Мне тут же вспомнились страшные сказки из своего далёкого детства: непролазные чащи, злые лесные духи, козни нечистой силы, Баба-Яга и Кощей!..
Ну а вам бы они, вот, не вспомнились? Вот представьте себе следующую картину.
Вдоль тропинки гигантские, скрюченные, словно корчащиеся в неописуемых муках, хищно раскинувшие свои ветви сосны. Отслоённые, напоминающие изгнившую человеческую плоть, бесформенные куски древесной коры.
Но главное это тишина! Здесь была какая-то мёртвая и пугающая тишина!
Ещё каких-то двести метров назад до меня доносился стук дятла, шорох гонявшихся друг за другом белок. А тут вдруг бац ну и прямо как в вакууме! Ни малейшего звука, свидетельствующего о присутствии какого-либо, даже самого маленького, живого существа.
Просеменив метров тридцать, я вдруг обнаружил, что я в лесу не один. Бросив в сторону случайный взгляд, я вдруг увидел какую-то скрюченную, кособокую, облачённую в широкую брезентовую штормовку и опирающуюся на увесистую клюку, старуху.
Старуха стояла у какой-то чахлой сосны и что-то шептала себе под нос. Она копалась в заполненном многочисленными гнилушками, разбивавшем ствол по самому её центру проёме и не обращала на меня ровно никакого внимания.
Извините, пожалуйста, крикнул я ей. Скажите, а я правильно иду к монастырю?
Но глаза у этой «Бабы Яги» оказались настолько дикими и свирепыми, что я торопливо продолжил свой путь, не став дожидаться её ответа.
Лес вскоре начал редеть. Пройдя ещё с километр, я вышел на большую и слегка заснеженную поляну. Небо было чистым, как озёрная гладь.
Мой путь подходил к концу. Впереди вырисовывался монастырь
Глава восьмая
Монастырь встретил меня недружелюбно. Едва я прошёл через ворота, как меня тут же облаяли две резвившиеся неподалёку дворняжки.
Борька, Полина, цыц! прикрикнул на них проходивший мимо ворот монах: чёрные волосы, узкое лицо.
Я вежливо поздоровался и смущённо изложил ему цель своего визита
Настоятель Свято-Успенского Усть-Бардинского мужского монастыря игумен отец Ираклий мне в приёме не отказал. Но в ожидании оного мне пришлось провести порядка двух часов на скамейке, что стояла у монастырского храма.
Сначала я ждал, когда закончится утренняя литургия, как мне объяснили, это самое важное богослужение, на котором восславляют Господа нашего, а затем настоятель ушёл по каким-то своим делам, и мне опять пришлось его ожидать.
Чтобы скоротать время, а лучший способ это чем-то себя занять, я принялся изучать проходивших мимо или просто попадавшихся мне на глаза насельников монастыря, втайне надеясь заприметить среди них и Радика.
Поглядывая на этих людей из совершенно чуждого для меня мира, я испытывал тоскливое одиночество и уныло вздыхал: эх, мне бы ваши заботы, господа отшельники!
Первыми, на кого я обратил внимание, стали отец Митрофаний и отец Феодор. Два закадычных друга, и в то же время явные антиподы! Причём антиподами они были во всём, начиная от черт своей колоритной внешности, и заканчивая особенностями своего характера.
Толстый, круглолицый, пышнощёкий отец Феодор смотрелся полной противоположностью на фоне худого, костлявого и узколицего отца Митрофания. А суетливость и истеричная нервозность последнего, среди насельников его именовали просто Митрошкой, явно контрастировала со спокойствием и степенностью излучавшего респектабельность отца Феодора.
А может именно это и предопределило их дружбу? Ведь в жизни тоже имеет место эффект разнополярности магнитных полюсов!
Я впервые увидел их, когда они, увлечённые оживлённой беседой, выходили с утренней литургии. И предмет их беседы был каким-то очень уж философским. Вот что, помнится, уловил тогда при их появлении мой слух.
