В центральной операторной на столе начальника смены лежит газета «Волжская коммуна» со статьёй «Год по щёкинскому методу». Читают по очереди. Анализ и факты заставляют подтягиваться и равняться на передовых.
Передовики в области теперь объединение «Куйбышевнефтехимзаводы» и завод «Тольяттинский синтезкаучук».
С 1 июля 1969 года по 1 июля 1970 в объединении высвободили более 1900 человек.
Если в первом полугодии 1969 года, то есть до сокращения, производительность труда возросла по сравнению с соответствующим периодом прошлого года на 0,1 %, то во втором, с переходом на новый метод, рост составил 9,4 %. А уже в первом полугодии 1970 года она поднялась на 16,5 %, а прибыль на 32,9 %.
И так достигались нужные показатели.
Обычно газеты на рабочем месте в этом цехе не читали. Специфика технологии особая. Требовала большой внимательности и частых оперативных вмешательств. Но эта статья о насущном. Поэтому ей привилегия.
* * *
В этот раз Суслов и Ковальский приехали с завода в одном автобусе, отработав вместе ночную смену.
Послушай, твоя москвичка замужняя?
Лицо Суслова непроницаемо. Что у него на уме?
Они только что вошли в свою комнату.
Откуда знаешь её?
Видел два раза вас около дома, в котором гостиница. Москвичку твою весь город уже приметил
Ты знаешь, где гостиница?
Хе, я там неоднократно бывал. И раньше приезжали Они, москвички, у нас тут не теряются Но такую, как твоя, впервые вижу. Не пройдёшь мимо, не оглянувшись!
Иди к лешему! Ей двадцать семь и она холостая. Замужем не была. У меня серьёзные намерения, понял?
Фи вытянул дудочкой губы Суслов. Неужели так голову заморочила, что ты веришь?
Володь, отстань
Мне-то что? Вот тебе Я отстану Только не верю: такая и не попадала в переплёт, к двадцати-то семи годам
Он посмотрел поверх головы Ковальского и сказал, будто сам себе:
Красота штука непростая, гипнотизирует Не ты первый
Ковальский не нашёлся с ответом и сказал первое, что на ум пришло, чтобы только закончить ненужный, как он считал, разговор:
Знаешь, однажды проверял себя на гипноз, некоторые до дури доходят, а я ничего
Саша, а ты можешь ответить, кто ты? Суслову что-то надо было уяснить.
Не понял? ответил Ковальский, открывая скрипучую дверцу шифоньера.
Не могу привыкнуть Ты, ну, прямо, не наш, не современный человек
Поясни, пожалуйста. Так сказать, транскрибируй!
Суслов помолчал демонстративно, затем растолковал:
Очень просто: живём с тобой в одной комнате, а я ни разу не слышал от тебя мата и вообще
И всё?!
Нет.
Ты ни разу не напился! Подозрительно! Это, ну, никак не укладывается в рамки нормального нашего социалистического общежития. Неуютно как-то. Если бы был из интеллигенции, сказал бы: ты какой-то рафинированный.
Кончай обзываться.
Слушай, а возьми меня с собой в деревню свою как-нибудь, а?
Зачем тебе?
Ну не сразу ответил Суслов. Посмотреть, все у вас там самодостаточные такие, или как?
Возьму как-нибудь, пообещал Ковальский, а про себя заметил: «Поедем покалякает с Проняем либо с Синегубым, они ему мозги поправят».
Когда Суслов вышел, Александр, сидя на койке, призадумался: «Что я знаю о Руфине? Всё и ничего Она не рассказывает, я не спрашиваю. Кто был до меня?.. Какое мне дело?.. Ясно, что она не избалована Наедине неопытна и даже застенчива Не вижу фальши. Зачем ей морочить мне голову, если говорит, что у нас ненадолго? Она не верит в моё постоянство, а не я Вот как получается?..
Странно, продолжал размышлять Ковальский, я уж думал, что счастье меня обошло. Но жизнь непредсказуема! Какими путями, какими тропиночками нам по отдельности надо было идти, чтобы встретиться? Непостижимо!».
* * *
Он тихо встал, чтобы не потревожить Руфину. Четыре утра. Ночник мягким светом освещал волнующую фигуру, по плечи укрытую простынёю. «Похожа на уснувшую богиню», подумал Александр, прислушиваясь к её мерному дыханию.
