Василий Щепетнев
Летняя практика
I
Я сидел у телевизора, в полудреме, а по ту сторону экрана кипели страсти. Показывали шпионский фильм, шестую серию, и все предыдущие смотрелись так же, сквозь сон, вперемешку, поэтому выходило довольно любопытно в герои постоянно попадали знакомые, сам я тоже нет-нет, а и мелькал на заднем плане.
Зазвонил телефон. Посетовав, что не перевел его на автоответчик, я очнулся, убедился, что на экране события развиваются иначе, чем мне грезилось, и поднял трубку. Оказалось дядя Иван. Из вежливости осведомившись, не сплю ли я (так и подмывало ответить сплю), он попросил об одолжении. Шефской помощи села городу.
Звонил дядя Иван редко, а просил о чем-либо еще реже. Пришлось согласиться. Собственно, это и не просьба была, а просьбишка, пустяк. У его сына, а моего, стало быть, двоюродного брата Петьки срывалась летняя практика. Петька был студентом хорошим, почти отличником, вел даже какую-то научную работу, что для наших дней диковинка, и обязанностями своими манкировать не любил. А срывалась практика из-за ерунды университет остался без транспорта. То есть не то, чтобы совсем без оного, но вот именно Петькину группу вывести было не на чем три месяца высшая школа не получала средств, а какая копейка перепадёт, то тут же и пропадёт. Петька вспомнил обо мне и пообещал руководителю практики, что транспорт будет.
Убедившись, что отказа не последует, трубку взял сам Петька. Он проинструктировал меня что, где, когда и куда, и пожелал спокойной ночи.
Я положил трубку, переключил, наконец, телефон на авто, и раскрыл свой блокнот. Поручением меня озадачили на послезавтра, понедельник, и нужно было организоваться так, чтобы и клиенты остались довольны, и дядя Иван с университетом. Последнее время дела шли сносно, и я мог себе позволить доброе и бескорыстное дело но не в ущерб делам корыстным. Пришлось раскрыть карту практика у Петьки была в районе, который я знал плохо. Неподалеку от Глушиц, сказал Петька. Получалось плечо в сто километров, плюс это неподалеку. Обернемся.
Шпионские страсти тем временем кончились победой «синих» (я перестал делить мир на своих и чужих: первых очень уж мало, а вторые часто вчерашние первые), на смену рыцарям плаща и кинжала пришли музыканты. Я поспешил выключить телевизор. Воскресенье обещало быть тяжелым, и мне следовало поберечься.
Свое обещание воскресенье выполнило спидометр моего Чуни показал триста сорок километров. Триста сорок оплаченных километров, очень и очень неплохо. Чуня это грузовик, ЗИЛ-130, кормилец последних лет. Два года назад я подзанял денег и купил его у одного председателя одного колхоза. С тех пор у меня очень мало свободного времени, но без хлеба не сижу. Всегда кому-нибудь требуется отвезти в ремонт холодильник, на продажу картошку или мясо, переправить из города купленную мебель, а стройматериалы, а лес Общедоступное грузовое такси нужно селу не меньше газет, электричества и оспопрививания. С гордостью замечу, что заказчиков своих я не подводил и потому заработал определенную репутацию. К вечеру воскресенья эта репутация отозвалась ломотой в теле и гудением в голове, тем, что называют приятной усталостью. Но все же я прежде вычистил и вымыл Чуню, а уж потом себя. Скотина, она ласку любит, на нее отзывчива.
Я верю в предзнаменования, особенно дурные, но в ту ночь сны мне снились самые банальные, и понедельник я встретил в полной безмятежности. Оно и к лучшему.
Ровно в восемь утра я высадил на городском рынке десант, старушек, торгующих по мелочи сотней другой яиц, парой уточек, редиской и прочими плодами праведных трудов. В восемь двадцать я въехал во двор красного корпуса университета.
Студенты грузились споро, Петька представил меня руководителю группы и тоже начал ставить в кузов ящики с надписью «Осторожно! Стекло!»
Вас, значит, пять человек всего? спросил я более, чтобы разговор завязать. До пяти я считать умею, даже дальше могу, если понадобиться.
Двое заболели, получается, действительно, пять. Со мной.
А куда едем?
Да старая деревенька около Глушиц, Шаршки.
Не слыхал.
Там еще речушка есть, Шаршок.
Маленькая, наверное.
Да, почти пересохла. Эй, ребятишки, вы там поаккуратнее, извинившись, руководитель сам запрыгнул в кузов наводить порядок. На слух, ничего не разбилось. Помощи моей явно не требовалось голов много, рук еще больше, не баба Маня к сыну в город переезжает.
Минут через пять руководитель вернулся и догадался представиться:
Камилл Ахметов, докторант кафедры почвоведения.
Очень, очень приятно. Виктор Симонов, извозчик грузовика, так я переиначивал утесовского водителя кобылы. Интересная работа предстоит?
Обычная. Сбор и анализ образцов почв.
На предмет?
Химический состав и все такое, докторант был нерасположен обсуждать со мной детали научного творческого труда. Да, кстати, он залез в карман джинсовой куртки, мы с вами можем расплатиться бензином, и вытащил талоны городской администрации. Признаться, я был немножко разочарован. Бескорыстное дело переставало быть бескорыстным. Ничего, в другой раз наверстаем.
Можем ехать? вежливо осведомился докторант.
Секундочку, я развернул карту. Шаршки, Шаршки
Любопытная у вас карта, заинтересовался Ахметов.
Без нее никак, карта была действительно замечательная, трофейная, из тех, что дед с войны принес. Немецкая, подробная, честная. Наклеенная на ткань, кажется, коленкор, она много лет пролежала в сундучке, пока я случайно на нее не наткнулся. Наши, сусанинские, способны с ума человека свести. Деревенские хорошо знают округу на пять верст, сносно на десять, а дальше чушь и дичь. Накружишься, бензину нажжешь
Вот они, Шаршки.
Я заглянул в кузов. Ребята сидели на откидных скамейках, груз лежал основательно.
Жарко?
Есть немножко, ответил Петька. Остальные согласно закивали.
На ходу прохладнее станет, тент, действительно, раскалился. Зато случись дождь сухими будут.
Я закрыл дверцу заднего борта, соскочил с лестничной ступеньки.
Едем.
От докторанта пахло франко-польским одеколоном, но это пустяки, я опустил стекло и сразу стало лучше.
До Глушиц мы добрались даже быстрее, чем я ожидал.
Проедем село и направо, подсказал Ахметов. Я там несколько раз бывал, дорогу знаю.
Вернее сказать, он знал направление. Дороги, как таковой, не было. Чуне все равно, у него оба моста ведущие, но скорость упала.
На чем добирались? поинтересовался я.
Вездеход, УАЗ.
Хорошая машинка, похвалил я и замолчал. Пошли ухабы, и скорость стала еще меньше я же не дрова вез, а стекло.
Хорошая, согласился Ахметов и тоже замолчал. Переживал за груз, по лицу видно.
Пошли пустые, нераспаханные поля при нынешних ценах и налогах число их растет год от года. Дешевле из Америки привезти хлебушек. Я поглядывал на карту, пытаясь сориентироваться. Все-таки времени прошло многонько. Не трудно и сбиться с пути.
Правильно, успокоил меня Ахметов. Еще километров шесть.
Не скажу, что эти километры были самыми трудными в моей жизни, но почему не поехали университетские водители, я понял. Ничего, Чуне полезно иногда размяться.
Теперь налево, скомандовал Ахметов, к колодцу.
Колодец на моей карте был, но на ней много еще чего было деревня, например. А на деле оказалось дюжина домишек, большей частью заколоченных, полуразвалившихся. Да не полу, больше.
Можно немного дальше проехать, вон к тем деревьям? попросил докторант.
Как прикажите, я загнал Чуню в тень берез, уже стареньких, почтенных, доживающих век.
Пока студенты разгружались, я немножко побродил по новому месту. И ноги размять, и спину. Чуня грузовик хороший, но силу любит. А спина у меня своя, не казенная.