Поэзия, отец Митрофаний это ничтожнейшее искусство, которое питается одними лишь эфемерностями!
Но псалмы, отец Феодор, они ведь тоже рождены поэзией!
Псалмы, отец Митрофаний, рождены божественным вдохновением, а ваша поэзия заботится всего лишь о наслаждении!
Нет, поэзия это тоже божественное вдохновение! И вам не переубедить меня в этом, отец Феодор!..
Вторым, кто обратил тогда на себя моё внимание, был отец Киприан. У него были две сразу же бросающиеся в глаза основные приметы: лёгкая хромота на левую ногу и уж слишком откровенное косоглазие.
Особенно в этой паре выделялось второе. Даже если он смотрел на тебя прямо в упор, всё равно казалось, что он нацелился куда-то вбок.
В отличие от своих собратьев, Феодора и Митрофания, отец Киприан не остался равнодушным к моему присутствию.
Кому вчера впаяли там епитимью? сразу же огорошил меня вопросом он.
Но поняв по моему лицу (какую там ещё епитимью?), что по отношению ко мне этот вопрос прозвучал, ну, как-то явно уж невпопад, он досадливо отмахнулся и быстрым шагом направился к колокольне.
Чуть позже я узнал, что он был «правой рукой» настоятеля.
После отца Киприана моё внимание сосредоточилось на одной небольшой, кучковавшейся у ограды, компании. Она привлекла моё внимание тем, что манеры трёх составлявших её послушников, то, что это были послушники, я понял по их подрясникам и скуфейкам, как-то не совсем гармонировали с приличествующим им иноческим саном.
Приблатнённая жестикуляция, хриплые голоса и специфические выражения их лиц, специфические в том смысле, что в них не было и тени присущей монахам отстранённости от всего мирского, не оставляли никаких сомнений в том, что это были те самые бывшие заключённые, о которых мне накануне упоминал Семён.
Я сразу же почувствовал к ним неприязнь. Моя интуиция, этот тихий голос внутри, настойчиво мне подсказывала, что именно от них и исходит как раз таки главная опасность
Рабочий стол в кабинете настоятеля монастыря пребывал в состоянии художественного беспорядка.
Отодвинув в сторону нагромождавшие его бумаги, отец Ираклий вопросительно уставился на меня. Выдержать взгляд игумена было непросто. Даже очень непросто. Он отличался такой пронзительностью, точно просверливал меня насквозь.
Я хотел бы поступить в монастырь, объяснил своё появление я. Если, конечно, есть такая возможность, и если я могу быть вам чем-то полезным.
Отец Ираклий снял с головы свою чёрную камилавку. Под ней обнаружился высокий лоб интеллектуала и длинная прядь пепельно-серых, серебристых волос.
Рабочие руки нам, конечно, нужны, сказал он. Рабочих рук у нас, увы, не хватает. Но позвольте всё же полюбопытствовать, а что стоит за этой вашей инициативой? Стремление послужить Богу или, извините, у вас просто не задалась жизнь?
Не задалась жизнь, опустил глаза я и, сосредоточившись на носках своих ботинок, неторопливо поведал всё то, о чём мы накануне договорились с Семёном.
То-есть, намерений принять монашеский постриг вы пока не имеете? уточнил настоятель.
Пока не имею, помотал головой я. Я просто хочу вернуть какой-то смысл в свою жизнь. А то, понимаете, и жить-то не хочется, если в ней нет никакого смысла.
Ну, а почему вы пришли за этим именно в монастырь?
Я пожал плечами.
Не знаю, прав я или не прав, но мне почему-то кажется, что монастырь это то самое место, где можно обрести умиротворение и покой. А умиротворение и покой это как раз то, чего мне сейчас так сильно не хватает.
Отец Ираклий повернулся к окну. Я только сейчас заметил, что у него был какой-то приплюснутый затылок. Я внимательно вгляделся в его лицо: высокие скулы признак железной воли; кавказский, с горбинкой, нос
И тут настоятель резко вернул голову в прежнее положение. Он, по всей видимости, почувствовал, что я пристально его рассматриваю.
Я снова смущённо опустил глаза. Не воспринял бы он это моё внимание к себе враждебно!
Воцарилась томительная тишина. Я покосился на дверцу серванта, в стекле которого вырисовывалось отображение игумена он задумчиво наблюдал за моими, то поглаживавшими, то щипавшими друг дружку пальцами.
Я развёл руки в стороны и крепко сжал кулаки. Нет, что ни говори, а я всё же плохо умею владеть собой!
Человеческая душа это потёмки, наконец вымолвил отец Ираклий. Бывает, что её обладатель не в силах с ней совладать. К нам приходят разные люди. Встречаются и такие, как вы. У каждого своё прошлое, и у каждого имеются свои проблемы.
И он откинулся на спинку кресла.
Ну, что я вам могу сказать? Некоторые, побыв у нас с месяц, уходят. Понимают, что пришли сюда, не подумав. По большей части, это молодые ребята, которые рассудили, что ежели девица им не дала, то и Армагеддон уже настал. А некоторые остаются. Случается, что и навсегда остаются. Сначала служат трудниками, потом послушниками, ну а затем уже принимают постриг. Как будет с вами и я не знаю, да и вы, наверное, пока не знаете, со вздохом промолвил он. Как говорится, поживём увидим Ну что ж, давайте попробуем. У вас имеются какие-нибудь документы?
Я с облегчением кивнул и вытащил из кармана куртки свой паспорт.
Чернышев Евгений Николаевич, прочёл моё имя игумен и заглянул на следующую страницу. Город Москва? удивлённо воскликнул он. Так это получается, что вы не из местных! И чем же вас так привлекли, интересно, наши края?
Их отдалённость, озвучил уже заготовленное мною объяснение я. Захотелось, вот, знаете ли, скрыться от всех своих родственников и знакомых.
Отец Ираклий задумчиво забарабанил пальцами по столу.
Должен вас официально предупредить, и в его взгляде появилось какое-то недоверие, что в наш монастырь, равно как и в другие монастыри, не могут быть приняты люди семейные, уклоняющиеся от своих долговых обязательств, а также скрывающиеся от уголовного преследования.
Я давно разведён, ответил я, от полиции не скрываюсь и долговых обязательств ни перед кем не имею.
Вы готовы дать мне в этом письменную расписку?
Разумеется, выразил свою готовность я.
Вернув мне паспорт, переписав перед этим все его данные, и приняв от меня вышеупомянутую расписку, отец Ираклий, подытоживая, произнёс:
Я принимаю вас трудником. Вы знаете, что такое трудник?
Я помотал головой.
Нет, не знаю.
У нас принято говорить: не ведаю, отче.
Не ведаю, отче, исправился я.
Давайте, я вам расскажу. Трудник это самая первая ступень в нашей монастырской иерархии, принялся объяснять мне он. Это время становления будущего монаха, время для его раздумий: действительно ли монашество его призвание, или всё-таки нет. В период трудничества человек молится, исповедуется, постигает азы монашеской жизни и работает на благо монастыря. Чем выгоден статус трудника так это, конечно, своей свободой. Поскольку никаких обетов у трудника нет, он может в часы досуга свободно покидать пределы монастыря. Вам тоже будет разрешено в досуг покидать пределы монастыря. Но при этом есть, правда, одно условие: перед уходом вам нужно будет испросить моё благословение. Теперь переходим ко второй ступени, вальяжно сменил позу он. Вторая ступень это послушник. Послушник это человек, который готовится к постригу в монахи и проходит предшествующее ему духовное испытание. По сравнению с трудником, он имеет уже гораздо меньше свободы. Послушниками становятся те, кто в период трудничества не усомнился в своём монашеском призвании. Обычно срок монашеского искуса, это срок послушничества, он составляет не менее трёх лет. Но так, вообще, у нас принято, что он определяется для каждого индивидуально Следующая, последняя, третья ступень это уже монах! со значением произнёс отец Ираклий. Монах это уже непосредственный служитель Бога, и на него накладываются пожизненные монашеские обеты
Подробно рассказав мне об особенностях жизни монахов, пересказывать их здесь я, наверное, не стану; я думаю, это будет излишним, настоятель мне сообщил, что моим наставником будет некий отец Гавриил.
Он определит вас сейчас на постой, всё покажет вам, всё расскажет. Обустраивайтесь, осматривайтесь, изучайте наш распорядок. Ну, а завтра утром прошу на работу, и отец Ираклий пододвинул к себе телефон. У вас ещё остались ко мне вопросы?
Да, смущённо улыбнулся я. Не могли бы вы объяснить мне смысл одного понятия?
Какого понятия?
Епитимья.
Епитимья? А где вы уже успели с этим столкнуться?
И я поведал ему о реплике, которой озадачил меня отец Киприан.
Епитимья это церковное наказание, улыбнувшись, разъяснил мне отец Ираклий. Ну а что касается вчерашнего случая, то одного из наших трудников застукали вчера с сигаретой в туалете
Когда я вышел из настоятельского корпуса, мной вдруг овладела лихорадочная тревога.
А ведь настоятель был не дурак! А что, если он с ходу меня раскрыл?
Глава девятая
Меня поселили на втором этаже в келью номер двенадцать.
Должен признаться, что кельи Свято-Успенского Усть-Бардинского мужского монастыря меня в тот день приятно удивили. Ведь мои представления о монашеских кельях на тот момент формировались главным образом посредством художественных кинофильмов, ну, «Имя Розы», например, где действие происходит в средние века. Каково же было моё удивление, когда заместо пустой, увешанной распятиями и иконами унылой пещерки, а именно такой мне и представлялась монашеская келья, моим глазам предстал чистый и светлый двухместный номер вполне себе приличной современной гостиницы!
Да, Семён говорил мне, что в монастыре недавно сделали хороший ремонт. Но я всё же никак не ожидал, что этот ремонт и в самом деле окажется действительно хорошим!
С вашим соседом по келье, его зовут Богдан, вы познакомитесь вечером, когда он вернётся с трудовой повинности, сказал сопровождавший меня отец Гавриил.
Это был лет семидесяти, весьма проворный для своего возраста, маленький старичок с отдававшими некоторой хитрецой глазами, и с обрамлённым аккуратной остроконечной бородкой лицом аскета.
Трудовая повинность это то же самое, что в миру означает работа. Так она называется в монастыре, разъяснил мне отец Гавриил, заметив появившееся на моём лице недоумение. В монастыре существует ещё и другая повинность это утренняя и вечерняя молитва. Она называется «молитвенное правило», дополнил он «каталог прелестей» насыщенной жизни монастыря. И все насельники обязаны его неукоснительно соблюдать. Утренняя молитва в шесть утра, вечерняя в пять часов вечера, и мой наставник указал мне на висевший на двери распорядок. Ну, а сейчас кладите свои вещи и пойдёмте дальше.
Я поставил свою сумку за спинку свободной кровати, она была справа, прямо напротив двери, и ещё раз обвёл глазами отведённое мне под пристанище помещение.
Чистенькая, аккуратненькая комнатка, примерно восемнадцать квадратных метров, лишь с самой необходимой мебелью два шкафа, две кровати, два стула и стол.
Всё, что требуется для жизни, здесь есть.
А не занимал ли до меня это место Радик?..
Этот корпус называется паломническим, пояснил мне отец Гавриил, когда мы с ним вышли на улицу. В нём проживают трудники, послушники, обслуживающий персонал, а также гости монастыря. Монахи в паломнических кельях не проживают. Для монахов у нас предусмотрены братские кельи, и он указал мне на здание напротив.
Я невольно сравнил их между собой: оба кирпичные, двухэтажные, но каких-то отличий найти не смог.
Я уточню, отличий лишь внешних!
Ну, разве братский корпус был только немного почище.