призрачной погони


Таксист остановил «Волгу» у ступенек аэровокзала, с хрустом повернул ручку таксометра, и в окошечке кассы выскочила сумма 6 рублей 74 копейки. Потом нажал кнопку радиотелефона и вызвал диспетчера:

 Тридцать первый говорит, из аэропорта

Я достал кошелек и стал отсчитывать деньги, понимая, как трудно мне будет выглядеть достойным пассажиром перед лицом такого замечательного таксиста, славного труженика на ниве обслуживания населения. Даже если я нацеплю на себя два таких джинсовых костюма «левис», сплошь обшитых фирменными этикетками, «лейблами», навешу все эти браслеты и цепочки и отращу такой же длинный серый ноготь на мизинце, все равно мне не выказать и половины его величия, чуть-чуть смягченного равнодушно-ленивым презрением.

Диспетчерша сипло попискивала в динамике радиотелефона: «Тридцать первый, вызов на поселок Иноземцева», я отсчитывал двугривенные сверх семи рублей, а таксист смотрел в окно, повернув ко мне широкую спину, и вся эта необъятная спина выражала снисходительное пренебрежение ко мне, к моему польскому серенькому плащику, к моей мелочи с анекдотически абстрактным названием «на чай», к Лиле, не обращающей на него ни малейшего внимания и полностью погруженной в мир предотъездных хозяйственно-бытовых наказов и поручений.

Он меня не уважал. А я себя ненавидел за то, что ерзал и смущался перед этим нарядным молодым жлобом. Я понимал, что традиционные чаевые вовсе не благодарная плата за любезную и своевременную услугу, а дань моему трусливому конформизму, я ведь сам весело смеюсь над печатными плакатиками в парикмахерских: «Чаевые унижают человеческое достоинство». Уж если и унижают чье-то достоинство, то только мое откровенным презрением ко мне и моим копейкам. Но, дай я ему на чай десятку, он бы меня занеуважал еще больше! Вот мне и интересно знать почему?

Почему, из-за чего он так поднебесно воспарил надо мной? Что бы мне надо было совершить, каким стать, чтобы он меня зауважал? Может быть, он своей прекрасной спиной, затянутой в фирмовую джинсу, выражал не свое личное отношение ко мне, а демонстрировал идею? Идею о том, что люди вроде нас с Лилой должны ездить на автобусе, а не поднимать такого неслыханного красавца спозаранку, чтобы тащиться с нами в аэропорт?

Не знаю, может быть, он прав. Мне ведь никогда не придет в голову, доехав до своей остановки, дать водителю автобуса гривенник на чай.

Лила любит повторять: «Ты рефлексируешь и комплексуешь из-за всяких глупостей и пустяков». Наверное. Но в детстве я был уверен, что мелочными людьми называют тех, кто тщательно считает мелочь.

 Ты не заснул?  легонько толкнула меня в плечо Лила.

 Нет, я задумался о глупостях и пустяках. О мелочи и мелочах.  И протянул таксисту деньги, а он по-прежнему сидел ко мне спиной, как бы объясняя, что не надо беспокоить его глупостями и пустяками, а следует положить свою мелочь в ящичек между сиденьями. И тут я наконец дошел до нужной кондиции и отрыл рот, чтобы сказать пару слов этому ражему нахалюге.

Но, конечно, не успел. Потому что Лила едким, скрипучим голосом, который у нее появляется только в моменты, когда ей кажется, что меня просто необходимо защитить от происков враждебного мира, сказала:

 Слушайте, вы, водитель! С вами разговаривает ваш клиент, человек во всех отношениях старше и достойнее вас! Потрудитесь получить по счетчику, поблагодарить, а потом выйдите, пожалуйста, из машины и достаньте мой чемодан. После чего можете уезжать, предварительно попрощавшись

Видимо, пятнадцать совместно прожитых лет даром не проходят. Муж и жена одна сатана. Она абсолютно точно знает, о чем я думаю. Всегда. Кстати, это довольно прочный залог моей супружеской верности.

Таксист послушно вынул чемодан из багажника, но снисходительность исчезла из его презрения, и ее заместило плохо скрываемое раздражение. Лила нравоучительно сообщила ему:

 Запомните, молодой человек да-да, поскольку вы еще довольно молоды: не место красит человека, а человек место. А коли вам не нравится возить людей, идите в академики, там вас наверняка ждут с нетерпением.

 Вас забыл спросить, куда идти  буркнул под нос таксист, сорвал машину с места и помчался к стоянке.

 Пошли?  спросила Лила. И голос у нее был не скрипучий и не едкий.

