Длинный второй сын Балакиревых. Его башка была вытянутой, как дыня-торпеда, а лоб сильно скошен, словно мозгов в его голове совсем нет. Такие же, как и у старшего, крохотные глазки, нос и толстые губы присутствовали.
Олег разительно от них отличался. Он был ниже ростом, более крепкий и куда симпатичнее братьев.
Бастард он, бля буду, сказал начитавшийся Вальтера Скотта Кир, когда увидел выползающих из чрева подъезда братьев Балакиревых. Либо мамка нагуляла где-то, либо спиздили у соседей, увидев, какие уроды рождаются.
Чуть позже мы стали свидетелями особого отношения к детям в этой семье. Круглого и Длинного любили, зацеловывали в жопу и всячески перед ними лебезили, а вот Олегу постоянно доставалось, причем порой из-за всякой хуйни или проделок своих дебиловатых братьев.
Мать могла запросто купить две шоколадки, а про Олега забыть. Шмотки в первую очередь тоже покупались старшим, на младшего же чаще всего забивали болт, о чем нам поведал сам Балалай, когда немного прикипел, выпил и оголил душу.
Они ж дегроды, пиздец, буркнул Олег, наливая в гнутую алюминиевую кружку домашнее вино Кира. Толян как-то с улицы толкан старый притащил и с Коляном решил его вместо нашего установить. Я в то время спал на балконе и, что делают эти ебланы, не знал. Просыпаюсь, значит, от крепкого такого леща. Щека горит, в башке мухи летают, а надо мной мамка стоит и ядом плюется. Рядом с матрасом моим еще и унитаз наш старый стоит, а сбоку от подушки пустая бутылка от винища, которое я отродясь не пью. Мамка меня за ухо и в сортир, а там пиздец, канализация. Все в воде, в говне и грязи. В ванной валяется уличный толкан, разбитый к хуям. Из трубы еще говно течет, а эти два долбоеба скалятся и на меня пальцем показывают. Мол, Олежа пришел домой пьяный, разбил толкан и попытался новый поставить.
Гонишь! недоверчиво произнес Кир, подливая и себе вина. Блядь, мы ж видели их. Их даже спрашивать не надо, любую хуйню смело вешай и будешь прав.
Хуй знает. Мамка всегда им верит, почесал лоб Балалай. Меня тогда из дома на неделю выгнали. У братанов с Речки кантовался. А как деньги закончились, так сразу обратно позвали. Но это хуйня, пацаны, отвечаю. В школе вообще пиздец был. Покупают, значит, в августе одежду нам. Новую. Типа, чтобы в новый учебный год при полном марафете, бля. Взяли нас троих родаки и на рынок к гукам потащили. Те сразу налетели, защебетали что-то по-своему, шмотки суют под нос и вокруг долбоебов этих вертятся. Я с папкой рядом курю и жду своей очереди. И чо думаете?! Шмотье купили только этим пидорасам, а мне мамка прямым текстом сказала, что в старом от братьев похожу. Я ей в ответ, что деньги-то мои, на рынке вагоны грузил с пацанами все лето, а она нахуй послала и все. Папка только плечами пожал и за ней поплелся. Вы, блядь, видели их штаны? Я ж обмотаться ими как Цезарь могу, и то лишнее останется. Короче, я к братанам, мол так и так, послали меня нахуй. Они в ответ предложили металла напиздить с завода, ну я и согласился. Хоть шмотье купил и то радость. Теперь половину отдаю им, и хватит. Один хуй на кретинов все потратят, а мне хуй, как обычно.
Блядь, Олег. А чего ты не свалишь? фыркнула Ирка. С такой родней, да ну его нахуй, не?
Так-то да, Ириш, но родня это, Олег загадочно улыбается и делает глоток вина. Если не я, то они по миру пойдут. Эти два дегрода без родителей сдохнут сразу. Только и могут, что на бабок в подъезде дрочить, да хуйню всякую с улицы таскать. Да и батю жалко, нормальный он, хоть и синячит. Он всю жизнь угробил, чтобы нашу банду содержать, а тут, если один останется, мамка ж его сожрет. Короче, запутанно все это. Не вникайте, а то крыша съедет, точно говорю.
Но семейка не смогла помешать Олегу закончить музыкалку по классу гитары, да и на его выкрутасы после школы стали смотреть куда лояльнее. Понимали, что если передавят, то хуй им, а не деньги. Мы же не понимали его странную любовь к родным. Его унижали, оскорбляли и издевались над ним, как хотели, а он их любил. Просто любил. «Потому что родня», как он любил повторять время от времени, если Кир снова поднимал эту тему.
