Он посмотрел на меня, жизнерадостно улыбнулся и начал спускаться по лестнице вниз. Спустившись, он сказал что-то приветственное и начал говорить на местном языке, очень ласково и дружелюбно. Я не понимал ни слова. Старик старался мне что-то объяснить, все настойчивее и настойчивее. Понимать от этого я его лучше не стал. Тогда старик начал активно жестикулировать. В ответ я лишь молча вопрошал и пожимал плечами.
Наконец, он выдохся. Кивнул мне, сказал что-то типа ну ладно, ничего страшного и поднялся наверх, закрыв за собой дверь. Опять шум снимающейся одежды, а затем звук воды.
Я все еще не был готов двигаться дальше, что-то неладное творилось с моим организмом, и усталость все никак не уходила, поэтому просто достал телефон и начал что-то читать в интернете. Минут через пять снова послышался шорох одежды старик опять одевался. Дверь снова отворилась, и из нее опять вышел мой новый знакомый.
Он снова улыбнулся мне и начал спускаться вниз. Подошел ко мне и начал что-то объяснять. Я лишь молча посмотрел на него, а потом уставился обратно на экран телефона. Я не знал, чего от меня хотел старик, и не знал, как я мог ему помочь. Он не выглядел так, как будто ему угрожала опасность, не умирал от голода, и я решительно не мог понять, что ему было нужно.
Старик перестал разговаривать со мной, задумался на секунду, а потом показал пальцем на мой телефон.
Нужно позвонить? Спросил я, хотя и осознавал, что старик меня не понимает.
Он утвердительно закивал. Я протянул ему телефон. Старик радостно взял трубку и начал крутить ее с видом ого, какая крутая штука! Через несколько минут он вернул телефон мне и благодарно закивал. Развернулся, пошел обратно, но внезапно вернулся, как будто что-то забыл.
Он опять указал на телефон и жестом попросил, чтобы я ему его подарил. Я отрицательно покачал головой. Старик приуныл всем своим видом, в его глазах появился налет мольбы, и он драматично вскинул руки вверх, прося отдать телефон ему в дар.
Я опять отрицательно покачал головой. Старик понимающе кивнул, вернулся на лестницу, поднялся в дом и закрыл за собой дверь. Шорох снимающейся одежды и звуки льющейся воды. Я рассмеялся. Удивительное происшествие. Решил, что пора уходить, пока старик не удумал еще чего-нибудь. Я встал и побрел в сторону своей комнаты с вечными трусами какого-то незнакомца на двери ванной. Я решил, что завтра пора уезжать со священной реки, здесь я уже не увижу ничего интересного.
Встал я пораньше, чтобы успеть на первый поезд, который и так задержится в лучшем случае на полдня, а в худшем на неопределенный срок. Добрался до вокзала и подошел к большому экрану в главном холле узнать, на сколько поезд опаздывает. Поезд опаздывает на шесть часов гласила надпись на экране. Началось, с некоторой досадой подумал я.
Пять часов я бродил по вокзалу. Исследовал каждый закуток, посидел на каждом стуле, полежал на каждом полу, поднялся и спустился по каждой лестнице. Я привык много двигаться и поэтому не мог сидеть на месте, энергию нужно было куда-то девать.
Спустя пять часов я опять подошел к экрану в главном холле. Поезд опаздывает на шесть часов все еще гласила надпись. В общем-то это был хороший знак, значит, видимо, опоздание будет всего шестичасовым. Такое время мне не очень подходило опять придется спать на вокзале, потому что на нужную станцию поезд приедет поздно вечером. Но в какой-то момент мне, во время этой, уже почти вечной прогулки по вокзалу, начало казаться, что я застрял здесь навсегда и никогда не смогу отсюда выбраться. Уж лучше опоздать на шесть часов и поспать лишнюю ночь на вокзале, чем застрять навсегда.
Я вышел из холла на привокзальную площадь и оглянулся. Огромная толпа таксистов и тук-тукеров всех мастей занимала всю улицу. Люди сновали туда-сюда, и шум от этого броуновского движения был неимоверным. За несколько минут наблюдения за привокзальной суетой у меня разболелась голова. Я развернулся, чтобы вернуться обратно в холл.
