В кабинет вошли около шести утра. Там Ковальский протянул Новикову аккуратный лист бумаги.
Тот деловито принял и прочёл с расстановкой:
«Прошу принять меня в члены Коммунистической партии, так как хочу быть в активных рядах строителей светлого будущего нашего народа».
Ну, вот и замечательно! Это программа на всю жизнь. Она не даст ни хандрить, ни расслабляться заключил Новиков.
«Почему он проявляет такой повышенный интерес ко мне? Чувствует, очевидно, вину передо мной. Назначен на обещанную мне должность, а сам ещё только учится на четвёртом курсе. Мужик-то работящий и совестливый»
* * *
Через неделю на техническом совете у главного инженера в присутствии Ковальского согласно его предложению решили по утверждённому графику установить дополнительные котлы-утилизаторы.
А через год новшество появилось уже на всех родственных предприятиях отрасли. Министерство стимулировало внедрение передовой технологии и техники. В ежеквартальных отчетах предприятий, копии которых оно рассылало, это отмечалось особо.
XV
Когда Ковальский вошёл в приёмную, секретарь Светлана приветливо улыбнулась:
Заходите, Александр, Валентин Сафронович говорил о вас.
В кабинете двое: Самарин и тот «Лановой», которого Александр видел здесь раньше.
Выйдя из-за стола и протягивая руку, Самарин сказал:
А это наш молодой, но очень перспективный инженер Ковальский.
Александр кивнул сдержанно головой.
Виталий Викторович, представился гость. Руки он не подал и не встал.
Ковальский присел к столу.
Самарин, продолжая, очевидно, начатый до него разговор, произнёс:
такие объёмы, такие масштабы архиважны! Но эти же масштабы и умножают воздействие на среду обитания. Так обстоят сейчас дела в Чапаевске. Я родом оттуда. При выпуске отравляющих веществ столько заболеваний и отравлений было во время войны! И сейчас хлорорганика делает своё И наша нефтехимия
Ты хочешь сказать, надо сокращать производства?
«Кто позволит?» спросил мысленно Ковальский.
Нет, я не за это, чётко ответил Самарин. Не за сокращение. А за создание малоотходных технологий. За то, чтобы сам процесс, как таковой, был безопасным для окружающих. Науке надо крепко над этим поработать. И отраслевой, и вузовской. Вот увидишь: партия за это дело скоро серьёзно спросит. Инженеров надо со студенческой скамьи учить беречь природу. А вы, проектировщики, совместно с исследовательскими институтами должны создать общую концепцию
Да да Возможно, ты прав Вы тут, в глубинке, надышались отравой. Острее чувствуете Давай заканчивать парень мается, гость посмотрел на Александра.
Едва они остались вдвоём, Самарин быстро переключил внимание на Ковальского.
Александр, я понимаю, тебе тесновато в рамках твоей должности, но так получилось. Сейчас открылась возможность заняться заводской наукой. Освобождается должность начальника лаборатории фенола-ацетона. Я предлагаю её тебе. Исследований непочатый край. Давай решай. Там можно и диссертацией заняться.
Предложение было неожиданным.
Я не думал о лаборатории, начал Александр. В цехе столько можно сделать
«Наверное, не то говорю», засомневался Ковальский и замолчал.
Решай, повторил Самарин. Пока есть возможность. Определишься приходи, не затягивай
Выйдя из кабинета, Ковальский спросил Светлану:
А кто этот Виталий Викторович? Ну, у Самарина который был?
Главный инженер проектного института, из Москвы. Он часто бывает, особенно после того, как Валентин Сафронович защитил кандидатскую.
Когда Ковальский был уже на первом этаже, его окликнул Костров заместитель главного по производству.
Что невесел?
Получил предложение перейти в лабораторию фенола-ацетона.
Кто предложил?
Самарин.
Странно Ну-ка, пойдём ко мне.
