«Капать глыбже али как?» начертал Птаха на дощечке.
Баста. Ничего там нет для нас познавательного гхы Засыпь, как было, заровняй, и айда, хлопцы, в засаду. Застукаем их, когда на гульбище придут.
Мы откатили «Блэкберн» в камыши, там же и залегли. Более надежного укрытия в непосредственной близости не нашлось. Когда совсем стемнело, от реки потянуло сыростью, нещадно жалили комары, зато священный валун был перед нами как на ладони.
Перед выездом сюда я выпросил у Егора Петровича оружие. Он не скаредничал выдал мне из личных запасов новенький, весь в смазке, самозарядный пистолет, чем-то похожий на бельгийский браунинг, но во многом отличный от него. Я таких раньше не видел.
Для гостей ничего не жалко, с радушной улыбочкой заявил Егор Петрович. По блату из Тулы прислали. Есть там конструктор-умелец гхы, гхы Прилуцкий, клопа ему в онучи. Он эту штукенцию еще до войны смастерил, теперь дорабатывает. Выпустили опытную партию, передали в армию для испытаний. Ну и мне перепало Бьет на полсотни шагов, в магазине девять патронов. Пользуйся! А я уж по старинке, с наганчиком
Я грел в руке маслянистую рукоятку и не спускал глаз с камня. Благодаря своей зоркости видел его до трещинки, да так увлекся разглядыванием этих самых трещинок и сколов, что чуть не прозевал появление главных действующих лиц. Они отделились от стоявшего поодаль ельника и направились к камню. Пятеро, на плечах серые накидки, каждый шаг сопровождается негромким бряканьем. Несут продолговатый сверток нет! Это человек, закатанный в подобие ковра: с одной стороны торчат ноги в башмаках, а с другой голова с нахлобученным на нее мешком. Человек молчит, но он жив это можно определить по дерганью стоп.
Ц-ц-ц-ц зацокал Птаха нервически.
Цыц! оборвал его Егор Петрович свирепым шепотом. Не спугни!
Люди в накидках свалили ношу под камнем, аккурат там, где были закопаны останки Кушты. Тихо-тихо посовещались на непонятном мне языке, встали кольцом, и самый высокий из них выдернул из-за обвитого вокруг бедер ремешка саблю. Да! Подлинную, кавалерийскую, еще и наградную, судя по золоченому эфесу. Не иначе прибрал у убитого офицера-беляка.
Мы и ахнуть не успели, как она взлетела и опустилась на лежавшего. Его голова в мешке мячиком отскочила вбок. Палач и его четверо помощников взревели, а мы, не сговариваясь, дали по ним залп. От волнения попали только в одного, и то не насмерть. Он скукожился, схватившись за предплечье, упал на колени, остальные прыснули кто куда.
Стоять! мамонтом вострубил Егор Петрович. Уголовный розыск!
Кто б его послушал! Вогулы, за исключением раненого, всосались в ельник только мы их и видели. Птаха рванул за ними, стреляя наобум Лазаря, а мы с субинспектором подбежали к мученику, что на наших глазах лишился самого ценного.
Однако нас отвлек задетый пулей вогул. Он повалился наземь и катался с боку на бок, зажимая кровоточащую рану. Егор Петрович вздернул его за шиворот, рыкнул мне:
Нам теперь этого субчика для суда сберечь надо, клопа ему в онучи! Через него и на сообщников выйдем. Они у нас ответят гхы, гхы!
Я дал вогулу подзатыльник и, невзирая на скулеж и сопротивление, оторвал рукав его замурзанной рубахи, сделанной из растительного волокна. Ранение оказалось пустячным свинец пробороздил мякоть, кость не задета. Если унять кровь, то через неделю-другую все заживет. Я разодрал оторванный рукав на полосы, скрутил из них жгут, перетянул вогулу руку пониже локтя. Он уже не скулил, таращился на меня выпученными глазищами. Не вязалось у него в мозгах, почему тот, кто только что в него стрелял, теперь оказывает ему первую помощь.