Мое внимание привлекла табличка на входной двери, которую я сразу не заметил. Дефекация запрещена! В случае нарушения запрета ШТРАФ. Гласила она. Я рассмеялся. Наверное, это действительно большая проблема здесь, раз приходится вешать таблички с напоминанием о том, что дефекация в публичных местах это неприлично.
Я зашел внутрь вокзала и еще раз глянул на экран. По моим расчетам поезд уже скоро должен был прибыть. Но надпись напротив расписания нужного поезда уже гласила: Поезд опаздывает на двенадцать часов. Честно говоря, я был не сильно удивлен, но досада все же была. Не успокаивало и то, что напротив некоторых поездов высвечивалась надпись Поезд отменен беда других пассажиров, превышающая мою, не помогала мне. То, что другим людям хуже, чем тебе это слабое оправдание.
Чужие беды меня вообще не радовали, какими бы они не были. По крайней мере, я старался приучить себя к тому, что злорадство это проявление моей собственной темной стороны, которая есть у каждого человека, и с которой лично я старался бороться.
Я опять отправился гулять по вокзалу, в очередной раз сидеть на каждом стуле, лежать на каждом полу и исследовать каждый закуток. Я шел по одному из перронов, уже в который раз, в сторону лестницы, ведущей на другой перрон, который к тому времени я тоже исследовал до последней пылинки на полу.
Внезапно, из-за одной из колонн, поддерживающих над перроном навес от дождя, выбежал человек. Это был мужчина, лет тридцати, низкого роста и грузный. Под носом, над верхней губой, у него были густые черные усы. Человек хихикал, как-то мерзко и гнусно, и быстро бежал прямо на меня. Я отпрыгнул в сторону и недовольно посмотрел ему вслед мужчина продолжал быстро бежать прочь, все так же хихикая.
Из-за колонны послышался недовольный крик. Я повернулся и увидел старика с седыми волосами, который смотрел на меня гневным взором. Он кричал что-то на местном языке и быстро, насколько ему позволял возраст, шел на меня. Ладони его были подняты и сжаты в кулаки. Видимо, усатый мерзавец сделал какую-то пакость спящему старику (за стариком, на полу, я увидел покрывало, на котором тот видимо спал), а тот, не разобравшись, решил, что пакость ему сделал я.
Времени объяснять старику, что он ошибся, и я не при чем, у меня не было он двигался с кулаками прямо на меня. Но опасности он для меня не представлял: для тех мест, в которых я родился, я был очень низок ростом, и слаб. Но по местным меркам, учитывая, что половина населения не ела мясо по религиозным причинам, я был вполне нормального роста. Местная еда не нравилась моему желудку, у него постоянно случалось несварение, и я сильно исхудал. Но по сравнению с местными жителями, и особенно, с небольшим стариком, который собирался на меня напасть, я был в неплохой форме.
Понимая, что я не успею объяснить старику, что он ошибся, и я не при чем, я решил действовать в духе лучшая защита это нападение. Я поднял руки со сжатыми кулаками и начал сам двигаться в сторону старика, показывая, что я принимаю бой. Он опешил. Было понятно, что я сильнее, и нанести мне хоть сколько-нибудь значимый урон он не сможет. Драться ему со мной было бесполезно.
Старик опустил руки, показывая, что отказывается от боя, и просто смотрел на меня с ненавистью и презрением. Он продолжал выкрикивать на непонятном языке в мой адрес какие-то фразы, очевидно оскорбительные, и просто наблюдал, как я проходил мимо.
Сначала я хотел остановиться и объяснить старику, что он ошибся, я не сделал ему ничего плохого, а виноват был мерзкий усач. Но старик, видимо, не хотел разбираться. В конце концов, он набросился меня, на первого встречного, не задавая лишних вопросов и не предаваясь сомнениям. Назвать его жертвой было сложно, он и сам был агрессором, таким же, как и усач.