Ведь я к вам пришел не просто так, а по очень важному для меня делу, он замолчал и выжидательно взглянул на нее. Она утвердительно кивнула.
Я так и поняла, поэтому поспешила к вам. Прошу вас, голубчик, расскажите, что же случилось?
Эх, Ольга Андреевна, душевный вы человек. Брату моему повезло с вами. Если бы у меня была такая жена, как вы, я бы не жил такой жизнью, как жил до сих пор. Ну да что говорить. Мне, видать, не судьба встретить такую женщину, как вы. Вы наверное в курсе, что с прошлого года я проживал на съемной квартире. У меня с матушкой длится конфликт из-за разногласий во взглядах по поводу того, как мне нужно жить и чем заниматься. Убедить матушку невозможно, и я вынужден был уйти Знаю, что причинил ей боль, но в тот момент не мог поступить иначе, Петр снова малодушно искал оправдания содеянному, только теперь уже в глазах Ольги Андреевны. Сперва хотел рассказать ей всю правду о своем воровстве, но когда посмотрел на ее честное одухотворенное лицо, понял, что она вряд ли его поймет. Да и у него самого, пожалуй, не хватит духа этим рассказом, пусть и с раскаянием, разрушить установившиеся между ними теплые доверительные отношения.
А с матушкой вы уже помирились? спросила Ольга Андреевна, с участием глядя на молодого человека.
Пока нет, но когда она вернется из своих палестин, я с ней поговорю. Надеюсь, она простит меня.
Уверена, что простит. Матушка любит вас больше кого бы то ни было, уверила его Ольга Андреевна.
Эти господа втянули меня в свой преступный сговор, а теперь вымогают деньги, судорожно выпалил он.
Она охнула, прижала ко рту руку и спросила:
Сколько на вас числится долга, голубчик?
Сейчас осталось четыреста рублей.
Ольга Андреевна призадумалась.
Я подумаю, как вам помочь. Дать вас сразу все деньги у меня не получится. Возможно, смогу по частям. Но вы на меня уж, сделайте милость, не обижайтесь. Я сама съезжу к этим людям и отдам им деньги.
Петр Кузьмич в изумлении уставился на невестку.
Это невозможно. И опасно. Они нехорошие люди.
Ну чем они для меня могут быть опасны? Я их не боюсь. Я старше вас, и взять с меня нечего. К тому же, я дама, и обворожительно улыбнувшись, прибавила, когда я найду деньги, я вам сообщу. Вы расскажете, куда нужно съездить?
Петр пожал плечами:
Вы ставите мне невыполнимые условия. Я не могу согласиться, чтобы ради меня вы подвергали себя опасности.
Петр Кузьмич, я поеду не одна. Вам не нужно за меня беспокоиться.
С Иваном? Тем более невозможно. Мне ничего не нужно от вас, Ольга Андреевна. Денег тоже не нужно, хмуро кивнув, он попрощался с ней и быстро ушел.
2
Иван Кузьмич встрепенулся, когда зазвенел дверной звонок. В коридоре раздались энергичные шаги, распахнулась дверь, и к нему буквально ворвался широкоплечий высокий богатырь с аккуратно постриженной черной бородкой, брат Федор.
Они пожали друг другу руки и крепко обнялись, тепло, по старинке троекратно расцеловавшись. Оба отличались мужественной статью: косая сажень в плечах, приятные благородные черты лица, спокойный умный взгляд серых глаз это были семейные черты Ухтомцевых, доставшиеся от предков.
Пройдя в кабинет, братья расположились в мягких кожаных креслах возле ломберного столика, на котором были расставлены услужливой рукой дворецкого графины с различными прохладительными напитками и два высоких фужера.
Как поживаешь? Как здоровье твое, детей и супруги? расспрашивал Федор после того, как осушил второй стакан лимонада.
Иван благодушно произнес:
Да все хорошо, сейчас за обедом их и увидишь. Расскажи, почему не привез к нам своих? Мы-то с Ольгой думали, вы все приедете погостить. Моя уже и комнаты для вас приготовила.
Сережа приболел, и мы не рискнули его к вам везти. Аннушка сейчас с сыном, ухаживает за ним.
А чем заболел?
Кашлять стал сильно. Но сейчас уже все, слава богу, ему уже лучше, пошел на поправку. Но он нас очень напугал.
Иван слушал брата и сочувственно кивал головой:
Правильно сделал, что не взял их. Не дай бог, стало бы хуже
Вот и вот. Потому и не взяли. Ты ведь знаешь, моя Аннушка в нем души не чает. Вся так и обмирает, если сынок чихнет или кашлянет, докторов вызывает. Но я с ней не спорю, она мать. Что слышно про матушку, Петр как? Хочу завтра к ним заехать.
Ну, матушка как всегда паломничает, Петька как всегда болеет. Слышал от Тимофея, что недавно вернулся домой.
Вижу, что ты еще сердишься на него? посерьезнев, спросил Федор.
Ты меня, Федя, извини. Но я о нем даже говорить с тобой не хочу.
Понятно, нахмурился тот, завтра я его навещу и попробую с ним поговорить. Расскажи, как ты съездил на ярмарку? Что там нового?
Всё также: люди торгуют, суетятся, сделки свои заключают. Познакомился там с англичанами, металлурги. Один шустрый такой, быстро-быстро на своем разговаривает, ничего не понятно. Хорошо, при них толмач был. А так ни черта бы не понял. В общем, предложили они нам установить современную плавильную печь.
Федор Кузьмич оживился:
Что за чудо техники?
Иван рассказал о печи Мартена и добавил:
Я взял описание печи, но оно на английском. Отдал Гиммеру, он переведет и завтра покажет, пояснил Иван.
Хорошо, одобрил Федор Кузьмич действия брата. Он соскучился по нему и теперь с удовольствием разглядывал посвежевшее загорелое лицо брата. Нужно будет в контракте с англичанами прописать точный график отправки печи. Пойдет по морю, рассказывал Иван.
Хорошее дело. Англичане деловые люди, и с ними надо все учитывать. Если есть риск потери дохода, они своего не упустят и постараются повесить на противную сторону. Тебе надо все учесть и повернуть все возможные финансовые издержки в свою пользу, посоветовал Федор Кузьмич и довольный потер руки. Ему нравилось распутывать замысловатые хитросплетения различных коммерческих подрядов.
Что в деревне? У нас в мае на Невской бумагопрядильной фабрике была стачка. Потом волнения среди рабочих и студентов, рассказывал Федор столичные новости.
Про стачку читал в газете. А что требовали? поинтересовался Иван. Серые глаза вспыхнули нехорошим стальным блеском.
Все как обычно: увеличение заработной платы, уменьшение штрафов и рабочего времени.
Под суд надо отдать зачинщиков, безапелляционно заявил Иван.
Суд уже идет. Я как представитель общества петербургских промышленников тоже присутствую на заседаниях. Занятное дело: ведь там, действительно, вскрылся страшный произвол владельцев фабрики. Поэтому-то и запретили освещать процесс, чтобы лишний раз не будоражить либеральное общество. Ходят слухи, что подготовлен даже специальный циркуляр, который собираются разослать в губернии с рекомендациями не доводить дела о стачках до судов, арестовывать зачинщиков на месте и немедленно высылать в административном порядке.
Спасибо, что предупредил, Иван кивнул головой и расслабленно откинулся на спинку кресла.
Неорганизованные выступления рабочих, студентов расшатывают нашу государственность и приближают революцию. Вспомни, как было во Франции. Нельзя допустить смуты и революции. Но наши прозападные либералы и их противники социалисты хотят одного революции. Теперь дворянская и студенческая молодежь увлеклась народничеством, пошли в деревню, чтобы там начать революцию. Не встречал в деревне «учителей крестьян», этаких кротких волков в овечьей шкуре? с шутливым сарказмом полюбопытствовал Федор Кузьмич.
Ему очень хотелось поговорить о политике, обсудить будоражащие его пытливый ум события в государстве, царском окружении и обществе. Федор Кузьмич увлекался политикой, но дальше, чем обсуждения на заседаниях общества, он не заходил. Обстановка в империи казалась ему тревожной, двоякой: с одной стороны, по его мнению, хорошо бы правительству и «ослабить вожжу», облегчить рабское положение рабочих на фабриках, чтобы не допустить роста недовольства. А с другой стороны, как владелец завода он выступал против расширения прав и свобод рабочих. И вопросы, которые он себе задавал, требовали осмысления, выработки стратегии действий как промышленника, и именно они послужили толчком к его решению вступить в Петербургское общество для содействия русской промышленности и торговле. Федор Кузьмич получил это предложение в мае на Всероссийском торгово-промышленном съезде от одного из знакомых промышленников, о чем он потом с удовольствием поведал брату в письме.