По-детски чистое лицо спокойно. Верхняя губа, чуть припухшая, изредка вздрагивала. Казалось, она сейчас, не открывая глаз, что-то скажет и, как это иногда бывало, тихо улыбнётся: «Не подглядывай, я сплю».
Он тихо пересел в кресло.
«Странно. Когда смотрю на неё обнажённую, хочется одеть в шикарное старинное розового цвета платье с глубоким декольте и войти с ней в светлую залу, где стоит фортепиано. И она непременно должна запеть старинный классический романс. Она из той, далёкой жизни!.. Как получилось, что Руфина в этом загазованном, отравленном городе со мной среди заводских пыхтящих, свистящих цехов? Научный работник? Но её ли это дело? Когда привозит из Москвы пачки масла, лимоны, колбасу мне всегда стыдно. Стыдно, как мы тут живём. Самое необходимое дефицит. Нас оскорбляют. Мы же неплохо работаем! Гремят фанфары! А нормальный быт только в столицах. Ясно, я не поеду жить в Москву. Но как её удержать около себя, здесь? Не имею права. Мне совестно! Что же делать? Совестно мне за жизнь, которая окружает здесь, слышишь, спящая ты моя красавица!»
Руфина пошевелилась. Ковальский мистически вздрогнул, думая, что она услышала его мысли, и затаился. Она же высвободила длинную белую руку и, медленно выпрямив её, протянула вдоль туловища, успокоив кисть ниже высокого бедра.
«Руки милой пара лебедей». Как поэт так мог проникновенно сказать?
Александр не лёг спать. Было не до сна. Так волновало её присутствие. И то, что с ним происходит
В комнате с провалившимся шатким креслом, скрипучей кроватью и убогим шифоньером с двумя потемневшими деревянными вешалками находилось сокровище. Это он понимал
Иногда ему казалось: он скоро начнёт выть от того, что нельзя ничего сделать, чтобы всё вокруг было достойно её присутствия.
Александр не находил себе места. А Руфина будто не замечала, что с ним творится
Она не была избалована.
XIV
Третий день, как закончился капитальный ремонт. Пусковые операции велись с опозданием. Головная установка не в режиме и конечный продукт идёт низкого качества. Работа установок в технологической цепочке до цеха Ковальского сдерживается. Он, словно пробка, заткнул горловину.
Утром после планёрки у директора приехал главный инженер Ренат Агнасович.
Он посмотрел показания контрольно-измерительных приборов, перекинулся несколькими фразами с аппаратчиком, который вёл процесс, и пошёл к столу начальника смены. На ходу взмахом руки властно пригласил Новикова и Ковальского к себе.
Ковальскому показалось, что враз всё в операторной с приходом главного стало другим. Его внушительная крупная фигура, уверенные жесты преобразили её.
Принесите бумагу. Ну, хотя бы большой кусок диаграммной ленты, произнёс он в сторону начальника смены, глядя не на него, а мимо, на щит управления.
«Чего туда смотреть, приборы-то отключены? Эта система в резерве», не понял Ковальский.
Когда принесли бумагу, главный кивнул Новикову:
Чертите полную технологическую схему установки.
Зачем время терять, вон же схема висит на стене в раме, невольно вырвалось у Александра.
Присевший, было, к столу Новиков вопросительно глянул на главного инженера.
Чертите, чертите!
И Ковальскому:
Командовать здесь буду я.
«Зачем ему это?» недоумевал Ковальский, наблюдая, как
Новиков покорно водит ручкой по бумаге. Припомнил: многие поговаривали, что главный скор на расправу.
«Он же не там ищет! Хочет обвинить технолога цеха в незнании схемы? Абсурд! Любой из присутствующих прощупал её руками, без этого нельзя! Помощи не будет, скорее, наказание», определил молча Александр.
Ну и где сидит зверь? спросил главный, когда Новиков провёл последнюю линию в весьма запутанном чертеже.
Если б я знал, не теряясь, ответил Новиков.
«Молодец», мысленно похвалил Ковальский.
Дело в том, что я много раз пускал эту установку успешно, но такого не было, проговорил Новиков. Не выводятся колонны по температуре на устойчивый режим. И не держатся уровни. Хотя внешне всё исправно.