Ему очень больно, но он скрывает это, сказала как-то Лаки после очередной лиричной исповеди Балалая. И всегда будет скрывать.
Олька Лаки пришла в нашу компашку через месяц после Балалая. Единственный лучик здравого смысла среди кучи разномастных обалдуев. С ней я познакомился в клубе «Шесть семерок», который находился в центре и считался заведением для мажоров.
Меня и Кира туда пригласил Слепой Пью, один из общих знакомых по неформальским тусовкам. Слепым его звали потому, что один глаз у него был искусственным. Последствия давней драки со скинами, которые доебались до Пью и попросили пояснить за шмот. Пью пояснил так, что потерял глаз и стал с того момента прозываться Слепым Пью. Погоняло же ему дали за страсть к бухлу.
Пил, пью и буду пить, сказал как-то Пью на одной из вписок. С тех пор «Пью» к нему и прилипло.
Пью был завсегдатаем музыкальных клубов. Он мог отжигать под шансон, клубняк и голимую попсу. Знал, в каком клубе какой репертуар в любой день недели. Водил дружбу с хозяевами этих клубов, подгоняя им клиентов из неформальских тусовок, которые хотели устроить свой концерт с бухлом и размалеванными девками.
В «Семерках» сегодня концерт будет, сообщил он нам с Киром, когда мы пересеклись в центре и завалились в бар, чтобы пропустить по бутылке пива.
Кто играет? спросил я. Киру обычно было похуй, кто играет. Больше его волновало бухло и будут ли на концерте симпатичные тёлки.
Бледные кодляк собирают, ответил Пью. Мы с Киром переглянулись и недоверчиво на него посмотрели.
Кто их, блядь, в «Семерки»-то пустит? ругнулся Кир. Там же обычно клубняк крутят.
Не, кто-то подмазал Абрека, он разрешил провести сходку бледных.
«Бледными» в нашем городке называли немногочисленных на тот момент готов. Они сторонились остальных неформалов, тусили или на квартирах, или на кладбище на окраине Речки, если не боялись получить пизды от сторожей и гопоты.
Там банда их выступать будет. «Silver Queen» вроде, или как-то так. Неплохие, кстати, ребята. Легкий готик-рок рубят. Если пойдете, я маякну тогда. Чужих не пускают, типа закрытое мероприятие и вся хуйня.
Пойдем, кивнул Кир. Дома один хуй делать нечего, а концертов нормальных давно не было. Нас с Дьяком запиши.
А остальные ваши чо?
Жаба в больничке, ногу сломал. Ирка с матерью в деревню поехала, а Балалай пропал куда-то. Наверняка нажрался и отходняки ловит, ответил я.
А, ну и заебца. Хуй знает, сколько там своих пригласить можно, задумался Пью. Но вас я впишу, не ссыте. Только без чудилова, пацаны. Абрек такой хуйни в клубе не терпит, а мне потом отвечать, раз вписываюсь за вас.
Не бзди, перебил его Кир. Будем вести себя прилично.
В кои-то веки Кир не соврал, и вечер прошел без битья морд и доебов до других. Еще на входе в клуб мы увидели невдалеке компанию гопарей, который скалились и подъебывали подходящих к клубу бледных. Те с истинно мертвым похуизмом сообщали охране двум здоровенным кавказцам свою фамилию и проходили внутрь. Гопота на парней Абрека предпочитала не залупаться, потому что разговор обычно был коротким и жестоким.
Мы тоже сообщили свои фамилии, дали обыскать торбы и, когда охрана вытащила у Кира нож из-за пояса, смогли тоже пройти внутрь. А внутри нас ждал настоящий карнавал.
Повсюду проплывали девушки в черных платьях и с большим количеством белой краски на лице. Они были обвешаны цепями и кольцами, как готические елки из журналов по тяжелой музыке, которые иногда покупал Кир или Ирка. Пацаны, которых было немного, больше походили на облитых краской долбоебов. Половина ходила в майках «HIM», а вторая половина щеголяла в балахонах «Lacrimosa». Правда встречались и такие, что были на стиле: в черных дорогих викторианских рубашках, черных брюках и тяжелых говнодавах, обшитых металлом. К таким тёлки сами липли, игнорируя тех, что были одеты победнее.
