Да, когда я говорил о наших предприятиях, у меня это вылетело из головы. Не знаю, чем там сейчас занимаются, но запретная зона до сих пор существует, сказал Генрих.
Может, вы правы, и она действительно шпионка, но тогда при чём здесь я? Всю жизнь ловил пусть крупных, но уголовников. Я же милиционер, а не контрразведчик, сказал Михаил.
В комнате наступила тишина. Михаил Васильевич, о чём-то задумавшись, неотступно смотрел в окно. Пелагея Дмитриевна, любуясь, взглянула на него: «Вылитый Джеймс Мур в роли Бонда», подумала она. Генрих же выглядел как настоящий древний германец рослый блондин с ослепительно васильковыми глазами. «За эти глаза Клава, наверное, и полюбила его, того Генриха, подумала Пелагея Дмитриевна, вспомнив отца и мать директора. Как обидно! Погибнуть за два месяца до конца войны». На душе стало горько, и мысли сами собой перенеслись на сегодняшнюю их проблему. И когда Михаил Васильевич отвернулся от окна, перед его глазами встала такая картина: Пелагея Дмитриевна сидела в кресле, держа в правой руке именной наган и уперев его ствол в свой подбородок. При этом взгляд у неё был такой задумчиво-отрешённый, с какой-то грустью, и со стороны создавалось впечатление, что задумала застрелиться, но пока ещё окончательно не решилась на это. Так она любила думать над сложными проблемами. Как-то, ещё в начале службы, её начальник, увидев такую картину, был в ужасе. Он в самом деле подумал, что Пелагея хочет застрелиться, тем более что проблемы на тот момент у неё были очень серьёзные, и Пелагею даже подозревали в измене. Но начальник не верил в измену и поэтому с криком: «Паша стой, не делай этого» бросился к ней и выхватил у неё наган. Но со временем он привык к этому и понял, что как Шерлоку Холмсу помогала его трубка, то никогда не курившей Паше, помогал револьвер, упёртый в подбородок.
Внезапно Пелагея Дмитриевна опустила наган и сказала:
Я полагаю, мальчики, что надо сделать следующие вещи: первое проконтролировать, если это возможно, появление паспорта с её первоначальными данными или с данными, которые она могла получить на почте. Второе надо ещё раз досконально побеседовать с её коллегами на почте и в школе. Даже профессионал может упустить какую-то незначительную мелочь. Я же со своей стороны постараюсь узнать, есть ли в вашем городе объекты, представляющие государственную тайну. К счастью, ещё не все мои друзья на пенсии.
К сожалению, повторные разговоры с работниками почты ничего нового не дали. Ответ от друзей Пелагеи Дмитриевны тоже запаздывал, и друзьям ничего не оставалось, как отправиться домой, тем более что заканчивался больничный лист директора. Зато дома их ждал неожиданный успех. Одна из молоденьких учительниц вдруг вспомнила, что однажды видела пропавшую учительницу под руку с директором местного краеведческого музея, Виктором Андреевичем Мельгуновым. Михаил Васильевич, едва дождавшись конца урока, тотчас помчался к нему. Мельгунова историк раньше немного знал, так как он, как и Михаил Васильевич, был холостяком и питался в «Домовой кухне». Готовили там довольно прилично, обеды на дом отпускались со скидкой десять процентов, и поэтому многие холостяки посещали это заведение. Там и познакомились Мельгунов и Михаил Васильевич.
Войдя в здание музея и спросив у вахтёрши, как пройти к директору музея, историк вошёл к нему. Тот поднялся из-за стола и с улыбкой спросил:
Заинтересовались историей нашего города?
Но когда узнал тему предстоящего разговора, сразу нахмурился и сказал:
Для меня очень неприятно всё это вспоминать, но если вам так необходимо знать, спрашивайте.
Прежде всего, не могли бы вы рассказать, как познакомились с ней.
Познакомились мы вскоре после её приезда в наш город. Она пришла в музей и очень всем интересовалась. В это время я был в одном из залов. Мы разговорились. Разговор пошёл легко и интересно, и вечером мы уже ели мороженое и пили кофе в одном из наших кафе.