Когда они расположились в кабинете, Костров произнёс:
Буду рассуждать просто. Не хочу тебя захваливать, но сейчас ты на стремнине, на бурном потоке. Ты можешь стать, ну, хоть министром! Понимаешь? А уйдёшь в лабораторию осядешь в тихой заводи. И все про тебя забудут. Костров встал и прошёлся: Это хорошо, что Самарин предлагает. Но говорят же, что корабль может затонуть и в порыве попутного ветра Примерь на себя. Не такой ли случай?.. А встречный ветер несёт большую силу. Ты на взлётной полосе сейчас Выбор за тобой и от него многое зависит.
Через два дня Ковальский отказался от предложения. А через месяц Самарин уволился с завода и принял кафедру общей химической технологии и охраны окружающей среды в политехническом институте.
Ковальский эту весть воспринял с грустью. Калашников, Засекин, Самарин таких людей, высвечивавших истинное в жизни, он очень ценил.
«Из близких, подобных этим, кроме родных, у меня только Проняй да Синегубый, невесело подумал он. Мои наставники профессора»
* * *
В следующую встречу с Руфиной Александр ночевал у неё в гостинице и рассказал ей об Анне и сыне.
Они долго не засыпали.
Хорошо бы подарить ему сестрёнку, когда поженимся, понимаешь? говорил он, целуя её в мочку уха.
Её это возбуждало. Она вся подрагивала. Длинные ослепительные ноги мелко вибрировали. Волнение быстро передавалось ему. Он знал, что такие моменты она ждала сама, и помогал ей.
Но сейчас с ней что-то случилось.
Ты так быстро устала? спросил он, трогая губами завитушки волос около уха.
Саша, это же так серьёзно взрослый сын!
Ну, какой он взрослый, пацан восьмилетний.
Ничего себе, произнесла она, переворачиваясь на живот и пряча лицо в подушку.
Александр потрогал рукой молчаливо притаившуюся голову Руфины и сказал, вставая:
Не волнуйся, поедем в село, увидишь Сашу и всё уладится. Поедешь со мной? спросил он.
Да, откликнулась Руфина.
* * *
Руфина неплохо пела. Закончила музыкальную школу, была даже дипломанткой каких-то фестивалей.
Вскоре в гостиничном номере она спела и «Калитку», и «Ночь светла». Александр знал эти романсы и слегка подпевал.
Хочется спеть не вполголоса, а по-настоящему, сказала она однажды. И с сопровождением. Но где?
Александр повёл её во Дворец культуры. И там, в репетиционной комнате, аккомпанируя себе на фортепиано, Руфина пела под аплодисменты собравшихся работников Дворца.
Ковальский был счастлив.
Когда закончила петь, Александр, волнуясь, неожиданно для себя спросил:
А можешь сыграть полонез Огинского?
Могу, легко ответила она. И не успел он в смятении что-либо сказать, как в комнате разлилась знакомая удивительная музыка, наполняя сердце щемящей радостью и благодарностью ко всему, что есть и что будет.
Небольшая репетиционная комната в затуманенных глазах Ковальского утратила свои границы. Превратилась в просторную летнюю душистую лесную поляну, посреди которой, как нарядные бабочки, порхали светлые одноклассницы Шурки Ковальского. А меж ними самая лёгкая и самая загадочная Верочка Рогожинская. Собрала букетик летних цветов и издали то ли хотела дать его Ковальскому, то ли призывала вместе порадоваться цветам протягивала ему, не замечая лукавых глаз подружек.
«Как это давно было и как много всякого потом случилось. Узнала бы меня Верочка, если бы встретила? И какой она стала во взрослой жизни? Я знал её совсем маленькой. Хрупкой и воздушной»
Сашенька, что с тобой? Так нельзя Ты настолько восприимчив к музыке?
Он услышал сквозь смех одноклассниц, шумевших на солнечной поляне, голос Руфины и очнулся.
Окончив играть, Руфина подошла и провела рукой по его лицу.
Саша!
Всё, всё, всё смутившись, выдохнул он.
Руфина мягко улыбнулась.
Она была похожа сейчас на молодую жизнерадостную учительницу, а он на подростка-школьника.
* * *
Во всей процедуре вступления в партию особенно «досталось» Ковальскому на парткомиссии в горкоме.