Все эти разрозненные события волновали все слои российского общества, консервативное и либеральное. Петербургские фабриканты и купцы ощущали надвигающуюся угрозу революции. Некоторые, в число которых входил и Ухтомцев, считали, что правительству лучше заранее провести необходимые реформы, принять закон по охране труда рабочих, не накаляя ситуацию до предела. Однако были и такие фабриканты, которые резко возражали против любых уступок рабочим. Из-за чего в зале заседаний между петербургскими фабрикантами разгорелись дебаты и жаркие споры.
С любопытством выслушал однажды на заседании Федор Кузьмич доклад секретаря Горного ученого комитета и Общества для содействия русской промышленности и торговли уважаемого им Константина Аполлоновича Сальковского.
На Западе допустимо ограничивать работу малолетних, у нас же такое невозможно. Потому что у нас такая мера стеснительна, и тяжело отразится на рабочих, которые и так бедны. Да и правительству не стоит вмешиваться в наши местные дела. На своих заводах мы хозяева. Нам и решать, заключил Сальковский. В ответ раздались дружные аплодисменты и одобрительный гул находившихся в зале промышленников. Естественно, Федору Кузьмичу хотелось поделиться с братом своими мыслями. Но тот не любил и избагал разговоров на политические темы. Иван старался быть в курсе происходящих событий, но считал политику для себя пустым и безнадежным занятием.
Поморщившись, Иван раздраженно бросил:
Пустое все это, не для нас! Свои бы дела решить.
Заметив, что Федор, разочарованный его негативной реакцией, примолк и даже погрустнел, смягчился:
В российской глубинке народ думает, как бы выжить и копеечку заработать. Никто не будет слушать революционные речи.
Ошибаешься! Среди мещан в провинциальных городках не будут, а в городах идет брожение умов. Не понаслышке знаю. Заранее надо в кулак рабочих у себя на заводе сжимать. Следить, чтобы вольнодумство не проникло. Я вернусь в Петербург и подам прошение в жандармское управление, чтобы на мой завод прислали двух офицеров.
Платить придется.
Для пользы дела не жалко.
Ох, грехи, протянул Иван и добавил: Много у нас развелось всяких вольнодумцев и либералов. Намедни жена мне подсунула книжонку, купила у букиниста. Так я не смог осилить этот революционный бред и в печку засунул.
Ай-ай, как же нехорошо. Оставил бы мне, интересно же почитать. Книги жечь нельзя, укоризненно покачал головой Федор.
Ну такие-то можно.
А ты реакционер, как погляжу.
Купец, напыщенно ответил Иван, и желая поддеть брата, шутливо прибавил: А ещё либерал.
Ты?! изумился Федор и раскатисто рассмеялся. Да ты в зеркало когда в последний раз глядел на себя?
А что во мне не так? в шутку испугался Иван и провел рукой по лицу.
Да у тебя и вид, и бородка, как у приказчика с торговых рядов.
Так я и есть приказчик. Это ты верно подметил. И знаешь, горжусь и купеческим сословием и своей бородой, рассмеялся Иван и не без удовольствия погладил бородку.
Был бы ты либерал, так без бородки не ходил, и без пилочки не обошелся, ногти полировал, и не стоял за прилавком в засаленном сюртуке с поддевкой, в нарукавниках. Ездил бы в театры и на балеты, с моноклем спектакли смотрел, да о науках с политикой речи толкал.
Такого и даром не надо! Я в театрах и книжках ни черта не смыслю, замахал на него руками Иван.
А супруга твоя
Не в счет! Но что-то мы заболтались, пойдем-ка лучше повечеряем, предложил Иван, которому уже надоело шутливое препирательство. Он рывком поднялся с кресла.
Забыл сказать, меня в прошлый месяц еще и на должность председателя попечительского школьного совета утвердили, вспомнил вдруг Федор.
Эка, обернулся и скептически хмыкнул Иван. Ну ежели теперь тебе станут давать хорошие подряды и ордена, то я тебя поздравлю. А если нет? А по мне так все законы и должности придуманы, чтобы нашего брата как-нибудь подвести и обобрать. К тебе теперь всякий чиновник как пиявка может присосаться и деньги вытягивать. Неужели не мог откупиться, с твоими-то связями?
