Вы кто? спросил я уже без гонора. Из угро?
Бери выше.
Он выложил передо мной бумагу с броской шапкой «НКВД РСФСР». Пониже значилось: «Центральное административное управление». Об этом ведомстве я был наслышан нашей конторе оно не подчинялось, но тоже было достаточно влиятельным, так как объединяло в себе и Главупр милиции, и Центророзыск, и административный надзор, и ведомственную охрану, и даже адресные столы.
Лысого, судя по документу, звали Егором Петровичем, а фамилия его совершенно не вязалась с внешностью Кудряш. В графе «Должность» значилось: «Субинспектор первого разряда». По советской табели о рангах это приравнивалось к заместителю начальника регионального управления. Сидеть бы ему в Перми, по месту служебной прописки, но нет лично прибыл в медвежий угол, невзирая на болячки. Это еще больше убедило меня в том, что дело не второсортное.
А он как будто мои мысли прочел, усмехнулся:
Гадаешь, за каким арапом я сюда приперся? Он назидательно поднял палец и процитировал, как по писаному: «В число главнейших функций ЦАУ входит выезд на места для помощи коллегам при наиболее сложных случаях». Вот я и выехал.
Тут уж настала пора расставить, как говорится, все точки.
А что за случай? Действительно сложный? Я ни сном ни духом
Егор Петрович запустил ложку в капустную мешанину, причмокнул.
Был бы простой, я бы тебя с поезда не сдернул, клопа тебе в онучи. Тут, брат, еще в том сложность, что материи затронуты гхы не совсем для меня ясные. Я в этой Усть, мать ее, Кишерти уже пятый день торчу, разобраться пытаюсь. А как узнал, что через Шумково едет спец по всяческой чертовщине ты то есть, понял: вот он, подарок фортуны! Ну и послал архаровцев тебя выцепить Да ты не серчай, все по форме. У меня и разрешение есть, глянь. Черным по белому: «Передать товарища Арсеньева В. С. в целях оказания консультативного и иного содействия в распоряжение товарища Кудряша Е. П. вплоть до исчерпания необходимости в оном содействии».
Он выложил на обозрение еще одну бумаженцию, поменьше первой. Я разобрал под текстом, переданным по факсимильному телеграфу, подпись начальника Спецотдела ОГПУ Бокия.
Ишь ты, подсуетился! Бывалый, все предусмотрел. Но откуда узнал, что я еду в этом поезде? О моей командировке в Якутию были осведомлены только в Москве, на самом высоком уровне. С дороги я отправлял депеши своему непосредственному начальнику Барченко. Его почта, равно как и телефоны находились под контролем Генриха Ягоды, который в прошлом году перепрыгнул в кресло первого зама председателя ОГПУ. Выходит, у пермского субинспектора в нашем московском аппарате имеются осведомители?
Спросить бы напрямую, но он воробей стреляный, откровенничать не станет. Ладно, отложим. На повестке дня другое: для чего ему понадобился спец по чертовщине?
А вот для чего. Лысый Кудряш доел борщ, выскреб тарелку подчистую и облизнул ложку. С полгода назад стали нам из Кишертского района сигналы поступать. Мы на них попервоначалу внимания не обращали, списывали на предрассудки и невежество населения. Но неделю назад Птаха сообщение об убийстве прислал
Кто прислал?
Участковый надзиратель. Он один на весь район за порядком присматривает. А площадь, я тебе скажу, немаленькая, клопа ей в онучи. Птаха башковитый, пронырливый Да ты сам увидишь, я вас завтра сведу.
А что за сигналы поступали? уточнил я. Кто-то в пруду чудище увидел или кикиморы в лесу завелись?
Все это живо напомнило мне обстоятельства моей сибирской поездки. Там тоже начиналось с таких же нелепых на первый взгляд сигналов. А закончилось трагедией. И черти с лешими были совсем ни при чем.
Егор Петрович прокашлялся, поплотнее закутал кадык.
Не чудища, нет. Огни гхы, гхы!
Какие огни?
Разные. Мельтешат за деревьями, а еще жужжит что-то. И человечки являются.
Человечки?
Я, по правде сказать, решил, что он меня разыгрывает. Проверяет, насколько я глупый и легковерный.
Но лик у товарища Кудряша оставался каменным, хоть слова, которые он произносил, звучали одно другого несуразнее:
Да, человечки. На головах то ли коконы, то ли еще чего. Костюмы одноцветные кто говорит, серебром отливают, а кому зеленое с синим мерещится
Так, может, и правда мерещится? По деревням столько непросвещенного народу живет Если каждой сплетне значение придавать, то никакой милиции не хватит.
Так-то оно так, вздохнул Егор Петрович, но что ты на это скажешь? И он подсунул мне писульку, нацарапанную фиолетовыми чернилами.
Я начал читать. Составлено было безграмотно, с ошибками, но легко было определить, что писавший состоял на государственной службе и имел знакомство с казенными речевыми оборотами.
«У падножыя Змеиной горки абнаружено тело гражданина, проговаривал я про себя, продираясь сквозь покосившийся частокол букв. Састояние как есть мертвое. На левай щеке ожоговое питно, прочих павреждений не фиксируецца. Гражданин имел босые ноги, портки с дырьями, кафтанье старорежимнаго покроя и катомку с весчами, перечень коих прилагаю»
Далее следовал длиннейший реестр: ломоть зачерствелого хлеба, обклеенная папиросной бумагой губная гармоника, клубок ниток, фарфоровая статуэтка голой женщины с отбитыми верхними конечностями, пустое портмоне крокодиловой кожи, бусы из дешевых кораллов, батистовый платочек
Дочитывать я не стал, вернул писульку лысому.
Что за грамотей это накалякал?
Птаха. Ты его не брани, у него до революции вовсе образования не было, а нынче только второй год на ликбезовских курсах учится. И то некогда работа покоя не дает, клопа ей в онучи гхы!
И что это за гражданин такой с босыми ногами и голой женщиной в котомке?
Личность установлена. Попрошайка, мелкий вор. Мыкался по Руси, лоботрясничал
Но кто его так? И за что?
А вот это, брат, наиважнейший параграф. Егор Петрович натужно встал из-за стола, распрямил позвоночник, принялся расхаживать взад-вперед по комнате. Убитый, по нашим сведениям, ничего из себя не представлял, забрел сюда случайно, клопа ему в онучи. Змеиная горка от жилья далековато, там-то этих человечков и видели чаще всего
Хотите сказать, босяка убили, потому что он подглядел то, что видеть не полагалось?
Егор Петрович был старше меня лет на двадцать, и у меня язык не поворачивался называть его на «ты».
Именно. Все, кто до него с этими аномалиями сталкивался, бежали без оглядки. И видели только издалека, внимания к себе не привлекали гхы, гхы! А он, чай, пьян был. Птаха в можжевельнике разбитую бутыль подобрал, сивухой разит Мыслю я, что не осознал он опасности, дурость какую-нибудь выкинул, его и шлепнули.
Следы чьи-нибудь были?
Во мне пробудился профессиональный азарт, хотелось сразу взять быка за рога и показать, что с выбором консультанта Егор Петрович не ошибся.
Какие следы, клопа им в онучи! Он квело отмахнулся. Трава высоченная, лишайник разве что-нибудь разглядишь? Сделал паузу, хитро мне подмигнул. Вижу, втягиваешься. Завтра Птаха придет, все тебе по полочкам разложит. А покамест давай спать.
Поставленная задача меня заинтересовала, хотя все еще грызла досада, что в ближайшие дни не попаду в Москву. Вдобавок заключительная реплика напомнила мне о нерешенных бытовых проблемах.
Где же я приткнусь? У меня здесь ни кола ни двора
Егор Петрович поскреб зашеек.
Я у солдатки живу, но у нее халупка с мышиную нору, ты не поместишься. А знаешь гхы переночуй здесь. Шинельку на полу постелешь, как-нибудь перекантуешься.
Я не из брезгливых, но валяться на замызганном полу, где сновали полчища тараканов, мне не улыбалось. А если с утра сюда кто-нибудь из сельских служивых зайдет тот же Птаха? Споткнется об меня, как о последнего забулдыгу, что подумает? Вся моя репутация псу под хвост.
Нет ли сеновала? Я бы там
Домямлить мне не дал женский крик, что долетел с улицы. Заполошный, режущий уши.
Егор Петрович встрепенулся, хапнул лежавший на подоконнике револьвер.
Никак бандюки?!
У меня оружия не было. В Сибири взамен утраченного в бою табельного «ТК», достался мне трофейный штатовский кольт. Но он показался мне тяжелым, и я подарил его якутскому начмилу Полуяхтову.
Егор Петрович выскочил из комнаты, я за ним. Отсиживаться, когда рядом на кого-то напали, себя не уважать.
Снаружи царила ночь, во всем поселке ни единого фонаря, лишь кое-где мерцали окошки. Для меня это не имело значения, я в темноте вижу, как кошка, но Егор Петрович заругался:
Клопа мне в онучи надо было керосинку взять!
Не надо! Вон он! Я показал ему на плюгавого мужичка, который улепетывал по улице. Позади него, справа, мотылялась на ветру распахнутая калитка свидетельство того, что выскочил он оттуда, а не из другого двора.
К Липке лазил, стервец! определил Егор Петрович. И пояснил на бегу: Училка там живет, из профшколы. Олимпиадой звать.
Спринтер из него был неважнецкий уже через десяток шагов сбилось дыхание, и поясница наверняка давала о себе знать. Кривясь от боли, он вытянул руку, выпалил по убегавшему. Мимо.
Дайте! Я выхватил у него револьвер, прицелился.
Мы поравнялись с раззявленной калиткой. Из двора выметнулась фигурка, закутанная в белую оренбургскую шаль, и повисла у меня на предплечье.
Не стреляйте! Он не бандит!
Этот голос мы слышали полминутой раньше, но интонация была уже не испуганно-истошной, а умоляюще-требовательной. Я повернул голову и увидел, что в меня вцепилась красивая на вид барышня лет двадцати пяти. У нее были огромные со страху? васильковые глаза и две русые косы, свисавшие до пояса. От порывистых движений шаль размоталась, и я мог рассмотреть впечатляющие прелести от стройных ножек, обутых совсем не по моде в бесформенные опорки, до ямочек на шее, над бугорками, натянувшими сатиновую блузку. Барышня мне понравилась, я опустил наган, и мужичонка, одетый, как мне почудилось, в звериные шкуры, благополучно смылся.
Липка ты? выдохнул Егор Петрович меж приступами кашля. Гхы, гхы! Кто это был?
Санка. Барышня отцепилась от меня и, судя по всему, застыдилась своей экспрессивности, а того пуще, легкомысленного одеяния. Подтянула шаль, запеленалась в нее и поглядывала на меня сторожко. Оно и понятно виделись мы впервые.
Какая еще Санка? переспросил Егор Петрович и отобрал у меня револьвер, который я бессознательно норовил припрятать за поясом.
Не какая, а какой, разъяснила она с истинно учительской наставительностью. Вогул. Да вы его знаете, он почту помогает развозить.
А, этот А чего орала? Лапал он тебя, клопа ему в онучи? Тогда и пристрелить не жалко, зря помешала
Олимпиада порозовела, еще теснее запахнула шаль на груди. Фыркнула с обидой:
Никто меня не лапал! Вот! Она вернулась во двор, мы поневоле потянулись за ней. Видите?
На ветке осины, что росла у плетня, висела привязанная веревкой за задние лапы тушка какого-то зверя. Я сначала подумал, кошка или собака, но оказалось заяц. Его длинные уши тонули в некошеной траве.
Егор Петрович насупился.
Что за язычество? Вогулы у тебя в усадьбе капище устроили гхы, гхы?..
На миловидном лице Олимпиады нарисовалось выражение недовольства.
Все не так! Вогулы они не троглодиты, какими вы их воображаете. Санка и еще двое ко мне в школу приходят, я с ними русским языком занимаюсь. Знаете, какие они усердные! Не чета пролетариям, с которыми я каждый день бьюсь. Зубрят, как первоклашки, причем не как из-под палки, а
Тут она сама себя остановила, решив, видимо, что слишком заговорилась. Егор Петрович глядел на нее строго, ее филиппика его не убедила.
Ты мне пролетариев не понось! Я сам до войны слесарничал, но и в школу ходил, не забрасывал. Потому и в люди выбился, клопа мне в онучи! А эти твои усердные по сию пору идолопоклонством занимаются! И он в сердцах сорвал зайца с осиновой ветки.
Я прислушивался к их перебранке, и мне надоело отмалчиваться.
Вогулы это кто? Народ?
Малочисленный, с неохотой произнесла Олимпиада. Их тысяч пять на весь мир. Их не гнобить надо, а Опять прервалась. Помолчав, начала с нового разгона: Они в основном на севере живут и ближе к Тюмени. У нас их мало.
Лучше б вообще не стало! Егор Петрович не унимался, бурлил, как полноводная река. Вот скажи: что этот Санка со своими дружками здесь забыл? На работу не устраиваются, жительствуют по лесам, как волки какие. Подножным кормом питаются гхы, гхы!
Олимпиада вздернула плечико.
Они так привыкли, это их традиционный житейский уклад. Со временем перестроятся, начнут жить по-другому, и тогда Пауза. А зайца Санка мне в благодарность за обучение принес. Они мне еще в школе разные лесные дары всучить хотели, но я не брала. Вот он и принес тайком, привязал к ветке. А я услышала, вышла во двор. Не разобрала, что к чему, вскрикнула, а он
И умолкла окончательно. Мне подумалось, что ее манера говорения следствие профессии. Когда в классе гам, поневоле часто прерываешься, особенно если голосовые связки не настолько сильны, чтобы перекричать всех галдящих разом. А выстраивать предложения коротко она не привыкла, не тот склад ума.
Егор Петрович поутих, повертел заячью тушку, протянул Олимпиаде.
Раз так, держи. Да не кобенься, клопа тебе в онучи! Еда в доме не помешает, к тому ж у тебя теперь постоялец прибавится.
Какой еще постоялец? вскинулась Олимпиада.
Этот, он ткнул в меня. Знакомься, товарищ из Москвы. Отряжен по госнадобности. Притулиться ему негде, а у тебя изба большая, разместитесь гхы, гхы!
Такого поворота я не ожидал. Потянул Егора Петровича за рукав: мол, ты чего меня конфузишь, чертяка безволосый! А он будто и не заметил, гнул свою линию:
Характеристики у Вадима Сергеича положительные, шалостей ни себе, ни другим не позволит, я за него ручаюсь, клопа ему в онучи. Плату за постой мы какую-никакую изыщем, а тебе и спокойнее будет, когда такой орел под боком.
Вогнал старый хрен в краску и меня, и девушку. Гляжу, она уже шаль к лицу потащила, хочет закрыться ею, как порабощенная женщина Востока паранджой.
Пора, думаю, и мне слово молвить.
Егор Петрович, давайте я все-таки на полу в кабинете. Не будем ограничивать личное пространство товарища простите, не знаю фамилии
Но он не стал меня слушать, выкашлял с раздражением:
Советская гхы, гхы власть в моем лице приняла решение, изволь подчиниться! И запомни: ничего личного в нашей стране давно нет. У нас все общественное. Так что шагом марш на ночлег, а завтра в девять утра чтоб был у меня как штык. Ясно выражаюсь?
Так точно.
Вот и хорошо. Счастливых снов.
Взглянул я беспомощно на Олимпиаду: возрази что-нибудь, если не хочешь меня терпеть у себя в квартирантах. Но она потупилась, промолчала. Не иначе Егор Петрович своим мандатом и властным видом навел мандраж на все село, никто не смел ему перечить.
Ушел он. Олимпиада, не глядя на меня, проговорила:
Что ж Идемте, покажу, где вы будете спать.
И направилась к дому. Шла плавно, покачивала бедрами, и я помимо воли залюбовался ею. Столько грации, пластики одно слово, пантера! Ей в кино сниматься, Голливуд покорять, а не в уральском закуте чернотропов грамматике обучать.
Изба у Олимпиады была по деревенским меркам немаленькая, в четыре окна по фасаду. Это как минимум две горницы, не считая сенцов. Но внутрь она меня не повела, показала на приставную лестницу, что вела на чердак:
Полезайте. Там солома, будет мягко. А я сейчас рядно принесу.
И на том спасибо. Залез, огляделся. Чердак просторный, по углам как и обещано соломенные снопы. Дыр в крыше немного, от печной трубы идет тепло. Номер люкс, как сказал бы мой друг Макар Чубатюк.