Но и у меня ум зашел за разум, когда я услышал рядом тоненькое повизгивание. Такие звуки не могли издавать ни Егор Петрович, ни Птаха, а соплеменников моего пациента уже и след простыл. Я глянул вниз и обмер. Обезглавленный пленник дрыгал ногами, силясь выпутаться из своей упаковки. Это бы, положим, не вогнало меня в оторопь известно же, что петух с отрубленной башкой даже бегать способен, но из недр ковра, или что оно там было, доносился тот самый визг, который оторвал меня от медицинской процедуры.
Миг спустя из визга вылупились слова:
Выпустите! О! Дышать нечем!
Как можно было дышать и тем более говорить, не имея ни носа, ни рта?.. Мне стало не по себе, я забыл и про вогула, и про перевязку, метнулся к своему старшему напарнику.
Что это, Егор Петрович?
Субинспектор, разом спавший с лица, вытер с плеши испарину и коротко бросил мне:
А ну-ка размотаем его!
Мы раскатали ворсистую оболочку, и из нее вывалился совершенно целый человечек, ростом ниже среднего, в очочках, с прилипшими к потным щекам соринками. Он был одет в мятую цветную сорочку, потертый пиджак и парусиновые штаны, без заплат, но с бахромой и пятнами от дорожной грязи свидетельство того, что их хозяин исходил немало верст.
Увидев нас, он приподнялся, набрал полную грудь воздуху, но вместо благодарности выдохнул:
Что вы наделали?! О! Кто вас просил?..
Глава II
где повествование продолжает субинспектор первого разряда Егор Кудряш
Не, ну вы серьезно? Какой из меня писатель, клопа вам в онучи! Курам на смех
Ладно, перескажу как сумею. Только уговор: не плеваться и рыло не воротить.
Признаюсь вам по-честному, когда этот безголовый верещать начал, я чуть не обделался. Гляжу, и столичник белый весь, как штукатурка. Но потом-то выяснилось, что голова, будто бы отрубленная, не голова, а тюк с тряпьем. Не тюк даже, а так тючок. Говоря коротко, разыграли нас вогулы, устроили представление, а мы и повелись, пельмени ушастые.
Я того, который из ковра вылез, спрашиваю:
Ты кто такой будешь? По доброй воле или силком тебя в эту рванину закатали?
А он мне:
Я этнограф. Зовут меня Байдачник Антон Матвеевич. Если убедиться желаете, вот вам документ. О!
И показывает мне командировочное удостоверение. Выдано педагогическим факультетом Пермского госуниверситета. Все чин по чину: номер, печать, две подписи декан Будрин и ректор Седых. Я в Перми давно живу, профессоров этих знаю персонально.
Как там, спрашиваю, Семен Николаевич, клопа ему в онучи?
Семен Николаевич это ректор. Папаша у него статский советник, в губернском акцизном управлении отирался, но сынок не в него пошел. Большевик истинный, при нем рабоче-крестьянского студенчества в университете вполовину больше стало, и почти все комсомольцы и коммунисты.
Байдачник мусор с пиджака счистил и между делом рассказал, что ректор жив-здоров, но в скором будущем в Москву переезжать собирается, его в Академию наук залучили, он ведь тоже по части всякой там этнографии и антропологии дока первостатейный.
Гляжу я, что не врет очкарик. Веду далее: как, дескать, в ковер попал? И что это за шапито такое? Тут я поднимаю тючок с тряпьем и показываю ему.
Вы бы видели, как он вызверился!
Во-первых, цедит мне сквозь зубы, это не ковер, а кошма. Она в ходу у кочевых народов, которые имеют дело с крупным рогатым скотом. Бывает простая, бывает с орнаментом. Видите? На этой узор. Значит, она используется не в хозяйственных, а в культовых целях. А во-вторых как, кстати, ваше имя-отчество?
Егор Петрович.
А во-вторых, Егор Петрович, вы мне сорвали ценнейший научный эксперимент. У вогулов, как у многих самобытных народностей, есть ряд церемониалов, которые человеку иного культурного склада кажутся эксцентричными, даже дикими. Моя задача собрать как можно больше примеров, систематизировать их, классифицировать и дать им логическое толкование. О! В частности, у этих замечательных аборигенов существует красивый обычай призывание милости высшего божества Нуми-Торума. Мне разрешили не только посмотреть на это действо, но и поучаствовать в нем. А вы все испортили!
И понес, и понес, да с присвистом, на нерве. Особенно меня это его «О!» бесило он его куда ни попадя совал. А голосок писклявый как у ребенка. Понятно, что такого клоуна в преподаватели не поставят студиозусы его переорут и шапками закидают. Ему только по экспедициям и шастать. Но с другого боку посмотреть не робкого десятка парнишка. Из города уехал, к лесному народцу прибился и все ради науки!
Ты где живешь-то, клопа тебе в онучи?
Он опять затараторил. И ежели ему верить, то прям Миклухо-Маклай получается. Месяца четыре тому назад, еще по зимнему времени, внедрился к вогулам. Язык ихний он в университете выучил, шпарил, как на родном (в этом мы скоро убедились). А еще покорил их тем, что всех божков вогульских знал наперечет и легенду о сотворении мира гагарой пересказывал, как «Отче наш». То есть по первости они его малость чурались, но потом почти за побратима приняли. Он пять тетрадок извел: записывал их сказки, песни, прибаутки, словом, всяко-разный фольклор. А что еще этнографу надо? Хуже обстояло с обрядами это справа деликатная, к ней абы кого не подпускают. Но он и тут исхитрился прошел что-то вроде экзамена: чашу медвежьей желчи выпил, сырым опенком зажевал, голышом на муравейнике посидел короче, стал своим в доску. И удостоился чести быть допущенным к церемонии ублажения наивысших сил.
Церемония был двухфазная. Первым пунктом вогулы прах своего сородича Кушты под священный камень перенесли. Это им вроде как с небес посоветовали, ибо негоже вожаку, который для них уже былинным героем стал, как для нас Илья Муромец или Добрыня Никитич, на мирском кладбище лежать. Пускай он и крещеный, и от родни отколовшийся прежних-то его заслуг это не умаляет. Строго говоря, они его косточки для того и перезахоронили, чтобы мятежную Куштину душу в лоно отеческой веры возвернуть.
Но шут с ним, с Куштой, клопа ему в онучи. Второй пункт программы куда как забавнее был. В старину вогулы Нуми-Торуму человеческие жертвы приносили, это было в порядке вещей и никем не осуждалось. Наоборот, поощрялось. Но с тех дней много воды утекло, народцы уральские и сибирские кровожадность поубавили, добрее стали или, как в книжках выражаются, гуманнее. Отказались от смертоубийств и заменили их лицедейством чтобы все, как раньше, происходило, но без душегубства. Ладят они куклу из кошмы и лоскутьев, а вовнутрь человека сажают это для пущего эффекта. Он блажить должен, культяпками сучить будто ему и впрямь баклушку отсекают. Тогда Нуми-Торум поверит и ниспошлет благодать.
По крайней мере, очкарик нам именно так все обсказал. За детальность не ручаюсь, я в этих пережитках прошлого не мастак.
Смотрю, столичник Арсеньев заинтересовался. Он, пока этнограф языком чесал, раненому вогулу оглоблю перевязывал. Проворно так, со знанием. Молод совсем, лет тридцать с небольшим, но заметно: успел пороху нюхнуть и что такое фронт, знает не понаслышке. Уважаю.
Закончил он, значит, перевязку, вогула по плечу похлопал: извини, дружище, промашка вышла. И в наш с очкариком разговор свои две полушки вставил:
А зачем вашим новым закадыкам милость Нуми-Торума? Они ее просто так выпрашивают или по какой-то конкретной надобности?
Очкарик чуток покочевряжился, перемолвился с вогулом на птичьем наречии и сообщил нам, что о таких интимных материях распространяться не положено, но для нас он сделает исключение. При этом обратился не к столичнику, а ко мне. Посчитал меня главным, и правильно.
Видите ли, Евгений Павлович
Егор Петрович я.
О! Простите, Егор Петрович, это профессиональная рассеянность. Когда вот здесь, он постукал себя по лбу, хранишь целую энциклопедию, банальностям попросту нет места.
Это я-то банальность? Ах ты глист!
Что касается вопроса о жертвоприношениях, то Санка, кивок в сторону вогула, позволил мне дать некоторые пояснения, дабы избежать недоразумений, подобных сегодняшнему. Благословение Нуми-Торума необходимо вогулам для того, чтобы найти Золотую Старуху.