А потом?
Потом свидания. Правда, ей почему-то нравилось встречаться в тихих укромных местах. Потом объяснения в любви, разговоры о предстоящей свадьбе.
А почему всё кончилось?
Я был в командировке в областном центре, Виктор помолчал, видимо, воспоминания очень тяготили его, знаете, от природы я очень дальнозорок и увидел их издалека, её и одного моего знакомого. Я видел, как он всю её буквально ощупывал, и ей это нравилось, и потом они долго-долго целовались. И знаете, что меня больше всего задело? Даже не сам факт измены, а с кем она мне изменила. Это бывший мой знакомый, негодяй и никчёмный человечишка, в жизни его интересовали лишь две вещи это глубоководное погружение и женщины.
И что было после?
Я без объяснения причин порвал с ней. Она пыталась добиться у меня, почему я внезапно охладел к ней, но я не стал объясняться, и она постепенно отстала.
Не могли бы вы назвать имя этого человека?
Красовский Игорь Владимирович или Гарри, как он любит, чтобы его называли.
Спасибо, это может очень пригодиться.
А вам можно задать один вопрос? спросил директор музея. Вы пока не нашли её, живой, при этих словах он замялся, или её труп?
Пока ещё нет, ответил Михаил.
Они вежливо попрощались, а уже завтра утром, наскоро переговорив с Генрихом, Михаил Васильевич мчался в электричке в областной центр. Но как оказалось, он мог не спешить. По данным ЗАГСа, Красовский Игорь Владимирович, экономист строительного треста и аквалангист-любитель, умер от кровоизлияния в мозг три месяца назад.
«Вот тебе бабушка и Юрьев день», пришла в голову Михаила старинная поговорка, которая в наш век атома и электричества сократилась до одного слова «Облом». Он поговорил с патологоанатомом, который делал вскрытие, но и у того не возникало никаких сомнений в диагнозе.
Тогда Михаил Васильевич вдруг вспомнил про Витю Коротеева, своего друга и бывшего коллегу по Интерполу. После «того» дела их обоих наградили Орденами Почётного Легиона и очень-очень вежливо вышвырнули из организации. Похоже, что каким-то краем они зацепили кого-то, сидящего на Олимпе. Михаил Васильевич после этого психанул и ушёл из МВД, хотя там его очень уговаривали остаться, обещали в скором времени генеральские погоны. Но он, вспомнив своё первое высшее образование, решил пойти в школу, где был директором Генрих, тоже его друг.
А Витя пошёл работать в МУР и стал там ведущим экспертом. С лицом орангутанга и с обезьяньими руками, которые могли опускаться, казалось, ниже колен, он обладал далеко не обезьяним интеллектом и по праву считался в Интерполе одним из лучших специалистов; к тому же слыл большим энтузиастом своего дела. Михаил Васильевич позвонил ему в Москву, и он пообещал приехать через два дня.
Сложностей с разрешением на эксгумацию тоже не оказалось. Начальник управления, выслушав его, сказал:
Ну что же валяй. Шерлок Холмс. Красовский был одинок, так что разрешения родственников не потребуется, а так если что найдёшь, и нам интересно будет.
Домой Михаил Васильевич не поехал, дал телеграмму Генриху о том, что задерживается и остаётся ждать Витю. Михаил заказал столик в ресторане, чтобы отметить встречу, но, как оказалось, он забыл Витю. Сев в такси, Коротеев первым делом спросил:
А до кладбища далеко?
Этот вопрос сильно смутил водителя, так как перед этим Михаил попросил отвезти их в лучший городской ресторан. Вместо ресторана, они всё же очутились на кладбище. Достав с помощью кладбищенских рабочих гроб, Коротеев категорическим тоном приказал всем отойти в сторону и, достав свой, на заказ сделанный чемоданчик, начал колдовать. Минут через сорок он закончил и, улыбаясь, что уж, казалось, было совсем не к месту, сказал:
Молодец, хорошая работа.