Мы стояли возле барной стойки и потягивали самое дешевое пиво, потому что денег на коньяк и водку не было, как и на закуску. На подходящих к стойке девушек мы внимания не обращали, потому что они не задерживались. Брали бокал вина, оставляли деньги и возвращались на танцпол, где томно дрыгались под неспешный готик-рок. Лишь одна, подошедшая в середине сета музыкантов, подошла к стойке, да так там и осталась, вежливо отсылая прочь подкатывающих к ней пацанов в майках «HIM».
Девушка, подкатывайте к нам, бросил я, когда поймал её блуждающий взгляд. И добавил, когда тонкие черные брови вопросительно изогнулись: Так вам хоть мешать не будут.
Возможно, ты прав, отстраненно буркнула она и, подойдя ближе, уселась на свободный стул рядом со мной, после чего без стеснения оглядела мой прикид: черную майку с принтом «Каннибалов», черные джинсы с внушительной хромированной цепью на боку и папкины старые армейские берцы. На готов вы не похожи.
В точку, солнце, улыбнулся Кир, смотря на сцену. Мы так культурно отдохнуть пришли. Будешь пиво?
Спасибо. Я лучше вино, скромно улыбнулась девушка, поднимая в руке бокал. Вы откуда?
С Окурка. А ты? ответил я.
Отсюда. С центра, то есть. На Ленина живу. Мой папа как раз помог организовать концерт. До этого только на квартирах собирались. Но тут вход по приглашениям. Кто вас пригласил?
Слепой Пью, ответил ей Кир.
А одноглазый кивнула девушка. Он интересный человек. Где-то тут бегает.
Да, видели, отмахнулся я. Пью как до клуба доберется, то все, пиздец, пропал. Начинает бегать, знакомства заводить, до девок доебываться. Но у вас тут неплохо. Музыка приятная, компания, правда, странная, но мы первый раз на сходке готов.
Оно и видно. Как вас зовут?
Солёный, представился Кир, протягивая руку. Девушка чуть подумала и осторожно пожала протянутую ладонь.
Дьякон. Можно Дьяк.
Лаки, представилась она.
Удачливая, типа? хохотнул Кир, делая глоток пива. Ну, будем знакомы, Лаки.
Нет. Это от латинского «lacrimae». Слеза, рассмеялась она, с интересом смотря на Кира. Я улыбнулся. В который раз Кир перехватывал женское внимание. Сокращенно Лаки. Привыкла уже. А в миру вас как зовут?
Чего? не понял Кир, снова заставив Лаки рассмеяться. В миру?
Ну, настоящие имена, пояснил я. Лаки кивнула. Миха. А это Кирилл.
Оля. Но предпочитаю имя темной стороны, серьезно ответила она. Кир стер ухмылку с лица и вздохнул.
Любой каприз, солнце. Лаки, значит, Лаки.
Лаки была готом снаружи и внутри. Более холодная, чем мы, утонченная и эрудированная, она почему-то выбрала нашу компашку и поначалу бесила Жабу и Ирку. Жаба ревновал её к Киру, который частенько заигрывал с Лаки, а Ирка считала её выебистой мажоркой, пока Олька на одной из встреч не выпила с ней на двоих бутылку водки и еще три часа после этого болтала на темы андерграундной поэзии девятнадцатого века.
Олька жила в центре, в самом благополучном районе нашего городка. Её соседом по подъезду был мэр, а папка водил дружбу со всеми влиятельными людьми города. Более того, даже отмороженная гопота, которой похуй на все запреты и влиятельность, старалась обходить Ольку стороной, словно зная, что пиздец за этим последует настоящий и воистину адовый. Правда, она и сама старалась лишний раз не искушать судьбу. На Окурок она приезжала и уезжала исключительно на такси. И очень редко оставалась у кого-нибудь с ночевкой. Все же отец хоть как-то, но старался контролировать слишком уж независимую дочь.
Потом выяснилось, что Лаки учится по соседству с политехом, и мы частенько коротали время, сидя в одной из многочисленных кафешек. Иногда обсуждали музыку, а порой просто сплетничали о неформальской тусовке нашего города.