Чудес не бывает, веско сказал главный, прямо глядя перед собой.
Понимаем: причина где-то внутри. Дайте ещё сутки.
Ковальский, есть что добавить? взгляд главного требователен, почти суров.
«Надо стоять за Новикова», мелькнула мысль. Вслух Александр сказал:
Нужны ещё сутки!
Главный ядрёно крякнул, будто после выпивки. Видимо, ему понравилось, что вокруг народ не из пугливых, можно положиться.
Хорошо, сутки не более
И они пошли в кабинет к начальнику цеха.
Быстро встав из-за стола, Ганин сходу попал под обстрел. Рукопожатие при встрече было дружеским, но тяжёлые вопросы высокого гостя заставляли втягивать голову в плечи. Это Ковальского до определённого момента забавляло, пока не возникло острое желание воспротивиться манере главного превращать окружающих в виновных школяров.
У вас самый высокий среди родственных предприятий расходный коэффициент по пару, что-нибудь думаете делать?
Ренат Агнасович уже сидел за столом начальника цеха и так же требовательно, как и в операторной, смотрел перед собой. Только там у него перед глазами были отключённые приборы, а здесь пустая серая стена.
«Очевидно, привычка такая не глядеть на собеседника, так проще», догадался Ковальский.
Думаем начал, было, Ганин.
Долго думаете. И единичная производительность реакторов у вас ниже!
А есть ли смысл наращивать мощности, не сдержался Ковальский, если нет утилизации тепла, не ставим котлы-утилизаторы. Высок расход энергоресурсов оттого, что, увеличивая мощности, не оптимизируем процессы.
Главный удивлённо перевёл взгляд на Александра. И тот, ожидая вопроса, замолчал.
Продолжайте.
Ковальский решился:
Проектную мощность цеха перекрыли на тридцать процентов. Меняем насосы на более производительные, а продуктопроводы нет. Предохранительные клапана на большие размеры не меняем. Это ведёт к повышению опасности. Всё на пределе. Кому-то внятно надо сказать: хватит! Лимит давно исчерпан. Может грохнуть, Александр давно думал о том, что сейчас говорил, и был уверен, что проблему нужно обсуждать.
Завидный пафос! усмехнулся Ренат Агнасович.
Ковальского царапнула эта фраза. «Серьёзно не хочет говорить? Была не была». Набычившись, произнёс:
В конце концов, это неграмотно. А щёкинский метод усугубляет. Персонала всё меньше в обслуживании. Техника стареет. Работаем, как правило, без резерва! С оборудования, технологии надо бы начинать, а не с сокращения людей
Главный, мотнув головой, бросил в сердцах на дальний край стола ондатровую шапку. Сказал то, чего Ковальский не ожидал:
Ну, ты достал меня! Пойди и докажи, кому следует, только что сказанное тобой! Против течения хочешь плыть? Я уже пробовал, чуть шею не сломали.
Ганин и Новиков переглянулись.
«Эти промолчат, подумал Ковальский. Они осторожные мужи Да и время ли сейчас? Цех-то не можем пустить»
Зато мы гремим по области как инициаторы встречных планов И все инициативы подхватываем и перехватываем, Александр уже чувствовал, что пора остановиться, но что-то мешало этому.
Я бы с тобой не стал разговаривать, если бы не твои дипломы.
Не понял? сказал Ковальский.
Ты награждён дипломом второй степени по министерству за экономию энергоресурсов, а там ещё на подходе диплом по объединению. Рацпредложение по перекрёстному охлаждению потоков водноспиртового конденсата твоё?
Моё.
Ну, так вот, поздравляю! Экономия за первый год его использования внушительная!
Ренат Агнасович, а то, что я предлагаю с котлами-утилизаторами на порядок больше даст экономию, чем то, за которое диплом этот
Ну, ты и язва! Главный посмотрел на остальных присутствующих, будто ища подтверждения. Где твои предложения?
В техническом отделе. С отрицательным заключением вашего зама.