Кого?
Не кого, а что. Это кумир всей Западной Сибири, предмет поклонения в образе женской статуи с ребенком на руках. Впервые о Золотой Старухе упоминает еще в тринадцатом веке скандинавская «Сага о Святом Олафе». О! Иностранные исследователи считали ее изваянием римской богини Юноны, которое каким-то неведомым образом попало на Урал. Но уже в нашем столетии русский лингвист Трубецкой доказал, что это изображение богини-матери вогулов
Тут и раненый наш заквохтал:
Сорни-эква! Сорни-эква!
Очкарик милостиво на него поглядел, поддел ноготком окуляры.
Санка подтверждает мои слова. Золотая Старуха собственность его единоплеменников, их фетиш. К сожалению, никто в точности не знает, где она находится. Ее спрятали боги, да так надежно, что без гласа свыше отыскать невозможно. О! В отдельных устных преданиях говорится даже, что она обладает способностью самостоятельно передвигаться с огромной скоростью. Только что была в одном месте, а потом глядь! уже в другом. Вам знакомо понятие «дезинтеграция»?
Столичник губами пожамкал, проехался на буквах «р» раскатисто, с выражением:
Р-разумеется. Попадалось в литературе. Это когда объект р-разбирается на атомы и мгновенно собирается где-нибудь за тридевять земель. Кажется, у Митчелла в р-рассказе было. И у Конан Дойля.
Начитанный! А мне, лапотнику, и невдомек, что это такое «дез-ин». Как там дальше-то?
Вот-вот! Но это все фантастика, я ее презираю и в отличие от вас читаю серьезные книги О! Очкарик шейку цыплячью вытянул, уж очень ему хотелось на нас сверху вниз посмотреть, подчеркнуть, что он великан, а мы пигмеи. Золотая Старуха, если она наличествует в природе, сама собой перемещаться, конечно, не может. Но у нее вполне могут быть хранители, чьи функции передаются из поколения в поколение. Насколько законны их права? Вогулы полагают, что могли бы обойтись с ней не хуже. И любыми путями стремятся ее заполучить. Метод задабривания духов посредством обрядовых церемоний, бесспорно, наивен, но он представляет интерес для той области знаний, которой я занимаюсь
Сорни-эква! Акынь! раскудахтался Санка. Ворнэ!
Он же вроде по-русски умеет, заметил столичник. Олимпиада говорила, что учит его и еще нескольких
Умеет, но от боли и переживаний все выученное растерял. Такое с ним бывает О! Теперь понятно вам, Валентин Степанович, для чего этот цирк? И очкарик поддел башмаком скомканную кошму.
Понятно. Только я Вадим Сергеевич.
Да какая разница! У вас еще остались вопросы или вы позволите нам удалиться?
Тут и участковый подошел понурый, расстроенный. Впустую ельник исходил, вогулов как корова слизала. Еще бы! Они мастера в лесу ховаться, это для них дом родной, клопа им в онучи. Я Птаху ругать не стал не за что. Но и этих двоих очкарика с Санкой отпускать не хотелось. Имелись у меня к ним еще вопросы, однако продолжать тары-бары надо было не здесь, а в казенной обстановке, под портретом Феликса Эдмундовича. Там, глядишь, по-другому запоют.
А вслух я сказал:
Куда это вы, братцы мои, намылились? С эдакой раной ваш Санка заражение крови схлопотать может, в особенности если знахари лесные начнут его подорожником пользовать и целебным дымом окуривать. Ему фельдшер нужен, а еще чистый бинт, вата и йод. Или вам, товарищ этнограф, все равно, что с ним станется?
Санка хваталку свою обмотанную покачал, как дитятю, и проныл: «Аю-аю!» Я вогульским не владею, но и без перевода ясно было, что ему больно.
Договорились, что все вместе едем в райцентр. Но вот незадача таратайка у Птахи вмещала только троих. Я подумывал, не отправить ли его с очкариком и Санкой вперед. Ночи стояли теплые, мы бы со столичником развели на полянке костерок, нажарили сыроежек и пересидели бы до утра. У меня и фляжечка заветная со спиртом на поясе болталась. А на зорьке Птаха бы за нами приехал.