Я почувствовал себя уязвленным.
Это был, конечно, не обычный бирманец из джунглей, а бывший университетский профессор, образованный и умный человек, но мне не хотелось отказываться от идеи о превосходстве моей доктрины (чтобы не сказать расы, но это я понял позже). С другой стороны, в том, что говорил монах, определенно была глубина. Но сразу объяснить смысл слов из сутры я не мог, хотя интуитивно его чувствовал.
Попробую помочь, сказал монах. Вы когда-нибудь задумывались о том, каким способом существует человеческая личность? Только не говорите, что она пуста, это я понимаю. Мы, несомненно, имеем дело с иллюзией. Но как эта иллюзия появляется и исчезает?
Я молчал.
Возьмите мираж, продолжал монах. Он нереален, конечно, но у него есть понятный способ возникновения: он появляется, когда из-за атмосферных явлений искривляются лучи света. А каков, по-вашему, механизм личности?
Скажите вы, ответил я.
Монах назидательно поднял палец.
Личность всегда возникает как набор внутренних комментариев к прямому восприятию. Подумайте разве это не так?
Я пожал плечами.
Вот, например, вы едите местный рис. Вы ощущаете его вкус. Само непосредственное переживание будет одинаково для бирманца и японца. Но бирманец, скорей всего, задумается, где бы ему найти рис на завтра. А японец решит, что рис приготовлен неправильно. И вспомнит про обстоятельства, из-за которых он ест неправильно приготовленный рис в мокрых джунглях
Мне опять показалось, что в словах монаха мелькнула острая как бритва издевка, но придраться было не к чему он был прав. Примерно это со мной и происходило, когда я ел комковатую кашу из местного риса.
Как только ум отказывается от комментариев, продолжал монах, остается лишь чистый вкус риса, и личность исчезает. А как только исчезает личность, естественным образом исчезает страдание, потому что оно я говорю не о физическом неудобстве, а именно о страдании тоже имеет природу внутреннего комментария к происходящему. Личность и страдание это сестры-близняшки. Они сделаны из одного и того же материала. Расставаясь с одним, мы расстаемся с другим
Я в целом понимаю, сказал я. Не сумел бы так быстро сформулировать, но мысль точная. А на каком этапе подобной практики личность исчезает окончательно? Через сколько лет?
Монах засмеялся.
Вот типичное заблуждение ума, привыкшего ковыряться в концепциях. Думать, что личность исчезнет в результате практики когда-то в будущем, означает признавать за ней устойчивую реальность. А личность на самом деле просто вредный эффект, возникающий каждый раз, когда вы морщитесь или улыбаетесь. Она исчезает, как только вы перестаете рефлексировать по поводу своих рефлексий. Это как запах подмышек. Он пропадает всякий раз, когда вы находите время помыться, а не через много лет после того, как вы начинаете священный путь к чистоте.
В осознаваемом только осознаваемое, повторил я. Но эти слова относятся и к мыслям тоже. Разве нет?
Конечно. А что плохого в мыслях? Проблема не в спонтанно возникающей мысли. Проблема в том громоздком и длинном внутреннем комментарии, который она вызывает в омраченном рассудке. Одна тащит за собой другую, другая третью, и возникает лавина. Мысли размножаются как кролики. В языке пали есть даже специальное слово для такого процесса, «папанча».
С мыслями надо бороться? спросил я.
Нет. Если в мысли будет только мысль, она исчезнет сразу после появления. Есть огромная разница между одной мыслью и трансом, где самоподдерживающиеся гирлянды мыслей комментируют друг друга и заставляют нас совершать ужасные вещи. Человеческая личность и есть этот транс.
Понимаю, сказал я. Что же, вы совсем запрещаете уму комментировать происходящее?
Нет, ответил монах. Вы ничего никому не запрещаете. Запрещать некому. Но если ваша практика успешна, внутренний комментарий высыхает и отпадает как корка. Это и есть прекращение страдания. Или прекращение личности.
А как это соотносится с пустотой?