Ты имеешь в виду себя? спросил Михаил.
Ну, вообще-то, ко мне это тоже относится. Но в первый раз я имел в виду того, кто это сделал, он кивнул на гроб. Могу спорить хоть на десять ящиков армянского коньяка, местные эксперты съели бы это и не подавились. Очень редкий яд, следов почти не оставляет, но мне удалось найти реактив, который показывает наличие продуктов распада этого яда. Как Шерлок Холмс, помнишь, с его реактивом на гемоглобин, и тут он опять глупо заулыбался.
Ты сможешь написать официальное заключение? спросил Михаил.
Конечно, нет разговора, только, при этом улыбка покинула его лицо, во-первых, поставь в известность об этом местное МВД и желательно даже КГБ. Понимаешь, это очень редкое вещество, в советской аптеке его не купишь, да и самому синтезировать, поверь мне, крайне сложно. Это тебе не кураре. Помнишь деда Василия, как мы помогли ему с волками?
Помню. Мы, как два индейца с луками и с твоими стрелами, которых ты намазал своим самодельным кураре. Деду Василию трудно пришлось, когда он приехал сдавать волчьи шкуры. Представь, восемь волчьих шкур и не одной пробоины. Деду пришлось сказать, что он всех их застрелил из мелкашки[2] в глаз.
Его хотели взять в сборную Союза по стрельбе, рассмеялся Михаил.
А мне было совсем не смешно, когда ты дёрнулся, и твоя стрела пролетела рядом с моим плечом.
Но, а теперь, во-вторых, продолжил он. Этот яд фигурировал в «том» деле, из-за которого от нас «ушли», а там осталось много неясностей. Поэтому будь очень осторожен. Мне неохота потерять такого друга, как ты.
Вечером они всё же отметили встречу, пригласив на неё начальника областного МВД, так что ужин вышел отчасти деловым. Наутро Михаил Васильевич получил официальные полномочия на ведение следствия, и начальник обещал ему собрать все данные о Красовском. Вечером того же дня Михаил, проводив в аэропорт Витю и пообещав его держать его в курсе дела, вернулся домой. Дома его ждало разочарование. Генрих получил письмо от Пелагеи Дмитриевны, в котором она сообщала: что никаких оборонных объектов в их городе не имеется, а за вывеской «Запретная зона» находится лепрозорий (интернат для больных проказой, такие были в СССР), и всё держится в тайне лишь для того, чтобы не тревожить местное население.
Единственный интерес представлял сторож лепрозория, бывший работник оборонки, которая раньше разрабатывала там акваланги. От него удалось узнать, что изобретатель погиб во время испытаний своего оборудования ещё во время войны, и без него всё дело пошло на спад и вскоре совсем заглохло. Человек он был очень талантливый, заинтересовался возможностью кашалота погружаться резко на полторы тысячи метров и что-то, как считали, открыл в этой области, какую-то специальную дыхательную смесь, позволяющую избежать кессонной болезни. На первых порах всё шло удачно, но вскоре погиб штатный испытатель, а потом и сам изобретатель, и проект похоронили. Лаборатория ещё некоторое время существовала изучали трофейные немецкие, итальянские и французские акваланги, а затем прикрыли и её. По словам сторожа, а он производил впечатление человека, которому можно верить, никто у него в последнее время или раньше ничем не интересовался, хотя кое-кто в городе знал о его работе в лаборатории.
В общем, следствие опять зашло в тупик.
Вскоре пришло сразу два письма. В одном из них, полученном Генрихом, Пелагея Дмитриевна советовала им досконально изучить всю историю отношений директора краеведческого музея и учительницы, ведь целью её было наверняка не создание примерной советской семьи и, судя по всему, к водолазному делу директор тоже не имел никакого отношения.
Генрих постоянно посылал ей письма о ходе расследования и в одном из них упомянул, что директор музея не умеет плавать. Это ему удалось узнать из осторожных расспросов знакомых Мельгунова. В другом письме, пришедшим из Парижа на имя Михаила, сообщалось о разных новостях из Интерпола, в том числе о деле, которое заставило Михаила уйти в учителя.