 Пошли, прокурор,  сказал я и подхватил с тротуара чемодан.

 Я помпрокурора,  засмеялась Лила.  А точнее говоря, помследователя. Помощник старшего следователя семигорской прокуратуры.

 Иногда я думаю, что ты на моем месте лучше бы управилась

 Ничего, я и на своем неплохо управляюсь.

 Чего ж тебя посылают в институт усовершенствования? Если неплохо управляешься?

 Предела совершенству нет. Тем более что главврач наш долго объяснял, какие надежды возлагаются на меня в клинике, а закончил загадочной сентенцией: глупый любит учиться, а умный любит учить. Ты как думаешь, что он имел в виду?

 Не что, а кого. Надо полагать, он умеет учить, а тебя посылает учиться.

 Но я не люблю учиться. Я люблю вечерами, когда Маратик уже спит, сидеть на кухне и дожидаться тебя. Смешно, что во всех книгах и в кино жены следователей и сыщиков всегда скандалят и разводятся со своими мужьями из-за того, что те поздно приходят домой и никогда не получается поездка в отпуск. Чушь, а? Мы ведь с тобой всегда вместе ездили в отпуск?

 Кажется, всегда. Может быть, потому, что мне всегда дают путевку в несезонное время? В ноябре. Или в апреле.

 А какая разница? Разве нам было плохо?

 Нет, нам всегда было прекрасно. Но я не думаю, что нам было бы хуже в августе на Пицунде или в Дагомысе, кабы я мог достать путевку

 Наверное. Разве дело в том, что ты не можешь? Ты ведь никогда ничего принципиально не достаешь

 Да-а?  удивился я и спросил на всякий случай:  Это комплимент или упрек?

 Это факт нашей с тобой биографии.

 Жалеешь себя?

 Нет,  качнула она головой.  В моем отношении к тебе есть что-то ненормальное: нельзя ведь пятнадцать лет любить такого недотепу. А? Ты как думаешь?

 Думаю, что можно. Но, наверное, неохота

Всепроникающее, неразборчиво гудящее радио заголосило на весь аэропорт:

 Посадка на триста сорок второй рейс производится Регистрация заканчивается

Лила крепко взяла меня за руку:

 Не ходи дальше Я ненавижу прощаться с тобой

 Только на два месяца,  натянуто улыбнулся я и постарался пошутить:  Вот усовершенствуешься в Москве и сразу домой

 Я ненавижу прощаться с тобой  не слушая, повторила Лила.  Я, как собака, прощаюсь навсегда Я боюсь больше не увидеть тебя


Вышел на площадь и увидел, что уже совсем рассвело. День занимался нехороший, с ветром и изморосью. Поднял воротник плаща и направился к автобусной остановке. Через час я буду на службе, можно кое-что успеть, пока все соберутся. Сегодня хлопотный день: Петю Верещагина переводят с большим повышением прокурором в Октябрьский район, женщины наши устраивают проводы.

Петр человек многих редких качеств. Иногда мне кажется, что Господь Бог закинул его на нашу хмурую землю для возбуждения массовой зависти в других мужиках. Петьку любят все: тюремная охрана, женщины, сослуживцы и начальство. Он такой миляга, что, по-моему, даже подследственным хочется ему в чем-нибудь сознаться.

Я ему тоже маленько завидую, без злобы, по-хорошему. Не его успехам, а ему самому: случается ведь так, что природа на семерых копила, а одному все отвалила. Всеобщая симпатия к нему заслужена им и добротно отработана. Начальство любит его справедливо, не как подхалима и тонкого ловчилу, а как энергичного, напористого работника, быстрого, умного и точного. Сослуживцы за то, что он хороший товарищ, весельчак и бессребреник. А женщины независимо от возраста, образования и служебного положения видят в нем свой потаенный идеал или сына, или мужа, или любовника.

К сожалению, его не любит Лила. Как-то я спросил ее: почему? Она засмеялась и ответила довольно уклончиво:

 Если бы мне нравились такие мужики, я бы не вышла за тебя замуж


Я хотел дождаться, пока взлетит самолет. Аэробус, серебряный толстобокий кит, тяжело ползал по рулежным дорожкам, неуклюже развернулся, медленно уехал в другой конец поля. И, глядя на его задышливое тучное тулово, я не мог представить, что все это сооружение может жить не только на бетоне.

Далеко-далеко, на краю взлетной полосы он замер, утихло его натужное дыхание, и все умолкло. И тишина висела такая пронзительная, что я слышал волглый стук дождевых капель о поля своей шляпы. Сочились секунды, и было совершенно ясно, что эта пузатая громадина, поглотившая Лилу и еще человек триста, одумалась, вошла в понятие: сейчас подкатят трап, всех выпустят на волю и пустая придумка благополучно закончится.

Такое летать не может.

Тугая волна грома ударила в лицо, пролетела надо мной, и я увидел, что аэробус с чудовищной, недостоверной скоростью приближается; бесследно исчезла его неуклюжая рыхлая толстота, навстречу мчалась мерцающая металлическая гора, вздыбленная над землей раскатами свистящего рева. Незаметно оторвался от серой тверди полосы, распрямил крылья и нырнул в тусклую клочковатую вату облаков.

Четыре расплывающиеся полоски, четыре дымные линейки турбинного выхлопа прочертили низкое сумрачное небо, как нотная строка сумасшедшей партитуры

Глава 2

Ветер пахнул осенью яблоками, сырой листвой, самолетной керосиновой гарью, с ветром летел горьковатый запах прощания. Я пытался прикурить сигарету, но слабый язычок пламени срывался с зажигалки, тщедушный газовый огнемет издавал лишь сопливое слабосильное сипение.

За спиной шоркнули по луже автомобильные шины, придушенно взвизгнули тормоза, из-под правого моего бока выполз тупорылый «жигулиный» капот, и в рамке открытого окошка появилась круглая физиономия Сеньки Толстопальцева.

 Жить надоело?  спросил он и покрутил пальцем у виска.

 А я не затягиваюсь.  И показал ему незажженную сигарету.

 У вас в прокуратуре все шутники такие?

 Все. По утрам мы поем и смеемся как дети. Ты в город?

 Ну да. А ты провожал?

Я распахнул дверцу, уселся рядом с ним, и нега теплого тугого машинного воздуха, густо настоянного на хорошем табаке, захлестнула меня. За никелированной оградкой на щитке лежала пачка «Мальборо». Сенька отпустил сцепление, и его нарядный «жигуленок» с мягким подвыванием рванулся к выездному шоссе.

 Жену в Москву отправлял,  сказал я и достал из красно-белой пачки сигарету.  Давай потянем твоих заграничных, с чужим духом

 Кури, кури,  благодушно разрешил Сенька.  От них кашель лучше, фирменный. А жена что, в командировку?

 Ну, вроде бы. Учиться поехала. В Институт усовершенствования врачей

 Еще учиться?  удивился Сенька.  У меня последняя радость в жизни осталась: снится иногда по ночам, что пришел куда-то сдавать экзамен, как всегда, ничего не знаю, потом холодным обливаюсь, от ужаса просыпаюсь! И такое счастье охватывает никогда никаких экзаменов больше сдавать не надо!

 Да, Сенька, я помню, как мы в школе брали первого апреля твой дневник пугать своих родителей

 А вот видишь, не глупее других вырос!  весело захохотал Семен, и машина, будто пришпоренная его смехом, помчалась быстрее.

 По-моему, много умнее,  заверил я его серьезно.  А ты что в аэропорту в такую рань делал?

 Посылку друзьям отправлял. Хорошие люди, пусть плодами наших садов полакомятся

 Пусть полакомятся,  разрешил я.  А ты разве садовод?

 Почему садовод?  удивился Сенька.  Я директор конторы по ремонту квартир

 А откуда же у тебя плоды садов?

 Ты что, Борь, без головы? Иди на рынок, там только птичьего молока нет

 Да, наверное Я вообще думал, что, если друзьям такого головастого парня понадобится птичье молоко, ты и его где-нибудь надоишь

 Пока не просили,  скромно пожал плечами Сенька.  Понадобится, найдем

Сенька ткнул пальцем в кнопку магнитофона под щитком, и кабину, как аэростат, распер музыкально-пронзительный крик Глории Гейнор.

 А сигареты у тебя хорошие,  заметил я.  Где достаешь?

 Тут в одном месте неподалеку,  сделал неопределенный жест Сенька.  А ты помнишь, как мы на железнодорожном разъезде чинарики подбирали?

 Да, вдоль полотна всегда валялись окурки. У тебя был шикарный портсигар банка из-под монпансье. А у меня

 жестянка из-под зубного порошка «Новость»!  радостно всколыхнулся Сенька и растроганно-грустно добавил:  Сколько вместе прожили, а теперь годами не видимся

 Мой прокурор говорит, что в наше время могут дружить между собой только люди, которые вместе живут или вместе работают

 Очень правильно говорит твой прокурор!  серьезно согласился Сенька, а потом засмеялся:  Слушай, Борь, не можешь потолковать с ним он меня не возьмет к вам? Будем вместе работать и дружить, как раньше

Дальше