Когда приезжаешь не как гость на несколько дней, а как беженец, тебя встречают не так сердечно. Морис конечно же не закупил никакой провизии, он говорит, что когда Пинкус позвонил, в магазинах было уже пусто. Поздний вечер, и я ложусь спать. Хотя взрослые и Рутка продолжают разговаривать в соседней комнате, я проваливаюсь в глубокий, без сновидений, сон.
Это последняя мирная ночь. Когда наступит следующая такая ночь, я буду уже взрослым, а мир уже никогда не станет таким, как тогда, когда я заснул в своей кровати в Варшаве. Когда окончится Вторая Мировая война, останется совсем немного или вовсе не останется евреев в Польше, Чехии, Словакии, Венгрии, Югославии, Греции, Латвии, Литве, Эстонии, Австрии и Германии. Гитлер достиг по крайней мере одной из своих главных целей: сделать Среднюю и Восточную Европу Judenrein свободной от евреев, уничтожить девять десятых еврейского населения во многих странах Западной Европы. Вся цветущая еврейская культура, неиссякаемый источник, откуда появились все еврейские ремесленники, рабочие, нищие, ученые, предприниматели, писатели, поэты, художники, музыканты и мыслители будет уничтожена. Старики, юноши и дети, женщины и мужчины, те, кто придерживался религиозных обычаев и те, кто пытался ассимилироваться, те, кто хотел стать христианином и принимал крещение, и те, кто женился на христианках, и дети от таких браков все они будут уничтожены. Богатые и бедные, те, кому удалось получить образование, и малообразованные, говорящие на идиш и на польском, больные и здоровые, красивые и безобразные, одаренные и отсталые, с хорошими отметками и плохими все они будут истреблены.
Что мы такого сделали? Каким образом каждый из нас, весь наш народ, заслужил этот смертный приговор? В чем виновен я, мой брат, наш отец Пинкус и мама Сара? В чем виновны все мои школьные товарищи, все евреи, которые пытались учиться в польских школах, и те, которые вообще не ходили в школу? Ничто не поможет, совершенно безразлично, какую дорогу ты выбрал в жизни все будут уничтожены.
Адольф Гитлер дал приказ. Ранним утром 1 сентября 1939 года гусеницы его танков загрохотали на польской земле, его штурмовики запустили моторы и поднялись в воздух навстречу гибели всей Европы и самого Гитлера. Почему он не удовлетворился тем, чего уже достиг?
Адольф Гитлер потерпит поражение во всех своих замыслах как государственный деятель, как диктатор и как полководец. Он потянет за собой в пропасть весь свой народ. Но это произойдет только через пять долгих лет, восемь бесконечных месяцев и одну неделю, а до этого десятки миллионов солдат и мирных жителей погибнут без всякой к тому необходимости. Карты мира и Европы будут начерчены заново, падут империи, его родная страна превратится в пустыню, его народ будет разорен и сам он покончит жизнь самоубийством. Он покончит жизнь самоубийством, когда уже не останется детей и стариков, которых он мог бы бросить в бой, чтобы защищать его болезненные амбиции. Только одно ему удалось уничтожить, или, по крайней мере, почти уничтожить цыган и евреев в Европе. Почти, потому что кто-то из нас все же выжил. Я, по случайности, один из них.
Война
Осада Варшавы
Утром 1 сентября 1939 года я проснулся в квартире Мориса в Варшаве. Меня разбудили громкие голоса на улице могли бы говорить потише в такую рань. Я надел пижаму и спустился в кухню. Мои родители, Морис, его жена Магда, Рутка все уже одеты. Война. Немцы напали на Польшу.
За завтраком Пинкус спрашивает Мориса, закупил ли он продукты. Морис раздражается люди вообще легко раздражаются, когда они неправы. Нет, он ничего не купил на те деньги, что Пинкус перевел ему из Ченстоховы, он считал, что в этом нет никакой необходимости, к тому же у него не было времени и в магазинах уже ничего не было. Пинкус не возражает он не любит бессмысленных упреков. Я никогда не слышал, чтобы он сказал кому-то: «А что я тебе говорил?» или «Почему ты не сделал, как тебе было сказано?», если уже слишком поздно что-либо изменить. Это, наверное, под его влиянием я никогда не задаю больным бессмысленный вопрос: «Почему же вы не обратились к врачу раньше?» это жестоко, особенно по отношению к раковому больному.
Пинкус и Сара собираются пойти и купить продукты. Я иду с ними. Мой младший брат Роман остается дома нам надо купить много, и он будет мешать. Роман не протестует, он сидит один за столом, и ноги его не достают до пола. В обычные дни ему не разрешают сидеть в пижаме за столом.
На улице чудесный, чуть прохладный осенний день. По небу плывут тонкие ажурные облака, то и дело выглядывает солнце, и настроение у публики приподнятое. Незнакомые люди обращаются друг к другу: «Мы им покажем! Франция и Англия поддержат нас, они уже предъявили немцам ультиматум!» В последние дни часто показывали киножурнал «Francja czuwa», «Франция на посту» марширующие французские войска в тяжелом полевом обмундировании, французская авиация, неприступная линия Мажино.
Каждого польского солдата, случайно оказавшегося поблизости, встречают как героя, и он принимает это, как должное в Польше всегда восхищались своими солдатами. Я поддаюсь общему настроению, мне интересно конечно же мы им зададим! Как мудро придумал отец, что мы уехали из нашего приграничного городка в большую и надежную Варшаву в Ченстохове, чего доброго, уже идут бои.
А в магазинах пусто. Еще можно купить скоропортящиеся продукты свежий хлеб, молоко, пирожные. Но варшавяне уже смели все, что долго хранится муку, картошку, консервы, даже масло и маргарин, мясо все. После того, как на прошлой неделе Польша вежливо, но решительно отклонила требования Германии, стало понятно: война неминуема. То немногое, что еще не скупили, владельцы лавок отложили на черный день для себя и для своих постоянных клиентов что поделаешь, война. Приказчики в продуктовых лавках нам ничего не продают мы не их клиенты, время супермаркетов еще не пришло, понятие самообслуживания в Польше пока не существует. Мы возвращаемся домой с нашими скромными покупками. Магда помогает разобрать продукты, хотя и считает, что мы беспокоимся понапрасну.
На улицах устанавливают громкоговорители информировать, воодушевлять и предупреждать население. По радио все время передают бодрые марши вперемежку с военными бюллетенями, чаще всего мы слышим речи и лозунги лидеров страны. В польском правительстве со времен завоевания независимости в 1918 году всегда преобладали военные, и я не помню, чтобы кто-нибудь этому удивлялся или ставил под сомнение. После смерти отца нации маршала Пилсудского, страной руководит другой генерал, Эдвард Шмиглый-Рюдзь. Но он не так ярок и конечно же не так популярен, как всегда хмурый, но несокрушимо уверенный и надежный Пилсудский.
По радио передают новые правила по ночам вводится затемнение, появились сигналы тревоги, передают зарубежные новости. Понять, что же на самом деле происходит на фронте, невозможно. Сообщаются в основном мелкие детали, они не особенно тревожны. Со дня на день все с нетерпением ждут, когда же Франция и Англия выполнят свое обещание и объявят Германии войну, они же должны начать боевые действия на западном фронте именно сейчас, когда немецкая армия в Польше. Слухи, слухи французская авиация уже в воздухе, она направляется к нам.
Проходит еще день, а Франция не торопится. Англия ведет себя еще осторожнее, продолжается обмен нотами. Но настроение в Варшаве все равно приподнятое: подумаешь, Франция, Англия, справимся и без них. Мы покажем этому психу Гитлеру, где раки зимуют! Отец выглядит все более и более встревоженным думаю, оттого, что мы так и не сумели запастись продуктами.
