Я и не думал, что так изменился. Мешки под глазами, щетина, впалые щеки. Синяки, укусы насекомых Как только Лесс меня такого не бросила? Коротко ухмыляюсь. Беру в одну руки бритву, в другую машинку для стрижки волос. Лесс, детка, когда мы встретимся, я буду красавчиком.
Уже скучаю по ней леший бы ее побрал! Скучаю. Не уверен, что готов ради общения с ней снова запереть себя в клетке, но кое-какие варианты следует рассмотреть. Лесс мне нужна. Я знаю, что скоро ее увижу. Потому что я тоже ей нужен.
Изучаю себя в зеркале во влажных разводах. Чувствую: что-то выпрямляется во мне, выкристаллизовывается. Илистое дно под ногами постепенно начинает проявлять свойства напольной плитки.
Иду в свою спальню свою! спальню! переодеваюсь, долго и придирчиво выбирая каждый предмет одежды. Чистые джинсы Майка еще с магазинной биркой Нахожу в шуфлядке рабочего стола пачку сигарет с зажигалкой внутри. Хватаю по пути телефонную трубку с базы и выхожу на балкон.
Птицы не поют вопят. Солнце светит так, что мне приходится жмуриться. Протягиваю под носом сигарету, словно первоклассную кубинскую сигару, вдыхаю забытый аромат. Прикуриваю ее, заслоняя ладонью от легкого, уже теплого, ветра. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю сигаретный дым.
Я семь месяцев не общался с людьми если не считать пары фраз, сказанных водителю минивэна. Кому позвонить первому? Раздумываю всего секунду и набираю номер Вериного отца.
Через два часа я подъезжаю на джипе к его новому дому. Дверь распахивается, едва поднимаюсь на крыльцо. Дядя Юра замирает на пороге. Краем глаза улавливаю, что одет он как обычно: черная водолазка и джинсы, что волосы у него подстрижены совсем коротко, и он похудел. Но внимание приковывают глаза, их прозрачная ледяная пустота, перед которой пасовали даже дворовые псы.
Дядя Юра никогда не удивляется. Он знает, что возможно все. И при этом будто не верит, черед перед ним стою я.
Подходит ко мне, чуть покачиваясь, не отрывая взгляда. Облизывает сухие губы. Кладет руки мне на плечи. Сжимает пальцы, словно хочет убедиться, что я из плоти и крови. А затем рывком притягивает меня к себе. Дядя Юра не кажется крепким, но от такого захвата у меня на секунду перехватывает дыхание. Я б и обнял его в ответ, да только зажат его объятием, как тисками.
Кажется, я слышу всхлип. И от этого что-то вдруг надрывается во мне, словно струна лопается, но я все еще внутренностями ощущаю, как она звенит.
Когда дядя Юра размыкает объятья, мы уже оба в норме.
Его глаза сухие. Я улыбаюсь.
Он крепко сжимает мое плечо ладонью, по второму похлопывает.
Долго же ты
А я смотрю и думаю: вряд ли так бы меня встретил родной отец.
В доме он не сразу закуривает. Сначала сажает меня на потрепанный диван и, обрабатывая мне царапины и раны, рассказывает новости. Новости в моем понимании, конечно, потому что некоторым из них уже больше полугода.
Тон сухой, жесткий, и без разницы, что там на душе у Главного Охотника. Это звук надтреснутого льда Сейчас он, будто дополнительный балласт, который держит меня поближе к земле, к реальности. Потому что привычка находиться в клетке дает о себе знать, ее так просто не вытравить.
Иногда он вворачивает такие слова, что образы мгновенно встают перед глазами. Я не только вижу, что происходило, я чувствую.
Тебе когда-нибудь снился крик чибиса? спрашивает дядя Юра.
Медленно качаю головой.
Но я слыхал, как плачет эта птица. Не хотел бы услышать такое во сне. А дядя Юра просыпается от этого крика едва ли не через ночь с тех пор как вернул Веру. Он чувствовал: что-то не так. Понимал, что корней Вера рядом с ним не пустила, жила, на лес глядя, сама как волк. Но под замок ее не посадил. За ней не следил. Хотел начать новую жизнь.
Он не уверен, что Веру снова похитили. Считает, могла и сама сбежать к своему Волку. А если так, он оставит ее в покое. И вот я думаю, стоит ли говорить ему об Озвереловке? Поступить честно или правильно?
Не могу с отцом связаться, говорю, вставая со стула. Куда он делся?
Я вообще не смог связаться ни с кем из Охотников. Чувствую себя отрезанным от стаи животным, но дядя Юра не спешит указывать мне дорогу. Хочет, чтобы я стал таким же миролюбивым и жвачным, как он. Да, я могу побыть в овечьей шкуре если придется, но не стать овцой. Только пока эти мысли держу при себе.
Давно с ним не общался, распрямляя спину, отвечает дядя Юра и тянется за трубкой.
Возможно, это правда. Но не вся.
Рассматриваю новый дом моей Дикарки, прислушиваясь к своим ощущениям. Наверное, нечто похожее чувствует огромная рыба, которая откусила крючок. Пусть он крохотный, но зацепился за внутренности и тянет так тихонько болезненно. От этого не умирают. Но и жизнью это не назовешь.
Дядя Юра тот еще педант, но, похоже, после исчезновения Веры он ее вещи не трогал. Возле раковины стоит кружка с принтом из диснеевского «Винни-Пуха». Бьюсь об заклад, это чей-то подарок Вера бы себе такую не купила. Вокруг ручки обмотана нитка заварочного пакетика. Хочу провести пальцем по ободу кружки, самому краю, где остался след от чая, но отдергиваю пальцы.
Да я боюсь!
Хмыкаю себе под нос. Боюсь этого чертового Провала. Вдруг он решит, что я хочу отыскать Веру, и втянет меня через эту кружку, которая каким-то образом окажется связанной с будущим Дикарки?..
Продолжаю экскурсию под ровный, отчетный рассказ дяди Юры о безрезультатных поисках меня. Верю, что делалось все возможное. Но, думаю, не все Охотники жаждали в это смутное время пойти из-за меня на открытый конфликт с Волками.
Она письма писала и удаляла их из своего почтового ящика после отправки, рассказывает дядя Юра, когда я останавливаюсь у компьютера.
Сидит, попыхивает трубкой у приоткрытого окна. Ветер колышет занавеску, гладит меня по щеке. Деревянный пол поскрипывает под моими ногами.
Кому отправляла?
Не знаю. Я вроде как пытался быть отцом и не вмешивался.
Ну кому наша Вера могла писать письма?.. облокачиваясь о стол, включаю компьютер и жду, пока он загрузится. Либо самой себе вроде дневника, либо своему Волку. И что нам это дает? сажусь на стул, открываю браузер. Просматриваю историю. Подчистила, конечно. Но она же взломщица реальных почтовых ящиков, а не виртуальных. Где-то наверняка наследила. А то, что письма вполне могут храниться на том, втором, ящике. Я, конечно, не спец. Но знаю такого.
Через час мой приятель уже орудует за Вериным ноутбуком.
Понимаю ли я, что творю? Конечно. Вместо того чтобы рассказать Вериному отцу об Озвереловке, я тяну резину и пытаюсь залезть к моей Дикарке в душу раз больше никуда не удалось. Ты стала другим человеком, Вера. И я хочу рассмотреть эту женщину поближе.
Так что же мне делать с тобой, Дикарка?
Ладонью толкаю дверь в ее комнату. Прислоняюсь плечом к дверному косяку. Осторожно втягиваю носом воздух, словно боюсь получить передоз воспоминаний и эмоций.
Ты измотала меня, Вера. Держишь в клетке, пострашнее той, которую когда-то уготовила для меня Лесс. Я хочу тебя забыть. Но ведь дело не только в памяти. Оно и в той связи, что была между нами. Чтобы порвать ее, нужно что-то серьезнее твоего влечения к Самцу. Нужен взрыв. Буря. Гроза и молния. Не потому ли я собираюсь копаться в твоем почтовом ящике?
Глава 7. Решение
Вера
Солнце Оно повсюду. Льется с прозрачного неба. Затапливает кривые улочки. Просвечивается сквозь тонкую первую листву и яркие лепестки выставленных на балконы цветов. Заполняет меня от пяток до макушки. Путается в ресницах Никиты.
Мы держимся за руки. Улыбаемся.
Весна.
Она застала нас неожиданно. Подкараулила в сказочном городе, не похожем ни на один из тех, в которых я когда-то бывала. И люди в нем не похожи на тех, которые встречались мне раньше. Рядом с Никитой меня не пугает такое соседство. Рядом с ним меня вообще ничего не пугает.
Мы словно туристы в заморской стране. С серьезным выражением лиц обходим по дуге здоровенного Лося и хохочем, свернув за угол. Здесь, в тени, зябко, булыжник еще влажный, от каменной стены дома тянет прохладой. Тем горячее кажется поцелуй Никиты.
Это утро тоже началось с поцелуя. Как же это приятно просыпаться от прикосновения губ любимого!.. Потом был совместно приготовленный завтрак, делали сэндвичи по собственному рецепту. Получилось не очень презентабельно, но питательно.
Как ты нашел меня? спросила я, передавая Никите «мужской» вариант бутерброда с тройной порцией сыра.
Волк принял мое нелепое сооружение и поблагодарил нежным щекотным поцелуем в центр раскрытой ладони.
Ты сказала мне по телефону, что следуешь за Зайкой. Так что я нашел Зайку, который был в курсе твоей поездки. И расспросил его. Проблем с ним не возникло. Даже вопрос повторять не пришлось.
Я задумчиво пожевала бутерброд.
А как ты узнал, что я уехала из города?
Никита промычал в ответ, мол, полный рот. Но, думаю, Волк просто не торопился мне отвечать.
Я не мог постоянно находиться рядом с тобой. Поэтому доверил это тому, кто мог.
Одним словом, ты следил за мной, я легко приняла его признание. За мной следили Зайцы, за мной следили Волки А Зайцы за Волками следили? Или наоборот?..
Никита смотрел на меня тепло и внимательно. А мне даже не важен был ответ. Мне было важно только то, что происходило в тот момент между нами.
Нет, Зайцы за Волками не следили. К счастью. Это усложнило бы ситуацию.
Я даже толком не разбирала, что он мне отвечал. Слушала его голос, жевала батон и улыбалась.
Когда мы наконец выбрались на улицу, было уже далеко за полдень.
Прислушиваюсь к себе. Я счастлива! Кажется, света и тепла во мне больше, чем в самом солнце. Я мечтала о доме на берегу реки, вдалеке от всех, но почему бы нам не остаться в Озвереловке? Уверена, это будет непросто нам с Никитой ничего просто так не дается. Но и невозможно для нас тоже нет.
Я озвучиваю ему мои мысли. Он улыбается.
Чего смешного? пытаюсь хмуриться, но улыбка не прячется.
Мы идем, обнимаясь, по мощеной улочке, потягиваем через соломку свежевыжатый морковный сок. Вообще-то, я хотела мороженного, но оказалось, в Озвереловке его не продают.
Ты обратила внимание, какие именно зверодухи здесь обитают? спрашивает Никита, обнимая меня за плечи.
Разные.
Мы идем с ним в такт. Дышим в такт. Говорим в такт. Это наша с ним музыка.
Кроме Лосей, Никиту зверодухи обходят стороной. Он делает вид, что этого не замечает. Ведет себя будто на обычной прогулке, но я-то знаю, как у него все устроено. Понимаю, что он отчетливо различает каждый звук далекой стройки: вот это грузовик вывалил песок на землю, вот кран повернулся боком, перетаскивая блок Или что там? Для меня это просто гул и жужжание.
Никита догадывается, кто живет в каждой квартире желтой трехэтажки, утыканной окнами, как сыр дырами. Знает, что сейчас готовит повар в неприметном кафе, которое мы только что прошли. Там такие низкие потолки и такие маленькие столики, что даже детям было бы неудобно.
А каких зверодухов в Озвереловке не хватает? уточняет Никита.
Волков. Не хватало.
Никита, улыбаясь, кивает.
А еще.
Ну Лис. Медведей.
Хищников, подытоживает Никита. В Озвереловке нет ни одного хищника кроме меня. Так что на местную «грин-карту» я бы не рассчитывал.
Допиваю сок, шумно втягивая остатки со дна бумажного стаканчика.
Тогда я предпочла бы убраться отсюда. Туда, откуда нам не придется снова улепетывать.
В дом на берегу реки?
Киваю.
Помнит
Никита садится на скамейку, а я к нему на колени. Кладу голову ему на плечо. Обнимаю за шею.
Да, это моя мечта, Никита, продолжаю я, изучая кончиками пальцев чуть шершавую линию его подбородка. Мы могли бы жить в нашем собственном доме на берегу реки там, где нас никто не найдет, где никому нет до нас дела. Только ты и я. И к нашему дому не вело бы ни одной дороги. А до ближайшего города который был бы совсем не близко мы бы добирались на лодке.
Тебе наскучит, Никита целует меня в висок.
Значит, ты не очень хорошо знаешь людей, Волк. Плохо знаешь женщин. И совсем не знаешь меня.
Вместо ответа мне достается тишина. Но, кажется, Никита улыбается. Мне очень хочется, чтобы так было.
Ну что, сбежим? предлагаю я. От Волков ушли, от Зайцев и подавно уйдем.
Нас так просто не отпустят, моя девочка, Никита крепче сжимает мою руку.
Замечаю напротив скамейки вывеску «СпаЛось». Лосиное спа. Но сейчас я даже не улыбаюсь.
Зачем я нужна Зайцам?
Зайцы просто исполнители.
Сюда, в тень от дома, не проникает солнце. Я только сейчас ощущаю, как здесь прохладно. Пахнет сырой землей.
Никита смотрит мне в глаза. Я хорошо помню этот взгляд: решительный, твердый. В нем нет ни жалости, ни сочувствия. «Ты уже сделала свой выбор», когда-то сказал мне Никита в квартире Руслама Розы. Да. И сделала бы его снова.
Зачем меня притащили в этот город?
Зачем зверодухам нужна женщина, за которой Альфа пойдет на край света?
Шантаж?.. я задумываюсь. Затем резко вскидываю голову. Альфа?!
Я не оборачивался если ты об этом.
Но?! Здесь же явно следует какое-то «но»!
Я пытаюсь отстраниться от Никиты, только он не позволяет мне этого сделать, а прижимает к себе еще крепче. Упираюсь носом в его майку. Сердце колотится.
Мой дух зверя словно становится крепче. Я чувствую это. Я могу стать Альфой, могу повести за собой. Но для этого мне нужно обратиться.
Ни за что! едва слышно говорю ему в майку, но знаю, Никита ловит каждое мое слово. Запрещаю!
Все-таки отодвигаюсь от него и смотрю в глаза.
Я серьезно. Никаких обращений. Обещай.
Он молчит, а во мне разгорается боль.
Не хочу ставить тебя перед выбором, я очень старательно подбираю слова. Я никогда не позволю себе так с тобой поступить. Но если бы тебе пришлось выбирать, что бы ты выбрал: войну или меня?
Сейчас это взаимосвязанные понятия
Так войну или меня?
Тебя, он обнимает меня. Я прижимаюсь ухом к его майке. Почти плачу, но сдерживаю себя. Конечно, тебя, моя девочка.
Тогда обещай: ты никогда не обернешься по своей воле И это не все, поспешно продолжаю я. Еще обещай, что ты не бросишь меня. Больше не хочу этой пытки ожидания. Я заслужила право быть с тобой рядом.
«И в болезни, и в здравии», добавляет мое подсознание. И сейчас, впервые за все время знакомства с Никитой, я думаю о том, что могла бы стать его невестой. Мое сердце начинает биться так часто, что Никита приподнимает ладонью мой подборок и заглядывает в глаза.
Обещай, требую я.
Он думает, взвешивает. Очень долго молчит и тем ценнее его ответ.
Обещаю.
Вечером мы, обнявшись, сидим на диване перед камином и смотрим на огонь. Он обгладывает паленья, покусывает угольно-черные стенки, а я покусываю кончик ногтя. Мне тревожно.
Вместе с солнечным светом исчезла и беззаботность. Наше пребывание в Озвереловке затянулось, мы с Никитой оба это понимаем. Назревает что-то нехорошее, и нам от этого не отмахнуться.
Целые сутки моя жизнь была похожа на сказку. Но вот наступила полночь Не думаю, что Озвереловка подарит нам еще один такой прекрасный день. Мы и так с Никитой получили слишком много учитывая обстоятельства.
Меня не пугает, что сказка закончилась. Я знаю, как это, ночевать под открытым небом. Часами безостановочно брести по Сибирскому лесу. Голодать. Быть истощенной настолько, что собственная жизнь перестает казаться даром. Я знаю, как это, терять любимого человека. И все это я готова пройти снова кроме последнего пункта. Если нам придется расстаться, я больше не стану терпеливо ждать, ходить на лекции в универ и печь торты на своей день рождения. Я буду бороться.
Мои чувства к Никите не зависимость и не болезнь, как мне казалось раньше, а предназначение. То, что дается свыше. И ты несешь это в себе, не задавая вопросов. Просто знаешь, что твое место рядом с этим человеком. Ты как стрелка компаса, которую всегда непреодолимо тянет на Север. Так устроен мир. Те, кто способны это понять, никогда не встали бы между мной и Никитой.