Анри Фрезе, его коллега и хороший друг писал, что замдиректора Интерпола, инициатор их с Витей увольнения, обвинён в измене и арестован французской контрразведкой (аналог КГБ). Ведётся повторное расследование этого дела, и Анри надеялся, что после окончания расследования они смогут вернуться в организацию.
«Да уж, шиш вы его найдёте», подумал Михаил, «два года прошло за это время. Умный человек все маленькие следочки десять раз заметёт. А судя по всему, за этим всем стояла очень умная голова». И тут на него нахлынули воспоминания
* * *
Несколько лет по всему миру происходили кражи редкого антиквариата. И всегда успешно. Кражи осуществлялись очень тщательно, на подготовку и саму операцию денег не жалели. Машины, инструменты, средства связи, исполнители всё по высшему разряду. И что самое интересное, похищенные предметы они будто в землю зарывали или в море топили Ни на каких подпольных аукционах и в подпольных частных коллекциях они, насколько было известно, не появлялись. А осведомителей в Интерполе хватало. Нередко Интерпол выходил на исполнителей и начинал разматывать цепочку, но в определённом месте, доходя до очередного посредника, цепочка обрывалась, не оставляя конца. Контора, честно говоря, уже отчаялась, когда-либо их поймать, но помог случай.
Как говорится, и на старуху бывает проруха. Дело началось с пустяка для Интерпола. Они арестовали одного подпольного торговца драгоценностями. Перебирая у него на квартире: алмазы, рубины, сапфиры и прочий, как выражался Витя, «гравий», он вдруг прекратил опускать свои шуточки и вдруг замолк. Я тогда с удивлением глянул на него. Витя держал в руках древнюю золотую монету и очень тщательно рассматривал её в лупу.
Ты что, мало нагляделся на золотые монеты? спросил я.
Чудак, ты знаешь, что это такое? Если, конечно, не подделка, ответил Витя, благоговейно держа на ладони монету. Это монета Тай Хао первого китайского императора, точнее, они тогда ещё не носили этот титул, а назывались «властители».
Ну и что? вырвалось у меня по простоте душевной.
Да пойми же, это почти три тысячи лет до нашей эры, многие учёные вообще считают мифическим его существование, а здесь, и он замолчал.
Витя был помешан на древнем Китае и, наверное, при желании мог написать на эту тему не одну докторскую диссертацию.
И тут в душе Михаила проснулся историк, и он с почтением взял монету в свою ладонь. Радиоуглеродный анализ показал подлинность монеты. Всего монет было пять. Проследив путешествие монет от торговца краденным, по цепочке Интерпол вышел на одного парижского старика-антиквариата, которому удалось всё-таки обхитрить контору, переселившись за два дня до их визита на Сен-Жерменское кладбище. Казалось, дело завершено, но в голову Михаила пришла интересная идея.
Дело в том, что все похищенные неуловимой бандой предметы старины были не просто антикварными, а уникальными. Главарь банды имел очень изысканный вкус, и Михаил предложил руководству поймать его на эти монеты, как на живца. Надо только разместить их на одном из подпольных аукционов и ждать. Несомненно, у главаря на таких аукционах есть осведомители. Трудность задачи заключалась в отслеживании цепочки при передаче трёх монет. Начальник почему-то решил, что на аукционе должны быть представлены не одна, как хотел Михаил, не пять, а именно три. Покупатель назначил встречу для проверки подлинности, на встречу пошёл Михаил, он безупречно говорил на французском. Он передал посреднику одну монету, тот ему денежный залог, и они расстались. Чтобы не вызывать случайное подозрение, встречу Интерпол оставил без наблюдения. Вечером в квартире Михаила раздался телефонный звонок, и голос посредника сказал одно единственное слово: «Да» и повесил трубку. Это значило, что покупка состоится завтра в то же время на том же месте.