Через пару дней Франция, а потом и Англия объявляют Германии войну, но это только заявления, ничего не меняется, на западной границе Германии все тихо. Союзники не шлют к нам никаких самолетов, слухи о французских армадах оказались болтовней.
Зато целый ряд стран заявляет о своем нейтралитете, в частности, Бельгия и Голландия. Мы-то думали, что они друзья англичан, французов, и, само собой, наши, но они не хотят быть втянутыми в войну, они хотят, чтобы их оставили в покое, что бы с нами ни произошло. С другой стороны, ползут слухи, что советские войска якобы вошли в Польшу, но это не может быть правдой. Ведь наше правительство заявило, что мы не хотим их помощи. Или они поступают с нами так же, как мы поступили с Чехословакией всаживают нам нож в спину? Все хорошие новости кажутся правдивыми, как бы плохо они ни вязались с действительностью, все скверные новости ерунда, всего лишь злокозненные слухи.
Громкоговорители на варшавских улицах предупреждают о шпионах и вредителях. Не заводите бесед с незнакомцами, не говорите, где расположены наши фабрики и заводы, помалкивайте, если разговор зайдет о дорогах, поездах и другом транспорте, и уж совсем следует держать рот на замке, когда дело касается нашей обороны какие подразделения ты видел, где служат твои родственники, где расположены мобилизованные части. Если какой-нибудь чужак чересчур любопытен, сообщите в ближайший полицейский участок.
На улицах патрулируют бойцы гражданской обороны с повязками на правой руке они должны контролировать затемнение, чтобы ни одна полоска света не просочилась через занавески. Как будто это имеет какое-то значение неужели немцы не знают, где находится Варшава? В каждом доме есть уполномоченный, он показывает нам бомбоубежище и следит, чтобы в случае воздушной тревоги мы спускались туда. Постоянно проводятся учебные воздушные тревоги, так что мы уже легко различаем сирену, призывающую нас спуститься в бомбоубежище, и сирену, возвещающую о том, что опасность миновала.
Уже на третий день войны звучит не учебная, а самая настоящая воздушная тревога, и на Варшаву падают первые бомбы. На пятый день Варшава окружена, мы отрезаны, единственная связь с миром радио.
Пять дней ушло у немецкой армии на то, чтобы перемолоть польскую оборону, чтобы скосить всю доблестную кавалерию с ее саблями, даже длинные пики отважных улан оказались бессильными в бою со стремительно продвигающимися немецкими танками под Кутно. Пять дней и польские военно-воздушные силы уничтожены на летных полях. Они даже не успели подняться в воздух. Бомбардировки городов выгнали на дороги огромные толпы беженцев, препятствующих перегруппировке остатков польской армии. Пять дней понадобилось, чтобы разрушить миф о непобедимой польской армии и окружить польскую столицу.
Ни громкоговорители на улицах, ни газеты, ни радио не сообщают, что президент, все правительство, все до одного государственные советники, вся высшая администрация и практически все военачальники сбежали в Румынию, променяв опасности войны на спокойное, но, с моей провинциальной точки зрения, бесславное существование. Это стало для нас ясным, когда отважный бургомистр Варшавы Старзиньски объявил, что принимает на себя все гражданское и военное руководство страной. Он кажется уверенным и искренним. Остатки варшавского гарнизона, вдохновленные его мужеством, отказываются капитулировать. В мирное время Польшей руководили генералы, но когда настал час военных испытаний, во главе страны стал сугубо гражданский человек бургомистр польской столицы.
Воздушные налеты становятся все чаще и продолжаются все дольше. Мы научились быстро спускаться в бомбоубежище, научились кое-как организовывать жизнь в тесном подвале. Мы знаем, что надо захватить с собой из квартиры, чтобы можно было поесть и поспать только необходимое, все, в чем нет острой потребности, мы оставляем в квартире.
Но поспать в бомбоубежище не особенно удается. Мы уже отличаем звук снарядов тяжелой артиллерии от рева пикирующих Штукас немецких штурмовиков, нам знаком свист падающих бомб. Мы теперь знаем, что зажигательные бомбы довольно опасны, хотя их и не слышно.