Никак, улыбнулся монах. Практикуя как Бахия, вы не даете возникнуть ни «уму», ни «пустоте», ни «природе Будды», ни прочим игрушкам Махаяны. Философские концепции оказываются лишними. Разница между постижением пустоты и практикой Бахии в том, что вы не пытаетесь увидеть происходящее как «пустое». Вы сливаетесь с непосредственной реальностью момента. С тем, что проявляется прямо сейчас, чем бы оно ни было увиденным, услышанным или подуманным. Вы больше не видите «ястреба», «дерево» или «тряпку», потому что все это лишь концепции.
А что вы видите вместо этого? спросил я.
«Вот это» или «вот то». Но вы обходитесь даже без такого названия и комментария. Сначала вы приближаетесь к непосредственному опыту вплотную, сняв очки концепций и идей. А потом оказываетесь так близко, что полностью исчезаете как наблюдатель остается только сам акт восприятия. Вы не говорите, что «реальность пуста». На ярлыки, предисловия и послесловия времени не остается.
Но природа ума действительно пуста, сказал я.
Что вы сейчас сделали? засмеялся монах. Вы на ровном месте создали две концепции нет, четыре «природа», «ум», «действительность» и «пустота». А потом перекинули между ними абордажные мостики. Теперь вам необходим пират, который станет по ним бегать. Вы будете кормить его всю жизнь. Пират проживет ее вместо вас, а перед вашей смертью виновато разведет руками и скажет, что ничего не вышло. Вот, если коротко, обычный путь последователя Махаяны.
Он так и выразился «boarding bridges». Я понял его только потому, что читал в детстве книги про пиратов.
Хорошо, сказал я. Допустим. Но вы не ответили. Если вы больше не видите «ястреба» или «дерево», что вы видите вместо них?
Вот тут самый раз было бы ударить ладонью в пол, засмеялся монах. Но мы договорились беседовать по-человечески Вы видите то, что видите. Вернее, видите уже не вы. Видимое просто проявляется. Вы становитесь потоком быстро сменяющихся восприятий в той последовательности, в какой они происходят сами по себе. Вы не пристегиваете к ним воспринимающую личность, созданную из комментариев ума.
А если комментарии все же возникают? спросил я.
Тогда это просто другая последовательность сменяющихся восприятий. Вы не делаете исключений ни для чего.
Увидеть человека таким образом будет сложно, сказал я. Когда мы воспринимаем другого, он почти весь состоит из наших комментариев и оценок.
Да, но я ведь говорю примените тот же принцип. В комментариях, о Бахия, только комментарии. Вы можете присутствовать в каждой из этих мыслей точно так же, как в прямых восприятиях всего остального. Вернее, он снова поднял палец, не присутствовать, а полностью отсутствовать. Это и есть настоящее присутствие.
С мыслями это сложно.
Но возможно. Суть практики в том, что вы не прыгаете за концепциями и оценками, а ввинчиваетесь в реальность так плотно и непосредственно, что исчезаете. Вернее, вы не ввинчиваетесь в реальность скорее, вы перестаете из нее ежесекундно вывинчиваться. На прокладку из «я» просто не остается времени. Его не остается даже для вашей любимой пустоты.
А если «я» все же возникает?
Если вы поняли суть метода, когда «я» возникает, это просто «я».
А обычное «я» разве не просто «я»?
Вы должны почувствовать различие сами. Происходит то, что происходит, и вас в этом совсем нет так можно сказать и про грешника в аду, и про архата в восьмой джане. Разница, однако, значительна.
Я кивнул.
Будет лучше, добавил монах, если для начала вы станете тренироваться, опираясь не на мысли, а на звуки или ощущения тела.