Комиссия удивила своим составом. Все довольно пожилые люди. А одна старушка, про которую говорили в приёмной, что она видела живого Ленина, еле передвигалась. Старая большевичка имела весьма решительное, даже суровое выражение лица.
Ковальский сел к краю стола и ему начали задавать нехитрые вопросы. На первые два ответил односложно. Третий задала «видевшая Ленина».
Знаете ли вы, что в нашем небольшом городе есть улица Чернышевского?
Да, подтвердил Ковальский. Знаю. Я живу на ней.
Такой ответ не смутил её.
А кто такой Чернышевский? строго прозвучал вопрос.
Ковальский не сразу ответил. «Ну, что она, в самом деле? Один спрашивает, читаю ли я газеты, эта Может, забыла, поэтому и спрашивает?»
Что же вы молчите? старушка отодвинула от себя на середину стола лист бумаги и в упор взглянула на Ковальского.
Удивлённо так смотрела и долго.
Ковальский хотел, было, уже ответить, но старая партийка опередила:
И вы не знаете, что он написал? Какой роман?
Если иметь в виду «Что делать?», то мы могли бы все не знать о нём, если б Некрасову не вернули потерянную им рукопись этого произведения.
О чём вы? строго проговорила старушка. Не понимаю. По существу вопроса можете отвечать?
Так получилось, что всего месяц назад совершенно случайно Ковальскому в заводской библиотеке на глаза попался роман «Что делать?». Пробежав предисловие, поразился тому, что в школе этот знаменитый роман, «глубоко перепахавший» Ленина, его оставил равнодушным. Перечитав в общежитии книгу под ироничным взглядом Суслова, Александр узнал для себя много любопытного.
Пауза затягивалась. Ковальский почувствовал: надо отвечать «по существу», иначе будет поздно.
«Бухнуть, что ли, им всё сразу или по частям?» вертелось в голове.
Работу над романом Чернышевский начал на пятом месяце заключения в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, где содержались наиболее опасные, с точки зрения правительства, преступники. Это было в декабре 1862 года.
Лица членов комиссии повернулись к говорившему. Ковальский решил продолжать:
Кто такой Чернышевский, крепостники понимали уже тогда. Они знали, куда звал Чернышевский передовую интеллигенцию и народ своими статьями. В их глазах он был «коноводом юношей», «вредным агитатором». Они видели, что Чернышевский и его единомышленники готовят взрыв революции. После опубликования в журнале «Современник» в 1863 году цензура роман запретила. Его переиздали лишь в 1905 году.
Председатель комиссии, грузный, седой Рябинин хотел, было, прервать говорившего, но в последний момент не осмелился. Его рука, поднятая над столом, замерла и он не торопился ею пошевелить. «Занятный молодой человек! Про Плеханова не начнёт ли кто спрашивать? усмехнулся про себя. Не уморил бы».
Голос Ковальского, спокойный и уверенный, всем пришёлся по душе.
Могучей фигурой «особенного человека» Рахметова автор ответил на вопрос «что делать?» для освобождения России от самодержавно-крепостнического ига. И у Рахметова, и у Веры Павловны были свои прототипы. Об этом говорил сам Чернышевский. Ковальский сделал паузу. Все молчали. «Им интересно, они всё перезабыли? Напомним». В образе Веры Павловны отразились черты характера жены Чернышевского Ольги Сократовны, но основной прототип её сестра Мария, продолжал он. Они дожили до Великой Октябрьской революции, Мария умерла в 1929 году, Ольга раньше.
Вот вам, Мария Степановна, и ответ! Говорите, молодежь мало интересуется историей? Ещё как! Рябинин поверх очков посмотрел на Ковальского и предложил: Может, не будем больше спрашивать Александра, а? Молчание знак согласия. Он добродушно улыбнулся, будто не замечал колючего взгляда старой заслуженной большевички.
XVI
Есть за селом Домашка совсем недалеко, чуть в стороне от большака, небольшая деревенька Бариновка. Как только её чуть минуешь и поднимешься через мосток на взгорье, тут тебе и откроется справа неоглядная степь, слева внизу огромная луговина. А там, вдали за ней притулившееся к реке Самаре село Утёвка.