Вы когда-нибудь слышали вой тяжелого артиллерийского снаряда или надрывный рев пикирующего бомбардировщика? Если нет, вы легко можете себе представить, что это за звуки и как себя чувствует человек, запертый в тесном подвале, посреди осажденного города, когда негде скрыться и некуда убежать. Представьте себе, как ребенок мой брат, или подросток я сам, чувствовали себя в нашем подвале. Или что переживали родители с их врожденным инстинктом защищать своих детей как Сара и Пинкус, лишенные возможности хоть как-то, пусть даже своим телом, прикрыть нас от грозящей опасности. Ты знаешь, что снаряд сейчас упадет, но не знаешь где. Сейчас, вот уже сейчас, раздастся мощный взрыв, но ты не знаешь, насколько близко от тебя, а может быть, ты и не услышишь взрыва, потому что этот снаряд предназначен как раз тебе, ты не знаешь, будешь ли ты в живых через несколько секунд, или тебя разорвет на куски, или тяжело ранит но у тебя нет ни единого шанса не только попасть в больницу, но и просто получить квалифицированную помощь. Твоя жизнь зависит от того, когда пилоту придет в голову начать пике, когда откроется бомбовый люк, как артиллерийский расчет поставит прицел несколько сантиметров правее и тебе, и твоим близким конец, несколько сантиметров левее и ты пока еще в живых. На этот раз. Но еще будет много бомб и снарядов, через несколько минут, ночью, утром, этому не видно конца, и ты ничего не можешь с этим сделать. Потому что ты принадлежишь к гражданскому населению, невооруженному и беззащитному, помыкаемому гражданскому населению главной жертве современной войны.
Если ты принадлежишь к гражданскому населению, во время войны у тебя нет никаких прав. Принимаемые в мирное время гордые декларации и конвенции стоят во время войны меньше, чем один-единственный пистолет. Потому что если у тебя есть пистолет, штык или хотя бы противогаз, у тебя есть хоть какое-то, пусть ложное, чувство защищенности, чувство, что ты можешь за себя постоять. А после целого дня яростной бомбежки никто даже и не вспоминает о том, что существует Женевская конвенция об обязанностях воюющих сторон перед гражданским населением. Все, что говорилось, писалось, обсуждалось и после долгих взвешиваний принималось в мирное время, не стоит ломаного гроша. Потому что это война, и ты уже в пределах досягаемости вражеского оружия, и у тебя нет никаких прав. Можно только удивляться, как умные, дальновидные люди тратят столько сил, труда и денег, чтобы разрабатывать все эти далекие от жизни, наивные и бессмысленные документы. Все, что происходит во время войн, подтверждает, что созданные ими декларации не стоят бумаги, на которой они написаны. Войны нельзя допускать, потому что их нельзя выиграть, в войнах нет победителей только побежденные.
Ты пытаешься сделать все, чтобы защитить себя и своих близких. При звуке сирены ты бежишь в бомбоубежище в нашем доме это просто подвал. Ты надеешься, что это тебя защитит, не от прямого попадания, конечно, но уж во всяком случае, от осколков, свистящих на улице после каждого взрыва.
Ты знаешь, что снаряд изготовлен в другой стране, делал его рабочий, которого ты никогда не встретишь, нацелит его неизвестный тебе человек в военной форме, и он обязательно собирается попасть в тебя или в кого-то еще в осажденном городе. Снаряды неумолимы, они не имеют чувств, они предназначены, чтобы разрушать и убивать все на своем пути, и сделаны в соответствии с этим предназначением. Во время бомбежки тебе кажется, что ты готов отдать все, что угодно, пусть случится самое худшее лишь бы прекратился этот кошмар. Но когда он прекращается, ты все равно знаешь, что скоро все начнется заново. Это не война армий. Это война гражданского населения, война детей, стариков и женщин.