Я догадывался, о чем он говорит. Когда я практиковал в молодости, частью моей медитации было дыхание через равновесную точку «хара» под пупком. Стараясь настроиться на нее, я отслеживал возникавшие там ощущения. Часто бывало, что они сменялись очень быстро, и, следя за ними, я терял контроль над происходящим. Чтобы восстановить его, я переходил к глубоким вдохам и мантрам. Бирманец предлагал, так сказать, уволить контролера. Но ведь практике необходим какой-то якорь, иначе
Я вдруг увидел мысль про контролера просто как мысль, и она сразу исчезла. Осталось только слегка саднящее ощущение словно лопнули схватившие меня перед этим за солнечное сплетение мягкие щупальца но и оно тут же прошло. Тут я понял наконец, что бирманец имеет в виду и каким должен быть якорь.
Теперь мне казалось, что старый бирманец прекрасно выразил сокровенную суть Дзен, которую сам я видел прежде не до конца. Вернее, это сделал Будда, говоря с Бахией
Мы заперты здесь на время дождей, сказал монах. Если вас интересует практика учения, данного Буддой Бахии, приходите и занимайтесь вместе со мной.
Я не всегда могу отлучиться из части.
Тогда практикуйте у себя. Я дам вам необходимые наставления.
Из вежливости я выразил сомнение, что обладаю достаточной подготовкой хотя, конечно, сам так не думал. Но монах отнесся к моим словам серьезно.
Судя по вашим рассказам, сказал он, у вас есть все необходимые навыки. Вы много лет постигали учение Большой Колесницы, а значит, можете долго сидеть на полу скрестив ноги. Это в вашем случае главное.
Да, состязаться с этим человеком в язвительности было трудно. В первую очередь потому, что она могла существовать только в моем воображении, возникая как комментарий к услышанному и порождая мою уязвленную личность
В услышанном должно быть только услышанное, вспомнил я и сказал:
Почту за честь пройти эту тренировку, когда позволит служба.
На самом деле служба позволяла. Но я все еще сомневался в глубине души, стоит ли мне, японцу, учиться чему-то у этого старика.
* * *
На мое решение повлиял вроде бы никак не связанный с этим случай.
Рядом с нами упал английский «Харрикейн». Два истребителя обстреляли наши автомобили, стоявшие на деревенской улице без маскировки, а потом один из самолетов врезался в деревья. По нему даже не успели открыть огонь пилот не справился с управлением, выходя из атаки.
Схватив винтовки, мы побежали в лес.
Наконец-то будет кого допросить, сказал один из наших.
Но надежда, увы, не оправдалась.
Самолет развалился на части крылья сшибло стволами, но фюзеляж был цел. Пилот погиб от удара. Его молодое лицо с открытыми глазами, прижатое к стеклу кабины, казалось живым. Можно было подумать, что из свойственного англичанам высокомерия летчик просто не желает замечать направленных на него взглядов, делая вид, будто он в джунглях один.
Выглядело это очень живописно.
По причине этой самой живописности начальство запретило вытаскивать пилота из кабины и мы выставили возле самолета караул. Ждали кинохронику из Рангуна, чтобы запечатлеть бесславный конец врага для поднятия духа нации, но дни шли, а киношники все не ехали.
Пилот между тем стал понемногу разлагаться. Я взял себе за привычку ходить к самолету перед закатом, наблюдая за трансформациями мертвого лица.
В первый день, когда я только увидел его, оно было удивительно спокойным и даже красивым (насколько это слово применимо к европейцам). Потом глаза мертвеца подернулись непрозрачной пленкой. Затем по лицу пошли буроватые пятна как будто проступили синяки от удара.
Скоро лицо потеряло свою тонкую форму и разбухло. На нем появилась как бы пресыщенная гримаса Еще через день в кабину нашли ход насекомые, и за стекло стало противно смотреть.
Сделалось ясно, что хронике этот парень уже не пригодится. Когда я в очередной раз пришел к самолету, кабина была открыта, а мертвец исчез. Его похоронили где-то в джунглях.
Наши говорили, что «Харрикейн» паршивый самолет, сильно уступающий нашим «Оскарам» и тем более «Зеро». У американцев, однако, были машины лучше.
Когда я рассказал о мертвом летчике старому монаху, тот напомнил, что у древних буддистов была специальная практика ходить на пустыри, куда выбрасывали мертвецов, чтобы наблюдать за трансформациями мертвых тел. Конечно, это наводило на раздумья.