Здесь Руфина и попросила остановить машину. Румянцев остался возиться у старенького отцовского «Москвича», а Суслов, Руфина и Ковальский направились к луговине.
Сашенька, Руфина показала рукой в сторону раскинувшегося села. Что-то на фоне облаков поблёскивает и сливается с ними
Это Троицкий храм, церковь, откликнулся Александр.
Она подошла и прижалась сзади, обняв ласково за плечи.
«И назвала меня так «Сашенька», впервые при посторонних обняла Что это? Степь так действует?»
Очень люблю эти первоосенние дни. Природа грустит так светло. Притихла. Перво-осень. Как красиво звучит, произнесла Руфина.
Она в раздумьи: и с летом жалко расставаться, и осени не миновать. Бабье лето И твоё!
Глаза у Руфины повлажнели, слегка потемнев, но Александр этого видеть не мог. Только острее почувствовал её дыхание.
В осенней вышине, в светлом прогретом воздухе, словно в летнюю пору, на удивление зазвенели жаворонки. Ласка бабьего лета ввела их в заблуждение!
Остановившийся неподалёку Суслов прислонился ладонью к берёзке, вспыхнувшей костром под напором калёных солнечных стрел.
Саша, а что такое изумрудное внизу там Он показал далеко вниз, на то место, где когда-то, в детстве Ковальского, было озеро, а теперь образовалась ровная долина.
Это отава украсила луг. Сентябрь встретился с июнем. Теплынь. Вот и откликается всё так, будто начало лета Но это ненадолго. Скоро 14 сентября межа. День-летопроводец. Мы попали в самую хорошую пору. Скоро по утрам будет попахивать морозцем.
Ты крещёный? спросила Руфина. Она спустилась ниже Ковальского по обрыву и смотрела теперь на него снизу вверх лучистыми, ставшими светло-голубыми, глазами.
Да, с детства. Мама крестила меня не в нашей церкви, а в соседнем селе. Наша церковь не действует.
Саш, а вот смотри, проговорил Суслов. Попробуй убери купол храма или храм из этой панорамы и всё потускнеет, верно? Словно он притягивает свет небесный. Всё вокруг светлеет Крыша дома под куполом неба, понимаешь
Ковальский невольно ещё раз оглядел окружающее. Сколько раз сиживал он в детстве у этого ильменька на зорьке. Как часто гонял здесь стремительных чирков. Наблюдал, как учились летать, готовясь к дальним странствиям, молодые медлительные выпи.
Теплынь толкнула лёт тенетника. То здесь, то там мелькали в округе молодые паучки. У них своё кочевьё. Ищут новое пристанище.
Саша, а вот это же не паутина? удивилась Руфина, показывая на рукав своей куртки.
Ковальский подошёл, снял белесую нить и пояснил:
Это семена степного ковыля, смотри Просушенные летним солнцем ости легко подхватываются ветром и летят неведомо куда, пока где-то не опустятся. Трава мешает семени добраться до земли. И лишь когда в росистую ночь ость отсыреет, ввинчивает острое семечко в почву. Утром солнце начинает подсушивать её. Ость скручивается и отрывается, уносимая ветром. Семечко остаётся. Из него появляется потом пушистый красавец ковыльный веер
Руфина смотрела на Ковальского изумлёнными глазами. Ноздри её мелко и чувственно подрагивали. Она приблизилась и, обняв Александра, поцеловала в губы. Когда их дыхание возобновилось, прошептала:
Ты рассказывал, как поэт! И вновь приблизила свои губы
Мне завидно! отреагировал негодный Суслов.
Смутившись, Руфина легонько оттолкнулась от Ковальского. Хотите, стихи почитаю, предложил подошедший Румянцев.
Хотим! ответила за всех Руфина.
Николай легко провёл рукой у своего лица, отведя в сторону паутинку, и начал:
Голос чтеца оказался на удивление чист и мягок. Он на мгновение затих и, видя, что все внимательно слушают, продолжил: