Настал день соревнований. Мы спустили все наши 10 шлюпок на воду, выстроили их строем фронта строго по береговому створу. Зрители уже сидели на скамейках с биноклями в ожидании старта. Мы, конечно, немного волновались. Ребята держали вёсла над водой в ожидании команды, я на руле.
Все рулевые на шлюпках смотрели на берег: там боцман Боря поднял красный флажок, приготовился давать старт отмашкой. Я произнёс «Вёсла-а-а дядя Боря махнул флажком на воду! И-и-и-р-р-раз! И-раз! И-раз!» Ребята короткими сильными гребками разгоняли лодку. Вёсла гнулись в дугу, казалось, что сейчас сломаются. Мы сразу вырвались вперёд. Пять кабельтовых до поворотного (900 метров). Тут руль лево на борт и команда: «Правая греби, левая табань!» Быстро обогнули буй и пошли по прямой к финишу. Ребята дышали в такт гребкам, молча работали вёслами. Пот крупными каплями катился по лицам. Такой скорости эта лодка ещё не развивала. Уже было ясно, что придём первыми. Но мы знали, что на берегу засекают время гонки, чтобы сравнить с предыдущими показателями. Поэтому метров за 200 до финиша я применил проверенный приём: «Ну! Семь тринадцать! Навали-и-ись!» Мы почти пересекли финишный створ и тут последняя команда: «Вёсла-а-а на валёк!» По инерции, с поднятыми в приветствии вертикально вёслами, мы прошли мимо трибун. Это было красиво! Командир роты не ожидал, что мы так по-морскому отдадим ему честь. Он встал вместе с женой со скамейки и взял под козырёк. А жена его не выдержала, замахала нам рукой и крикнула: «Егоров! Молодцы!» Это была победа. Да, хорошее было время!
Установили мы рекорд скорости или нет я не помню.
Вот так я выглядел на острове. Да мы все так выглядели
Вечерняя физподготовка
На следующий день состоялся второй этап соревнований комбинированная гонка. Опять мы на шлюпках стартовали на вёслах. Снова прошли милю до нового поворотного буя, где за считанные секунды надо было поставить мачту, обтянуть ванты и поставить паруса. В этот раз мы пришли к поворотному бую одновременно с другой шлюпкой. Так сказать, ноздря в ноздрю. Остальные прилично отстали и как соперники мной уже не рассматривались. После вчерашней гребли у всех болели мышцы, поэтому мы особо не упирались, я надеялся, что под парусом мы всё равно всех обыграем. Самонадеянно считал, что равных мне в этом виде нет.
Поставили паруса одновременно с этой лодкой. И пошли в лавировку между островов против ветра. Причём я рассчитал путь так, чтобы на лавировке галсы были как можно длиннее, чтобы до финишной прямой сделать как можно меньше поворотов. При повороте, то есть при смене галса, всегда теряется скорость и время. У меня по этой части был большой опыт, несколько лет занимался парусным спортом в краснодарском яхт-клубе.
Но оказалось, что я не единственный, кто разбирается в парусном деле. Второй шлюпкой командовал грамотный в этом деле курсант. К сожалению, не помню его фамилии. Помню, что он был ленинградец, из другой группы, спокойный такой, воспитанный парень. Мы с ним близко не общались, поэтому и фамилию его я забыл. Так вот, этот парень пошёл не за нами, а совсем другим путём. Я мысленно просчитал, как он будет идти, где и сколько поворотов между островами ему придётся сделать и понял, что парень хорошо соображает. Наша победа под большим вопросом. Борьба шла в течение, наверное, часа. До финиша оставалось несколько сот метров. Но мы легли уже на финишную прямую, и поворотов нам больше не нужно было делать. Шли мы левым галсом. А соперник, хотя визуально немного опережал нас, но ему требовалось ещё пересечь наш курс и сделать поворот с правого галса на левый. Из-за этого лишнего поворота он неминуемо должен был отстать.
И вот наши лодки сближаются на разных галсах. Мы видим, что если один из нас не отвернёт, то столкновение неизбежно. Кто должен уступить дорогу? По морским правилам нужно пропускать судно под парусом, которое идёт правым галсом это морской закон. То есть, вроде я должен отвернуть и пропустить его. Но в то же время в парусном спорте есть такое правило: если лодка под парусом сделала на дистанции последний поворот и идёт последним галсом к финишу, то мешать ей нельзя, потому что это практически уже победа. Я всё это хорошо знал, и тот парень во второй лодке тоже. Короче, никто из нас не отвернул, и мы столкнулись. Повреждений не было, но было много крика. После столкновения я пошёл прежним курсом, а сопернику пришлось делать поворот на левый галс. На этом он потерял с полминуты. В результате мы пришли первыми.
Парень, старшина с той лодки, заявил протест судьям: мол, он шёл правым галсом. А я привёл свои аргументы: это не транспортные перевозки морем, а спортивные соревнования. Здесь действует правило финишной прямой. Судьи очень долго совещались и в конце концов объявили, что завтра состоится перегонка, в которой будут участвовать только две наши шлюпки. Причём гонка будет только под парусами, без вёсел.
Не буду описывать, как мы гонялись на следующий день. Скажу коротко: это очень смешно и удивительно, но всё повторилось в точности так, как происходило вчера. Мы выжали из ветра всё, что могли. Тот парень оказался очень сильным соперником. Опять мы почти одновременно подошли к финишу и опять никто не захотел уступить дорогу. Столкнулись точно так же, практически на том же месте. В этот раз никто не кричал. Мы опять пришли первыми. Вытащили лодки на берег. Я подошёл к сопернику. Тот, не дожидаясь моих слов, спокойно сказал: «Ты победил» и протянул мне руку. То же самое он заявил судьям. Порядочный моряк! Если не ошибаюсь, это был Андрей Догонов.
В тот же вечер повара испекли нам огромный яблочный пирог приз за победу в гонках. Мы сфотографировались всей командой с пирогом. При этом курсант Миша Тарасов (не из нашей шлюпки) подкрался сзади и из-за спины Лёши Обожина пытался ухватить кусок пирога. Но был изгнан. А потом я велел ребятам разрезать пирог пополам и отнести половину соперникам. Те приняли пирог и съели. Никаких обид не было.
Наша команда: Олег Кореньков, Володя Жданов, Толик Лихачёв, Женя Воробьёв, Женя Логинов, Лёша Обожин, Володя Егоров
На этом первый курс закончился. Мы с гордостью нашили на левые рукава форменок по две золотые нашивки. Впереди был отпуск на родину, десять дней. А затем второй курс, который начинался с плавательной практики на парусных учебных судах. Это было 55 лет тому назад.
Глава 3
Баркентина «Сириус»
Летом 1967 года после короткого 10-дневного отпуска мы, уже курсанты второго курса, в назначенный день вновь собрались в училище и день спустя группами по 3040 человек разъехались в разные стороны для прохождения парусной практики. Одна группа поехала на Чёрное море на баркентину «Альфа», другая на «Вегу» на Балтику к капитану Чебану Александру Александровичу. Несколько человек отбыли на научную немагнитную шхуну «Заря». Мы с моим другом Олегом Кореньковым добровольно вызвались на самую суровую службу тоже на Балтику, на баркентину «Сириус», где капитаном был знаменитый Анатолий Алексеевич Чечулин. Это был настоящий фанатик парусов, его «Сириус» всю навигацию, до самого льда, в любую погоду под парусами бороздил Балтийское море, в порты заходил редко, только для пополнения запасов провизии и пресной воды. Все знали, что плавать на «Сириусе» это почти царская каторга. Поэтому многие курсанты опасались попасть на это лихое судно.
Капитан Анатолий Алексеевич Чечулин
Нашу группу курсантов из 34-х человек проводил до причала в Ленинградском порту лично командир роты капитан-лейтенант (через год капитан 3 ранга) Константинов. Построив нас на причале напротив пришвартованного «Сириуса», капитан-лейтенант произнёс краткую напутственную речь, поздравил нас с первыми шагами в морской жизни. Тут же разбил наш строй на три группы по 1112 человек. Объявил, что каждая такая группа будет представлять из себя отдельную ходовую вахту. И неожиданно назначил меня старшим на одной из вахт, то есть вахтенным боцманом. Это несколько озадачило меня. Но отказываться в таких случаях было не положено, это приказ. Видимо, на решение командира роты повлияло то, что моя шлюпочная команда, где я был старшиной шлюпки, при сборах на острове Западный Берёзовый заняла все первые места в парусных и гребных гонках. И ещё, может быть, одно: из всей роты только мне удалось сдать на 5 баллов зачёт по устройству парусного судна. Профессор Апполон Иванович Цурбан был очень удивлён, не мог понять, откуда у меня такие знания морской терминологии. А всё было просто: мой папа года за три до моего поступления в училище подарил мне шикарную книгу Военно-Морской Словарь. Там было всё о море и судах, начиная с морских узлов и кончая навигацией и астрономией. Я изучил его за три года как свою собственную ладонь. И это здорово мне помогло в дальнейшем. Папа, как всегда, поступил очень умно.
Константинов пожелал нам счастливого плавания, скомандовал: «На пра-а-во! На судно шагом марш!» И мы пошли строем по сходне на первый в нашей жизни пароход (хотя, если быть точным, то вовсе это был не пароход, а трёхмачтовый парусник, баркентина).
Никогда не забуду эту первую ночь на паруснике. Нас разместили по кубрикам. Утром мы должны были делать учебные постановки парусов, а потом, в тот же день, «Сириус» намечалось перевести из порта на несколько дней на Канонерский остров в судоремонтный завод для докования: ремонт винто-рулевый группы, очистка и покраска подводной части корпуса и предъявление судна Регистру СССР для продления документов на годность к плаванию.
Мне не спалось по одной причине: я не был уверен, что смогу работать на мачтах на большой высоте. Дело в том, что в детстве я однажды упал с дерева с большой высоты и сильно разбился. С тех пор у меня появилась патологическая боязнь высоты. Если я не смогу преодолеть этот страх, то какой из меня вахтенный боцман? В конце концов, я решил, что можно проверить прямо сейчас. Встал среди ночи, надел флотские штаны, ботинки, тельняшку и поднялся на палубу. У трапа на вахте стоял не курсант, а штатный матрос (их было три на судне). Он спросил меня: «Ты чего не спишь?» Я не стал подробно объяснять, просто сказал: «Надо кое-что проверить». Запрыгнул на фальшборт и полез по вантам на фок-мачту, долез до марсовой площадки, немного осмотрелся вроде терпимо. Было не совсем темно, белые ночи только заканчивались. Поднялся выше на салинг. Потом спустился на марсовую площадку. Опять поднялся. И так несколько раз. Потом залез на самый верх, метров примерно 25 над палубой. Где-то высота восьми этажей. Встал на перлинь брам-рея и, держась руками за рей, дошёл по нему до самого нока рея (конец рея). Потом для закрепления материала повис на перлине, как на перекладине, посмотрел вниз, вокруг. Сделал несколько подъёмов переворотом, как в гимнастике.
Уборка парусов. Моряки стоят ногами на перлине и увязывают сложеный парус на рей
Вся эта тренировка на высоте длилась час или полтора. К концу я совсем потерял чувство страха и понял, что всё прошло, я сам себя вылечил. Теперь можно идти и спокойно спать до утра. Спустился на палубу. Вахтенный матрос, видимо, всё это время наблюдал за этим цирком, но не проронил ни слова. Только когда я спрыгнул на палубу рядом с ним, коротко спросил: «Это что было?» «Да я высоты с детства боюсь, решил вот проверить» «Понятно Ну и как?» «Теперь порядок!» «Молодец! Иди спать». С той ночи я высоты не боюсь.
Мы перешли на Канонерский остров для короткого ремонта. Здесь уже стояла вторая наша баркентина «Вега», тоже ожидала докования. Нас буквально на следующий день подняли в плавучий док, выдернули гребной вал с винтом для ремонта. Мы, курсанты, разобрали металлические шкрябки и, пока корпус не высох, за несколько часов ободрали с деревянной обшивки подводной части налипшие ракушки и водоросли. На следующий день корпус просох, и мы простыми кистями (вальковых кистей, как и капроновых канатов, тогда ещё не было) покрасили корпус двумя слоями необрастающей краски. Краска настолько ядовитая, что, надышавшись её паров, мы в тот день даже есть не могли.
За ночь краска подсохла, вал с винтом работяги привезли на тележке и поставили на место. И вечером нас спустили с дока. Весь ремонт занял три дня. Капитан Чечулин не любил подолгу стоять у берега.