Местечко на загляденье. Чистые травы, дикие цветочки, ни мусора, ни битого стекла, просто разбивай бивуак (в таких местах непременно разбивают бивуак, а не лагерь, иначе быстро появится это самое битое стекло) и живи, наслаждайся девственной натурой. Даже захотелось остаться на недельку, отдохнуть. Мне часто хочется отдохнуть последние годы. Но не время. Вот встану на ноги окончательно, годам к шестидесяти, семидесяти, и сразу же отдохну. Может быть, и здесь. А что, место чудесное: заповедник в десяти верстах, реченька Шаршок, и общество образованнейшие, милейшие люди.
Милейшие люди тем временем начали ставить палатку, большую, шатровую.
Военная кафедра одолжила, пояснил Петька. В обмен на спирт.
И хороший спирт?
Обыкновенный, медицинский, кузен старательно вбивал в землю колья. Молодец, в жизни пригодится.
Я заглянул в кузов, не забыли ли чего практиканты. Оказалось не забыли.
Значит, за вами через месяц приезжать, для порядка сказал я докторанту. Тот пересчитывал ящики, сверяясь с бумажкой. Раньше надо было считать, раньше. Что теперь-то?
Да, да. Через месяц. Десятого июля. Надеюсь он замолчал, покачал головой и повторил: Десятого июля.
В какое время?
К полудню, если не возражаете.
Договорились, я сделал пометочку в своем блокноте. Счастливо оставаться.
Докторант что-то пробормотал, Петька махнул рукой, прощаясь, остальные тоже поглядели мне вслед. Странно как-то поглядели, словно хотели вернуться со мной назад. Так мне показалось. Наверное, просто усталость сказывается, переутомление.
В город я поспел к сроку, да еще по пути захватил дюжину жителей Глушиц: рейсовый автобус опять не пришел.
Вечером, засыпая, я вспомнил деревеньку Шаршки. Вот где бы оказаться, расслабиться. Оттянуться, как говорят некоторые. Странно, но теперь эта мысль энтузиазма не вызвала, напротив, пришло какое-то облегчение, что я здесь, дома, пусть умотанный, но дома. А не там, в благодати и покое. Чем-то покой тот был душе не люб.
В последующие две недели деревенька нет-нет, да и приходила на ум. Засыпая, я видел ее ласковые травы, но мнилось, что под ними топь, трясина, прорва. Надо же, как запала. Наваждение просто. Дурное, вредное наваждение, с которым надо кончать.
Очередной безлошадный горожанин подрядил меня отвезти его скарб на новые земли двадцать соток. Контейнер, купленный по случаю, всякие там лопаты, раскладушки, доски, все то, с чего начинается дачный участок. Я специально смотрел по словарю: дача дом для отдыха за городом. Монплезир центрального Черноземья. Ладно, каждый отдыхает, как может. Землю ему выделили (вернее, продали, но недорого) неподалеку от Глушиц. Далековато, зато настоящая природа, бодрился новоявленный помещик.
Раньше у нас вина делали, как раз в этих местах, разливался он, отличные вина, по всем меркам.
Плодово ягодные? с содроганием предположил я.
Что вы, что вы! он даже руками замахал. Натуральные, игристые вина. Северное цимлянское, донское. Слышали про такие?
Слышал, и пил. Но их вроде южнее В Ростовской области
Это сейчас. А прежде виноградарством занимались вплоть до Воронежа.
Прежде это когда? При царе, до революции?
Начали до, закончили после нэпа. Виноград капризная культура, любовь требует к себе, а не колхоза.
Что ж, и климат тогда теплее бы, при нэпе?
Климат как климат. Работали справнее. А знаете, еще в оны годы, при крепостном праве, в парках тутошних помещиков пальмы росли, лимоны и абрикосы. Всяк перед соседом похвастаться хотел. Выйдут, значит, в парк при усадьбе чай пить и под банан какой-нибудь усядутся.
Неужели? попался мне краснобай нынче.
Совершенная правда. А секрет был в трудолюбии, ну, и дешевизне крестьянского труда. Для пальмы на холодное время сооружали теплицу, а летом разбирали, и получалось, будто растет сама собой. Груши свои ели, персики, мандарины. Розы круглый год на столе стояли. Многое умели в старину, многое. Что здесь, на Соловках, на севере сады цвели.
И вы надеетесь возродить, так сказать, славу наших садов?
