Я хотела закричать: «Я этого хочу? Еще как, потому что есть рецепт, который она не успела мне передать. Какое приготовить блюдо, чтобы смириться с тем, что она умерла и покинула нас так рано? Что приготовить после того, как мальчик разбил мое сердце, а лучшая подруга растоптала доверие?»
Но я ничего не сказала.
Сохраняя молчание и трясясь, я сжимала в руках фартук, цепляясь за воспоминания.
Óyeme, mi amor[23], сказала abuela несколько месяцев назад после моей очередной ссоры с Андре. Ты любишь этого мальчика так же, как любишь готовить. Она помешивала глазурь из манго. Но иногда тебя слишком много, как сахара в твоей выпечке. Ты выставляешь слишком высокую температуру.
Тогда я нахмурилась. Отмахнулась от нее.
Mi estrellita[24], если ты будешь сиять слишком ярко в его небе, ты сожжешь его, и сама тоже сгоришь.
В тот день я сожгла все свое тело. Выставила слишком высокую температуру и потеряла контроль.
Лайла, ты поедешь в Англию, сказала мами наконец. Мы не можем передать бабушкин бизнес, пока тебе плохо.
Вот и все.
Но моя пробежка внешняя и внутренняя изнуренность надела на меня намордник, и я не смогла спорить. Пока папи заходил на сайт «Бритиш Эйрвейз», я просто пялилась на «Л», вышитую на кармане фартука.
Глава 4
Две недели спустя после того, как папи забронировал билет на самолет, белый бабушкин фартук лежит на прикроватном столике в Англии. Прошли уже полные сутки после приземления, но я почти не вставала с постели.
Я бросаю взгляд на часы восемь вечера. Через холл доносится какофония синтезаторов и барабанов. Очевидно, музыка играет в комнате Гордона. Не представляю Кейт и Спенсера, колбасящимися под рок восьмидесятых между развлечением постояльцев и управлением гостиницей. Как только я вспоминаю название группы «Ван Хален», музыка выключается. Не проходит и десяти секунд, как деревянные панели на стенах начинают вибрировать от басов следующей композиции, включенной на полную громкость. Затем она тоже выключается после нескольких тактов. ¿Cómo? [25]
Мой взгляд останавливается на алтаре памятных вещей: рамках с фотографиями, белой футболке и пируэтах вышитой синими нитками «Л».
Los recuerdos обладают уникальной силой. Силой любви, истории и наследия. Они окликают меня громче, чем музыка, на языке, на котором меня вырастили. Abuela никогда не позволила бы мне вот так бездельничать большую часть суток проваляться в постели. Она бы как минимум заставила меня подняться и распаковать чемоданы.
Как только я откидываю одеяло, меня встречает волна электронной техно-поп-музыки. Что ж, неужели сама вселенная говорит через Гордона Уолласа, что моя спячка официально подошла к концу? Так или иначе нет. Я не вынесу этот грохот целое лето. Едва я дохожу до двери, музыка резко прекращается, как и до этого. Я жду, когда этот ужас возобновится, но этого не происходит.
Хм-м-м, говорю я себе и смотрю на чемоданы.
Десять минут спустя, разложив обувь и одежду по комоду и шкафу, я открываю второй чемодан. Сверху лежат выпрямитель для волос и косметичка. Под халатом я нахожу квадратный листок с почерком сестры.
Hermana, не злись, но я тебя знаю.
Люблю и уже сильно скучаю.
П.
«Не злись»? Самый верный способ разозлить меня попросить не злиться, так что я настороженно вынимаю толстый сверток. Первое, что я достаю из коричневого бумажного пакета, черный свитер из искусственной шерсти.
Я не паковала ни одного свитера.
Дальше больше.
Еще один такой же свитер, только серого цвета. Короткий черный водонепроницаемый плащ. Две ветровки. Пара темных зауженных джинсов. Две футболки с длинным рукавом: одна синяя с белыми полосками, вторая темно-синяя. Наконец, огромный серый шарф с абстрактным узором из черных гепардов.
Теперь я настороженно отношусь ко всему содержимому чемодана. Я перерываю все в поисках новых улик вмешательства и нахожу пару черных ботильонов, которые Пилар купила прошлой осенью в Нью-Йорке. Я хочу обнять ее. Хочу бросить один из ботильонов в ее круглую кубинскую задницу. Я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому решаю нарушить сестринское молчание и тянусь за телефоном.
Экран загорается; я вижу четыре сообщения на голосовой почте и шестнадцать текстовых от мами. От Пилар ничего.
Ты знала, Пили! говорю я, когда овальное лицо сестры заполняет экран FaceTime. Она сидит в черном папином кресле в кабинете пекарни.
Что ж, и тебе привет, отвечает Пилар. Два дня от тебя ни слуху, ни духу, и вот как ты меня теперь приветствуешь?
Я написала тебе и мами, когда приземлилась. Я машу черным свитером перед телефоном. Ты знала.
Что? Что тебе не понравится?
Я фыркаю.
И, продолжает она, что когда я проверю твой чемодан, то найду только las camisas pequeñas[26] и летние платья? Конечно, я знала. И я оказалась права. Лето в Англии не такое, как у нас. Мами сказала тебе, что взять с собой, Кейт сказала, и я тоже
Я буду носить то, что захочу.
Пили тяжело вздыхает; я практически чувствую ее горячее дыхание.
Винчестер это тебе не Майами.
Я бросаюсь в нее кинжалами через FaceTime.
Лайла, думаешь, я не знаю? Мне без тебя плохо, но это единственный правильный способ.
Я. Бы. Справилась. Сама, процеживаю я сквозь стиснутые зубы.
Справилась бы? Ты исчезла, а папи увидел твою машину на стоянке и подумал что бы подумала ты, увидев это? И когда я наконец нашла тебя на кого ты была похожа? Dios, Лайла, не так справляются с проблемами.
Пилар редко плачет. Она думает и анализирует. Она организует и сортирует. Поэтому мы так отлично сработались. Я мечтаю и придумываю то, что понравится всем. Затем готовлю, а Пилар виртуозно продает. Но теперь она хлюпает носом и рыдает, как протекший кран. Я так заблуждалась, когда думала, что одна страдаю. Что только я потеряла бабушку.
Хватит, Пили. Знаю, я тебя напугала. Я просто хочу домой. Домой, где все наладится.
Она шумно сморкается в платок.
Тебе пока лучше побыть подальше от дома. Ты это доказала, понятно?
Пекарня
Мы уже говорили об этом сколько раз двадцать? Анджелина со всем справится.
Я не доверяю новому пекарю, у которой было всего несколько месяцев практики.
Это временно.
Claro[27]. Мы будем работать вместе. Но сначала нужно, чтобы моя сестра пришла в себя. Отдохни и позволь Кейт позаботиться о тебе. Она снова сморкается, затем наклоняется ближе. Ну, как там?
В смысле, в городе? Понятия не имею.
Должна была догадаться по этому жуткому пучку на голове. Но уже прошло два дня!
Я завтра, ладно?
Ее ответ тонет в грохоте музыки. На этот раз это гитарный рифф.
Гордон, говорю я Пилар в ответ на ее озадаченное лицо.
Похоже на «Укрой меня»[28], говорит она.
Тебе видней. Пилар отличалась от меня любовью к классическому року, особенно на виниле. Так продолжается уже Музыка снова затихает. Понятия не имею, что он там делает, но я положу этому конец прямо сейчас. Позвоню тебе завтра.
Espérate[29]. Пилар поднимает руку. Тебе понравилась новая одежда?
Она ужасна, говорю я, но продолжаю поглаживать мягкую шерсть.
Пили влажно усмехается.
Ты давно засматривалась на мои ботинки.
Sí, pero[30] это не значит, что я буду их носить.
Губы сестры растягиваются в улыбке.
Но ты положишь их в шкаф. И футболки с куртками тоже.
Затем я чувствую, как по моему лицу тоже расползается улыбка, которую я не могу контролировать, как бы ни старалась.
Может быть.
Через тридцать секунд после того, как я кладу трубку, из комнаты Гордона снова раздается музыка. Я стучу в его дверь, затем начинаю с силой колотить. Затем колотить и кричать. Шум, наконец, прекращается, и подпольный диджей открывает дверь своей спальни. Его густые рыжие волосы копия отца собраны сзади в растрепанный короткий хвост.
Здарова. Так ты, значит, не умерла. Он вертит в руках цветной карандаш.
Я не обращаю внимания на его комментарий:
Музыка.
А что с ней?
Громкость. Я демонстрирую уровень шума руками. Слишком громко.
В его голове словно загорается лампочка.
А-а-а. У нас тут отличная звукоизоляция, а я не привык, что в этом крыле есть кто-то еще.
Мне все равно.
Гордон чешет висок кончиком карандаша.
Ну да, что ж, музыка настраивает меня на творческий лад.
А более тихая версия той же музыки не поможет тебе настроиться на то, что ты там творишь?
О, вот это. Он театрально делает шаг в сторону.
И вау. Стены его комнаты покрыты карандашными рисунками домов во всех мыслимых архитектурных стилях. Каждая картина наполнена филигранными деталями и красочными пейзажами.
Ты их все нарисовал?
Он кивает в сторону чертежного стола, усыпанного измерительными инструментами, радугой из карандашей и чистым листом пергаментной бумаги.
За последние несколько лет. Это типа хобби.
Я иду по периметру маленького домашнего района Гордона, мимо каменных коттеджей, домов в викторианском стиле и зданий эпохи Тюдоров. У окна стоит виниловый проигрыватель с колонками. Пластинки на полке ждут, пока Гордон врубит их на полную мощность.
Так вот откуда звук.
Он подходит.
Извини, что включаю и выключаю. Просто не мог найти подходящую, понимаешь? Постараюсь потише.
Спасибо. Я беру пластинку «Роллинг Стоунс» с «Укрой меня». Пилар тоже их коллекционирует. Всегда ищет редкие экземпляры.
Удивительно, на что некоторые готовы пойти. У нас здесь есть магазинчик с виниловыми пластинками, называется «Фарлейс». В городе, рядом с Хай-стрит.
Я мысленно делаю заметку, прежде чем продолжить осматривать остальные работы Гордона. Может, дело в цвете или форме, но меня тут же притягивает картина, на которой изображено двухэтажное здание ярко-персикового цвета с терракотовой крышей. Изящные пальмовые листья развеваются над подстриженной зеленой лужайкой, а розовая бугенвиллея крадется по яркой штукатурке. Я резко оборачиваюсь.
Это
Он задирает подбородок.
Знал, что тебе понравится. Прямо из Корал-Гейблс во время нашего последнего визита, если я правильно помню. Мне понравились стиль и цвета.
Дом. Мое сердце сжимается, словно оно знает. Затем я делаю шаг назад, изучая всю стену. Рядом со зданием из Корал-Гейблс висит идеальное изображение «Совы и ворона» и бунгало мастера. Среди кирпичных особняков и домов с соломенной крышей дом с персиковой штукатуркой смотрится совершенно неуместно.
Глава 5
Следующим утром я просыпаюсь слишком рано для человека, который уснул так поздно, как я. Спустя три дня мой организм все еще игнорирует местное время и отталкивается от восточного часового пояса, в котором я прожила всю жизнь. Забитые мышцы ног сопротивляются, пока я спускаюсь вниз. Зеркало в позолоченной раме, висящее в фойе «Совы и ворона», говорит, что мои глаза выглядят как две виниловые пластинки.
Раз уж я, очевидно, не вернусь в Майами в ближайшее время, мне нужно найти в Англии что-то свое. Necesito correr[31]. Точнее, мне очень нужно бегать.
Что я не забыла упаковать, так это форму. Легинсы и спортивную майку, поверх которой я надела футболку с длинными рукавами. В шкафу висят две ветровки (Пилар), но они редко были нужны мне в Майами, и здесь я тоже обойдусь без них.
Другие ранние пташки проходят мимо, пока я разминаю мышцы ног в фойе. Телефон торчит из кармана. Я уже несколько недель не заходила в «Инстаграм», сначала из-за Андре, теперь из-за Стеф. Но после долгой тишины и тоски по дому у меня чешутся пальцы кликнуть на иконку и пролистнуть страницу, на которой когда-то была запечатлена и моя жизнь. Встречается ли Андре уже с кем-то?
Эта мысль давит, но я дала Пилар клятву.
Я пообещала Пили, что перестану отслеживать его «Инстаграм». Я пообещала идти вперед, хотя это последнее место, куда ноги хотят меня сейчас привести. Но мои обещания сестре что-то да значат, и меня бесит эта мысль. Так что телефон остается в кармане, а я возвращаюсь к разминке.
Две девчушки с косичками с писком несутся по лестнице впереди родителей. Они тревожат воздух, который пахнет выпечкой. Я не могу устоять перед соблазном. Вместо того чтобы выйти на улицу, я бегу в противоположную сторону к коридору для персонала. Запах приводит меня к широкой двери с маленьким окошком. Кухня.
Qué hermosa[32]. За порогом вторая по красоте кухня, которую я видела в жизни. Только при виде нашей кухни в пекарне «Ла Палома» мое сердце бьется быстрее. Ряды промышленных стеклянных светильников освещают огромное пространство. В центре разделочный стол, присыпанный белой мукой. Мой взгляд скользит по французским скалкам и стеклянным мискам, корзинам и открытым полкам, на которых размещены посуда, оборудование и сковородки всех размеров. Открытая дверь напротив ведет в забитую доверху кладовую. Я подхожу к промышленной подовой печи; четыре булки хлеба поднимаются и румянятся, как загорающие на пляже Майами. А запах
Возможно, меня выпроводили из города, обманом отправили на эти летние каникулы. Я отчаянно хочу домой, но здесь я вижу слабый проблеск самой себя. Оборудование и ингредиенты зовут меня голосом, который я слышала с детства. Отмерить, смешать, приправить и испечь вот мои первые слова. А самое главное, эта теплая, пропахшая дрожжами комната напоминает о бабушке. Чего бы мне это ни стоило, я не буду просто гостем в «Сове и вороне». Я стану их пекарем.
Наружная дверь со скрипом открывается, затем резко захлопывается.
Заблудились? За моей спиной раздается голос, похожий на крик попугая. Гостиная в другой стороне.
Я оборачиваюсь.
А, извини. Ты, должно быть, Лайла. Голос исходит от белой женщины, навскидку, шестидесяти пяти лет. Она такая высокая, что у меня брови ползут вверх. У нее острая, точеная, словно вырезанная из бумаги фигура. Ненакрашенное лицо под шапкой седых волос, круглое, напоминающее летающую тарелку из второсортного фильма.
Да, здрасте, я Лайла Рейес.
Полли. Хозяйка показывала мне твою фотографию. Она идет к раковине, чтобы помыть руки. Если хочешь на завтрак что-то другое, я скоро подам закуски в гостиную. Я сразу распознаю пренебрежение в ее голосе.
Я стою напротив нее, между нами деревянный стол, как богатая золотом земля.
Вообще-то, говорю я, я здесь на все лето.
Знаю.
Моя семья владеет пекарней. Уже более сорока лет.
Полли бросает взгляд на электронные настенные часы, затем распахивает духовку.
Полагаю, об этом я тоже слышала. Миссис Уоллас упоминала о маленьком кубинском местечке.
Маленькое. Кубинское. Местечко. Я плотно сжимаю губы, чтобы не дать языкам пламени вырваться наружу. Как бы я ни горела желанием рассказать ей про мой богатый пекарский опыт, я уважаю «кухню». И это кухня Полли. Если я хочу провести лето в компании масла, муки и сахара, составляющими единственную часть сердца, которая осталась нетронутой, мне придется быть осторожнее. Проскользнуть в эту кухню, а не вломиться. Мне придется быть любезной.
Я поправляю волосы. Улыбаюсь.
Мисс, э-э-э, Полли, я недавно пробовала ваш хлеб и сконы. Слишком сладкие. И подумала, может, я смогу работать на кухне? Помогать вам с выпечкой?
Полли упирает одну руку в бок.
Ты будешь готовить для гостей? Со мной?
Это отличная идея!
Мы с Полли резко поворачиваемся к двери. Каталина «Кейт» Мендоза Уоллас могла бы работать на Венесуэлу секретным агентом.
Правда? спрашиваем мы с Полли в один голос. Только я с радостной ноткой; Полли же задает вопрос, словно Кейт только что отдала мне последнее печенье из банки.
Кейт подходит ближе; она одета в мятно-зеленое кашемировое пончо и черные зауженные штаны. Она кладет руку на плечо Полли.