Федор Кузьмич встал, потянулся и зевнул:
Что-то меня разморило с дороги. А я тебе не рассказывал, как сиротский суд попытался всучить мне опеку над большим состоянием с тяжбой?
Нет. Расскажи.
Я тогда едва отвязался, пришлось заплатить хорошую взятку. Придумают законов, а потом навязывают нам всякие должности и опеки. А у нас голова должна болеть из-за них. Молись, Иван, чтобы не дай бог, не выбрали куда. А то ведь свяжут по рукам и ногам чужими тяжбами и долгами. Только обещают, дескать, вам-то никаких дел и не будет, всё за вас сами сделаем, всё соблюдем в наилучшем виде и не пропустим сроков. А вам только и дел-то, что отчет подписать. Я их спрашиваю: «Сколько же надо?» «Три тысячи» «Помилуйте! Это же чистое разоренье! Нельзя ли поменьше?» «Никак нет-с, нельзя. Сами знаете, дело большое, ответственность. А если невнимательно относиться, то и в Сибирь можно угодить». «Какую-такую Сибирь, спрашиваю. Господи помилуй! Не погубите, отцы родные. Берите, сколько нужно!» «Помилуйте, ваше степенство. Нам не расчет вас губить». У меня-то, сам знаешь, и своих дел видимо-невидимо, а тут еще и чужие дела подсовывают за ненадобностью. Кровопийцы, одним словом. Пришлось отдать, лишь бы отвязались, обреченно пожал плечами Федор Кузьмич.
Да, братец, опека это беда. Не знаешь, как отвязаться. Сегодня же поставлю свечку перед иконой, чтобы, не дай бог, и ко мне не обратились с опекой, с шутливым испугом пробормотал и тут же перекрестился Иван Кузьмич.
И я всякий раз ставлю, лишь бы отвязаться. Да только, видишь как, и не помогло, вздохнул Федор Кузьмич.
Сочувствую тебе, братец, ох, как сочувствую. Да ты не горюй. А что за дело-то, о котором хотел рассказать?
Потом расскажу, ответил Федор Кузьмич и легонько подтолкнул брата к двери.
3
Ну, здравствуй, душенька и радость моя Ольга Андреевна. Дай же я тебя рассмотрю, как следует, пощупаю. Хорошая ты женщина, матушка. Где твоя щечки, я их расцелую, лапушка, бархатным баритоном рассыпался гость, приближаясь к хозяйке с шутливыми объятиями.
Ох, только и успела выдохнуть Ольга, оказавшись в его крепкой медвежьей хватке. Она рассмеялась и подставила щеку для поцелуя. Что же ты, Иван, дорогого гостя только разговорами кормишь? Заждалась уже вас!
Да он меня заговорил, знаешь как, оправдывался Иван.
Не слушай его, врет! Меня слушай. Дай-ка я тебя еще разочек поцелую. Пускай завидует, и не успела хозяйка опомниться, как Федор лихо сгреб ее в охапку и припечатал губами теперь уже в другую щеку.
Да что же это! жалобно пискнула та, оказавшись в могучих объятьях деверя.
Эх, если бы не Аннушка, я бы давно увел тебя у этого увальня и медведя косолапого, Федор лукаво подмигнул невестке.
Гляди, как бы этот увалень не осерчал, да на дыбы не поднялся, поддержала его шутливый тон Ольга Андреевна, задорно блестя глазами.
И часто он такой? расспрашивал Федор.
Бывает
Ну тогда мы ему ничего не расскажем, хохотнул Федор. Потом вопросительно поглядел на брата, но тот с улыбкой отмахнулся от обоих:
Да ну вас! Истинно дети
Они уже сидели за столом и разговаривали, когда скрипнула дверь, и в столовую вошли девочки. Федор Кузьмич отложил ложку и поднялся.
Подбежав к дяде, они повисли на его руках, как груши на ветках. От неожиданности Федору Кузьмичу пришлось присесть на стул. Он прижал к себе две русоволосые девичьи головы и ласково произнес:
Касатушки мои, барышни. Вижу, что соскучились по своему дяде! Дайте же я на вас погляжу, как же вы выросли. Наташенька такая красавица, вылитая мать. Чаю, скоро от женихов не будет отбоя. Чего же ты покраснела, доченька? Не смущайся. Это я так, в шутку брякнул. А Танечка-то как выросла! Ох, ты ж господи! И дядя скучал, и Сережа. Жаль, заболел милок. А я вам от него и тети Ани подарки привез. После завтрака покажу.