Славу, не славу, а сделать кое-что можно. Районировать сорта, вспомнить старые приемы. Я ведь сам из деревни, и сельскохозяйственный кончал. Потом, правда, все в городе работал, но помню, помню землю Тут начать только надо, втянуться, а природа свое скажет, отблагодарит
Далее он весь остаток пути посвящал меня в планов своих громадье, но совета не спрашивал. И хорошо делал. Участок действительно оказался в славном месте, будь он хотя бы гектаров десять, можно бы затеваться, а Не мое это дело.
Разгрузив Чуню, мы с дачником распрощались. У того как раз начинался отпуск, и обещал он быть незабываемым. Пожелав ему успехов в основании родового гнезда, я посмотрел по карте. Шаршки были в двадцати верстах, не совсем по пути, но и крюк невелик. Время непозднее, почему не навестить родственника. Заодно и дяде Ивану весточку будет приятно получить.
Нашлась деревенька не сразу, но я не спешил ехать вот так, без дела, безвыгодно это и есть мой отдых. Я искупался в речке, неглубокой, но чистой, обсох, и лишь затем направил колеса к лагерю практикантов. Да, к сожалению, к лагерю. Появился, появился мусор, пусть и не битое стекло.
Мне повезло, дневалил Петька.
Где остальной народ?
На участке. Я пораньше ушел, ужин сготовить.
Допоздна работаете, было шесть вечера. Впрочем, дни теперь длинные.
Пока погода стоит, Петька высыпал в котел над костром пачку риса «Анкл Бен». Судя по мусору, питались они именно полуфабрикатами.
Ну, и как тебе здесь?
Да ничего, неопределенно ответил Петька.
Что, тяжела наука на практике?
Нет, сносно, но энтузиазма я не расслышал.
Какие-нибудь проблемы?
Он длинной поварешкой размешивал рис, а сам, похоже, решал, говорить, или нет.
Ерунда, наконец, ответил он. Совершенная ерунда, просто устал немножко.
Вот, еще один утомленный. Это у нас семейственное.
Может быть, ну ее, практику? вдруг предложил я. Предложил всерьез. Захотелось и самому уехать, и Петьку увезти. И остальных тоже.
Петька мгновение колебался, потом рассмеялся:
Скажете тоже. И я хорош. Все идет нормально, работа интересная, тема неизбитая. Несколько печатных работ гарантировано, задел для диссертации.
Твоей?
Каждому своей. Мне кандидатскую, Камиллу Леонидовичу докторскую.
Уже пишите?
Напишем. Сейчас с этим проще. К окончанию университета и защичусь Петька начал разглагольствовать и строить планы. На него это непохоже, обычно он предпочитает делать, а не болтать.
Ты, может быть, черкнешь пару строк домой? предложил я ему. Петька осекся, как-то испуганно посмотрел на меня:
Вы что-то сказали?
Письмо, говорю, напишешь? Мать, небось, волнуется.
Что волноваться, не на войне. Сейчас напишу, он снял котел с огня: прикрыл крышкой. Бумагу только возьму.
Он сбегал в палатку, вернулся с толстой тетрадью.
Это мой дневник.
Научных наблюдений?
Нет, вообще он начал быстро писать. Я поглядывал по сторонам.
Э, да вы работаете рядом, да? мне показалось, что я расслышал голос докторанта.
Совсем рядом. Шагов двести, просто за деревьями не видно, не отрываясь от бумаги, ответил Петька.
Не видно, значит, так тому и быть. Обходить деревья ради праздного любопытства не хотелось. К тому же и Петька докончил письмо, свернул солдатским треугольником, где и выучился, и протянул мне:
Вам пора, наверное.
Стало ясно, что меня выпроваживают. Почему, зачем, допытываться я не стал. По дороге назад думал, но ничего толкового на ум не приходило. Разве что особенно интересное нашли и держат в тайне. Черноземные алмазы или золотую жилу. Золото партии. За деревьями.
Вечером, у дяди Ивана, меня спросили, как мне показался Петька, его практика, житье-бытье. Я отвечал честно вид здоровый, щеки румяные, место красивое, практика идет хорошо, научные статьи готовит. Притомился чуть. Места моим смутным чувствам в разговоре не было. Что сказать? Не нравится мне что-то? А что именно? Я попытался определить, что и оказалось пустое. Мое личное отношение к данному ландшафту. Вкусовщина.