Лаки, а хуль ты забыла среди такого быдла, как мы? подъебал её однажды пьяный Жаба, когда мы тусили у Кира дома в лютые морозы. Олька, оторвавшись от разговора с Иркой, посмотрела на Жабу, как на дурака, и, закатив глаза, вздохнула. Но Жаба не успокоился. Разгоряченного алкоголем, его снова обуяла ревность, как это частенько бывало. От портвейна и картохи нос воротишь, на такси катаешься, с мэром здоровкаешься по утрам
Во первых, я не голодна, медленно, словно полоумному, объяснила она Жабе. Во-вторых, я предпочитаю нормальный алкоголь, а не ту бурду, что вы у соседки покупаете. В третьих, ценю себя и свое время, поэтому катаюсь на такси
И в четвертых, иди на хуй, Жаба, перебила подругу Ирка. Любишь ты влезать, блядь, в разговоры. У нас свобода. Кто как хочет, тот так и выебывается. К тому же быдло тут только ты. Кир вон в изучение запрещенных веществ ударился, Мишка с Лакиной подачи демонологию изучает, хотя ему химию зубрить надо. Балалай блюзы ебашит, когда в настроении. Один ты говно, вот и не залупайся.
Чо ты Жабу обижаешь? рассмеялся Кир, когда Жаба надулся. Иди сюда, братан. Ебнем портвешку, и полегчает. Сам же, блядь, знаешь. К бабам, пока они кости перетирают кому-то, лучше не суйся. Сожрут.
Угу. Без соли, поддакнула Ирка и подмигнула надувшемуся Жабе. Или отпиздят за доебы.
Вот, вот. Раздавай давай, кивнул я на карты, и Жаба нехотя подчинился. Все же он привык, что Кир за него заступается. Но перед Лаки Кир почему-то тушевался. «Дохуя умная», как он часто любил повторять и загадочно улыбался в эти моменты.
Солёный, Жаба, Ирка, Лаки, Балалай. Мои друзья. Пусть странные, порой дикие и жестокие, но они были моими друзьями, когда я только начинал свой путь неформала. Пусть это звучит пафосно, но так оно и было на самом деле.
Мы через многое прошли вместе. Был и смех, были и слезы. Было предательство и раскаяние. Много чего было. Веселого и не очень.
Тридцать первого декабря две тысячи первого года мы сделали совместное фото. Кир сидит на диване и держит в руках советскую пивную кружку, в которую до самого верха налито шампанское. Рядом с ним бледная Лаки, которая все же улыбается. По другую сторону от Кира стоит надувший губы Жаба, а за ним, обнявшись, стою я, Ирка и Балалай. На фото Кир вывел канцелярской замазкой «Братство Окурка». Тогда все увлеклись Толкиным и его «Властелином колец» с моей подачи, и Кир не мог не отметить сходство между Братством Кольца и нашим братством, что озвучил сразу после боя курантов и поздравления президента.
А чо нет-то? возмущался он, когда мы подняли его на смех. Братство Окурка же. Даже Лаки, хоть и центровая, а все равно своя, окурковская, как и Балалай. Я вот типа Леголас
Ты страшный, что ядерный пиздец, Солёный, перебила его Ирка и заржала так, что затмила своим смехом треск петард с улицы. Какой из тебя эльф, нахуй? Из говна вылупленный?
Ничо не знаю. Я типа Леголас, Дьяк вон Арагорн. Тоже вечно шароебится хуй пойми где.
В политехе, в отличие от тебя, дурака, рассмеялся я, делая глоток шампанского. Но Кир замахал руками.
Да и похуй. Типичный Бродяжник. Жаба вон Гимли, Балалай Боромир
Схуяли я Боромир?! пьяно возмутился Олег, заставив смутиться Кира. Он сдох вообще и нихуя полезного не сделал!
Блядь. Ну а кто ты тогда? спросил он. Балалай привстал с пола, на котором сидел, пьяно улыбнулся и скромно ответил.
Гендальф, конечно же.
Какой из тебя, блядь, Гендальф, Олег, фыркнул Кир. Гендальф чурок не пиздит по пьяни.
Гендальф, и не ебёт, отрезал Балалай и снова уселся на пол.
Ну и хуй с тобой. Значит, Гендальф, Кир запнулся, посмотрев на наших девчонок и снова стушевался.
А девок в братстве не было, ехидно заметила Ирка.
А у нас будут. И точка. Кто не согласен тот идет нахуй.
Заебал, согласны, затараторили все, лишь бы Кир наконец-то заткнулся. Братство Окурка, выпьем!
И фоткаемся, пока фотоаппарат не раздолбали, добавила Лаки, вытаскивая из сумочки свой «Кодак».
«Братство Окурка. 2001», гласила подпись замазкой на фотографии. Тогда мы еще не знали, что преподнесет нам жизнь. Мы были молоды, пьяны и наполнены светлыми ожиданиями. К сожалению, нашлось место и тьме. Но тогда мы этого не знали. И просто веселились, как умели.