Сутра Сердца не врет, думал я. Все мы иллюзорны и мимолетны, наши жизни пусты это совершенно ясно. Но этой декларации недостаточно для того, чтобы избежать страдания. Восторженные прихожанки, повторяющие «пусто, все пусто, а ум подобен сияющей во мгле лампе» смешили меня еще в Японии. Как будто это бормотание что-то меняло в идиотизме их жизней.
Но не был ли такой прихожанкой я сам?
Буддийскую премудрость легко превратить в божка вроде тех, что примитивные народы делают из глины и ракушек. Развитые культуры используют вместо ракушек слова и концепции и лепят своих идолов из них. Разве слово «пустота» разрушает мглу, где мы скитаемся? Наоборот, она становится только чернее. Труп этого молодого англичанина оказался лучшим из моих наставников. Я понял, что за всю свою жизнь так и не научился ничему стоящему.
* * *
Я получил у монаха инструкции для медитации и начал практику. Прошло всего несколько дней, и я стал замечать удивительные вещи.
Я понял, что в обычном состоянии человек практически не видит происходящего на самом деле. Скорее, он похож на императора, во дворец которого присылают доклады о положении в стране. Слуги рисуют на основе этих сообщений картину, подносят ее сыну Неба в тронном зале, и тот погружается в созерцание.
Пока император смотрит на картину, она не меняется. Сын Неба водит по ней глазами, ему приходит в голову одно, потом другое Он морщится, когда долетающий из внешнего мира звук отвлекает его. Глядя на картину, он мыслит За это время во дворец поступают новые донесения. Слуги рисуют еще одну картину и приносят ее императору вместо прошлой. Тот опять начинает шарить по неподвижному образу глазами, забывая про все остальное
Мой ум работал так же. Он не сканировал постоянно меняющуюся реальность, а получал некую статичную ее картину иногда чаще, иногда реже и цепенел над ней до тех пор, пока ему не присылали новую. Я жил в этих неподвижных репрезентациях, выдуманных замороженных мирах.
Я был обитателем фиктивных пространств, появляясь и исчезая вместе с ними. Такими же были и другие люди. И единственным результатом моей многолетней тренировки в секте Дзен было слово «пустота», намалеванное поверх моих миражей.
Я рассказал о своем переживании монаху. Чтобы разрушить этот механизм, ответил тот, достаточно отвернуться от нарисованной умом картины и отслеживать сами феномены. Будда говорил Бахии, что это и есть конец страдания.
Оно прекратится сразу же? спросил я.
Неудовлетворительность, безличная и тонкая, никуда не денется, потому что она неотделима от жизни. Но подобная практика уведет ее из числа ваших личных проблем. Хозяин и жертва этого «страдания» исчезнут полностью. Это невыразимое облегчение. Вы увидите жизнь как она есть и перестанете слишком переживать по ее поводу.
Я уже понимал, о чем он говорит.
Вы движетесь в правильном направлении, добавил монах. И гораздо быстрее, чем обычные медитаторы.
Почему?
Осмелюсь предположить, улыбнулся он, что это связано не с вашей предыдущей практикой, а с моим обществом. Мой ум хорошо знает похожие состояния и маршруты рядом со мной вы видите, куда и как повернуть. Вы учитесь, не задавая вопросов. В физике это называют резонансом. Скоро мы с вами сможем перейти к действительно серьезным вещам
Я получил новые инструкции и стал проводить вечера в наблюдении быстро сменяющих друг друга телесных переживаний.
Тело, если вглядываться в него подобным образом, превращается в целый космос. Вместо звезд и планет здесь были еле заметное покалывание, зуд, всплески тепла и холода, боли и удовольствия. Для многих телесных ощущений я даже не мог подобрать подходящего слова. Иногда я опирался на дыхание, находя быструю смену ощущений в нем, иногда на звуки, иногда на пятна света перед закрытыми глазами.