Переночевали у причала в порту. Наутро нам привезли продукты, и мы вышли из порта. Прошли под двигателем мимо Канонерского острова (двигатель у нас был 150 л.с., на спокойной воде развивали скорость узла четыре, не больше) и дальше пошли морским каналом. Под руководством боцмана Миши подняли грота-стаксель и бизань-стаксель (это такие треугольные паруса, которые поднимаются на штагах между мачтами). Во-первых, капитан считал, что парусному судну ходить под одним только двигателем неприлично, а во-вторых, команде доплачивали каждому по 43 копейки в час, если судно шло под парусами.
«Сириус» у набережной лейтенанта Шмидта, Васильевский остров. Принимаем продукты
В самом начале морского канала вдоль фарватера от Канонерского острова тянется узкая коса. На этой косе нас поджидали несколько наших курсантов с баркентины «Вега». Они шли по траве вдоль берега, до косы было метров 2530, не больше. Когда мы поравнялись с ними, эти ребята запели под гитару очень громкими голосами новую песню Высоцкого: «Но парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь» Друзья провожали нас в море и желали удачи. Это была такая картина, что у некоторых из нас даже на сердце защемило. Никогда этого не забуду.
Коса закончилась. Ребята с гитарой стояли у воды и, пока их было видно, махали нам снятыми гюйсами (синие форменные воротники) вслед. Через несколько дней и они на «Веге» ушли в море.
Больше трёх месяцев мы бороздили Балтийское море под парусами. В порты заходили редко и ненадолго. Побывали в Выборге, Риге, Таллине, один раз заходили в Ленинград. Моей вахте досталась по авралу грот-мачта (средняя мачта на судне). В случае аврала при постановке или уборке парусов, либо при повороте в сильный ветер, мы работали на этой мачте. В хорошую погоду всё делалось одной вахтой, другие в это время отдыхали или выполняли судовые работы. Первое время с нами на вахте стоял один из штатных матросов, в тяжёлые моменты руководил боцман Миша. Миша был уникальным боцманом-парусником, о нём напишу отдельно.
Это было самое счастливое время в моей жизни. Я с детства мечтал поплавать на настоящем деревянном паруснике. И добился своего: кругом море, волны с барашками, солнце. Я холостой, вольный курсант, никаких пока проблем с семьёй. Судно идёт под всеми парусами, немного накренившись, в полной тишине, только вода шипит вдоль бортов. Серые паруса, запах деревянной нагретой палубы. Парусину в то время делали из льна или конопли. До сих пор помню этот запах новых парусов. Я обожал этот парусник, несмотря на то, что это была тяжёлая физическая работа. Никаких лебёдок и электродвигателей на этих парусниках не существовало. Всё делалось за счёт физической силы курсантов. Весь такелаж (все верёвочные снасти) в то время были или джутовыми, или пеньковыми. Джутовые верёвки были прочнее, но от них на ладонях образовывались толстые мозоли. Работали мы без рукавиц, даже когда начались холода. Такие вещи как рабочие рукавицы и страховочные пояса мы презирали и не пользовались ими. Хотя поначалу боцман Миша заставлял нас одевать стахпояса, но они только мешали наверху. Чувство страха на высоте мы быстро потеряли и работали без страховки. Боцман нас за это не ругал и даже наоборот поощрял. Всю работу с бегучим такелажем: шкоты, брасы, подъём парусов фалами, подъём шлюпок талями всё делали вручную, вцепившись по нескольку человек в одну верёвку. При этом сильно развивались мышцы рук и спины.
Иногда в сильный ветер, когда судно шло против ветра в лавировку, приходилось часто делать повороты. Мы старались делать всё одной вахтой, не поднимая по авралу остальных. А в вахте всего 12 человек, один из них на камбузе помогает поварихе и как минимум один человек на руле. Получается 3 мачты на 10 или 9 человек. Моя вахта работала с 00 до 04 утра и с 12 до 16 днём. Особенно тяжело было ночью в свежую погоду. Бывало, так уставали, что после очередного поворота залезали от брызг под брезент, ложились на голую палубу, под голову руку или полено с камбуза и мгновенно засыпали. И спали очень «быстро» до следующей команды вахтенного помощника «К повороту!».
Интересно происходила выборка якоря. Брашпиля на баке не было. Стоял ручной вертикальный шпиль. Якорь-цепь оборачивалась вокруг его цепного барабана, и дальше через палубный клюз спускался в канатный ящик. В отверстия на шпиле вставлялись шесть полутораметровых дубовых брусьев так называемые «вымбовки».