Забери и неси мне! Будем разбираться. Он энергично взял со стола шапку. А пока, Василий Анатольевич, он обратился к Ганину, пока не наладите режим и не начнёте давать качественную продукцию, буду считать, что в цехе с кадрами итээр плоховато. И надо смотреть этот вопрос
«Как же так, удивился молча Ковальский, он с нами вместе всё смотрел? Причину сразу трудно определить. Сам это понимает. Ситуация каверзная и требует каких-то необычных решений. Сам не предлагает, но требует. Так разве можно?»
Когда главный пригласил его к себе, Ковальский воодушевился. Ему понравился такой подход: «приходи разберёмся». Ну, а потом, здесь?.. И в операторной?..
Главный ушёл, не позволив начальнику цеха проводить его. Ганин сказал, словно межу провёл между Ковальским и собой.
Ну и завариваешь ты кашу на нашу голову.
Какую кашу?
Такую! Ты пытался на равных при нас говорить с главным инженером.
А как надо? Полагаю, когда говорят специалисты начальства нет. Все равны, спокойно возразил Ковальский.
Ему досадно, что и начальник цеха, и его заместитель смолчали. Хотя совсем недавно, каких-то две недели назад, все его предложения одобрили.
И потом: я ведь прав.
Голубчик, чтобы нравиться людям, а значит, и начальникам, надо ни в коем случае не давать им намёка, что кто-то может быть разумней, чем они, наставлял начальник цеха.
«Они, кажется, с Новиковым «японцы яйца без скорлупы», подумал Ковальский.
Но мы не на улице и не на девичнике: «нравится-не нравится»? На производстве это общее дело! попытался он поразмыслить вслух.
Ганин терпеливо продолжал:
Как сказать?.. Общее Да. Но важно, где сказано и когда? Ты уж поверь мне! Совет, который дают в присутствии других, воспринимается как упрёк. А тут похуже того. Ты втолковывал ему, что лучше понимаешь ситуацию. А сам вместе с нами не можешь вывести установку на режим. Пятый день не даём нормальный готовый продукт. Главного инженера обычно в таких случаях вызывают «на ковёр» в Москву объясняться. Понял, какое настроение у него? Целая отрасль скоро начнёт задыхаться. Каждый отвечает за своё. Вся страна связана в нефтехимии в единую технологическую цепочку. Готовый продукт одних сырьё для других. Планы, встречные планы, социалистические обязательства многотысячных коллективов связаны друг с другом. Рапорта, митинги, знамёна
Это разные вещи, возразил Александр.
Разные? Вот съездит в Москву и схлопочет там выговорёшник. Думаешь, кого вспомнит в первую очередь? Тебя, милок, да меня Мы получим из-за твоей строптивости поболее, чем могли бы А с учётом желчного темперамента нашего главного Надо бы смотреть на этот его брык как на природное явление.
Но ведь это похоже на угодничество! Где-то так можно! Наверное, на стороне, где спокойнее, а здесь? Непростое производство не соглашался Александр.
Я тебе одно, а ты другое И у заместителя его ты теперь будешь, как бельмо
«В споре нельзя победить, вспомнил Ковальский давнишние слова Анны. Всегда противник может сказать, что ты не прав. А я и не собираюсь спорить, пусть Ганин говорит. Мне надо знать, как он мыслит. Он в чём-то прав, только я пока концы не свяжу», вёл он молча диалог с Анной. Её лицо светило издали, из глубины памяти.
А начальник цеха думал о другом: «Птицу по полёту видно. Наработаемся ещё, возможно, под началом Ковальского. Замах не то что у нас поболее. Оттого ли, что мы вечерний институт кончали, привыкли с рабочих в подчинении, или потому, что семейные и это заставляет быть покладистыми Не затыркали бы Аппетит у него на работу крепок И вот эта его способность независимо мыслить».
Если бы Ковальский знал, о чём сейчас думает Ганин! Пожалел бы, что сгоряча сравнил своего начальника с Троекуровым. А может, и нет. Александр понял уже, что Ганин вовсе не злой человек и его несдержанность идёт часто от желания сделать дело лучше. Но столько разных препятствий Он уже начинал понимать, что одно дело инженерная работа в технологии, другое руководить людьми. Не смог же родной дядька работать на стройке прорабом. Когда бригадир, не выполнив норму, настаивал на закрытии липовых объёмов, с досады ударил его по спине подвернувшимся рулоном рубероида и уволился.