Не сметь! Умру, делай что хочешь. Родить любая дура может, а ты воспитай! Так, теперь оба сюда, и лучше вместе с дедом, рассказывать будете. В своей комнате, среди придуманных игр, где я же и был самый-самый, я стал пытаться обдумывать всё, что видел и слышал. И помаленьку до меня стала доходить та самая, настоящая, то ли правда жизни, то ли просто неприятие всего окружающего.
Выходило, что все вокруг построено на вранье, а обидно вдвойне от того, что тебе врут твои близкие люди и ещё заставляют верить этому всему.
Не удержавшись я пошёл к бабушке. На удивление спокойно она выслушала меня и, пока дедушка с гостями курил на крыльце, спокойно ответила,
Знаешь, внук, вранья в чистом виде нет, а есть желание людей верить. Ты понимаешь?
Я отрицательно замотал головой.
Ладно, давай по-простому, продолжила бабушка, мама тебе говорит что ты самый умный, красивый и сильный, так?
Я кивнул.
Но это для неё, для остальных ты, возможно, хлюпик, дурак и урод. Выходит, что мама врёт?
Я остолбенело молчал.
Ни капли не врёт, продолжала бабушка, она говорит тебе то, что ты хочешь слышать, не более. А вот тут от тебя, внук, зависит, кто ты, так что на вранье основано всё.
И чего делать? выдавил я из себя.
Да, ничего. улыбнулась бабушка, Просто никому и ни во что не верь, потому что, если ты поверил, ты по сути уже раб. Ты же не хочешь быть рабом? Только единственный, кому никогда не нужно врать это себе, внук.
Тем временем дедушка, проводив гостей и войдя в комнату, словно слышав наш разговор, продолжил,
А теперь, внук, пошли в клуб, там кино привезли, и там я добавлю ещё кое-что
Мысль о кино на время вытеснила все остальные. Собравшись за пять минут, я уже стоял у калитки вместе с Юриком, который уже вернулся с соседней деревни от своих друзей. О, сельский клуб, киносеанс, это было вожделенное место всех пацанов; сколько разбитых носов и покалеченных судеб. Пять копеек дневной детский, десять вечерний, мы шли на вечерний, в фойе клуба стоял старый, кривой, местами засаленный и порваный бильярдный стол, где березовыми киями, нещадно выпачканными мелом, молодёжь, и не только, играли «партии века»
Здрав, Ван Саныч. послышалось со всех сторон как только мы вошли. Парторг, он же по совместительству глава образованной ветеранской организации, рыхлый и круглый, как колобок, с засаленной орденской планкой, на не менее засаленом пиджаке, суетливо забегал возле нас, пытаясь что-то сказать, но дедушка отмахнулся от него брезгливым жестом руки, на что тот среагировал мгновенно, то есть исчез.
Здорово, Саныч, к деду подошли ещё два таких же мужика.
Своих привёл? Молодца, мы тоже, проговорил один из двоих.
Все трое хоть и отличались друг от друга, но единило их одно спокойная уверенность в себе и даже чувство превосходства, что ли. Выйдя на крыльцо, один уверенно вынул из кармана бутылку красного и стакан.
Давай, Саныч, редко видимся, хоть и живём рядом. сказал он, наливая вино в стакан. Как знал, что тебя увижу. Давай за наших, за Сиваш
Дедушка молча выпил, а я запомнил незнакомое слово и решил при случае узнать.
Лишь потом, спустя много лет, я стал понимать, что эти трое со всей ветеранской «шелупони» были настоящими. Они не рвали глотки с трибун, никуда и никого не призывали. Они знали цену этим призывам и лозунгам. Это их лица перекашивало, когда по радио или по телевизору с одной программой (да, друзья с одной, второй канал это был удел крупных городов) слышались бравурные песни о войне, исполняемые еврейскими мальчиками. Они не смотрели фильмы про «мы победим», они просто на майские собирались у моего деда и молча пили. И мы, дети, не решались подойти к ним, чтобы не нарушить то хрупкое и святое, под названием «Память». Они все ушли рано, но и сейчас мне хочется сказать спасибо, просто спасибо за всё
Киносеанс был вполне сносным, увлёкшись «Неуловимыми», мы с братом не замечали, что двери зала то открывались, то закрывались, и по залу то там, то тут, вспыхивал оживленный шёпот. Причина была проста киномеханик один, сёл много, и на «кино» к нам приехала делегация местного «бомонда» с соседней деревни, что не понравилось нашим. И поэтому, когда мы выходили из зала в фойе, берёзовых киёв не было, а на улице была вторая серия боевика под названием «Наших бьют». Разгорячённые самогоном две толпы месили друг друга с каким-то животным азартом. Про «лежачих не бьют» тут никто не вспоминал; если кто и отползал в сторону из приезжих, то тех добивали местные «дульсинеи», визжа от восторга.
Дедушка закурил и с усмешкой, посмотрев на побледневших меня и брата, как-то обыденно проговорил,
Пошли до дома, бабушка ругаться будет, и так поздно
Я намертво вцепился в руку деда, вокруг били друг друга мужики, которые сильнее, здоровее деда и Мы пошли. Спокойно, будто в сельпо за хлебом, дед шёл через эту свалку людских тел и перед ним все расступались. Наверное так же идёт и ледокол, спокойно и уверенно. Лишь один раз дед освободил руку и поймал за шиворот мужика с окровавленным лицом,
Васька, мразь ты такая процедил дед сквозь зубы. Я оторопел, такого голоса я у дедушки не слышал никогда. В нём словно проснулся тот детдомовец времён голода, его юность гопника и фронтовая молодость. Не дай бог ты хоть одну штакетину вырвешь
Я понял, Ван Саныч, понял прохрипел Васька.
Пшёл вон! дед оттолкнул его от себя.
Драка осталась уже позади нас, а я продолжал цепко держаться за руку, Юрка, как обычно отстал, чтоб «позырить» ну и разжиться какой-нибудь мелочью.
Испугался? услышал я ласковый голос дедушки.
Я в удивлении посмотрел на него, метаморфоза была разительна, минуту тому назад я был уверен, что мой дед способен убить, а сейчас снова такой же ласковый и добрый
Их не надо бояться, они же животные, продолжал дед, не дожидаясь ответа. Они, как собаки, чувствуют, что ты их боишься и нападут. А так ерунда это, внучёк
А как люди могут быть животными? спросил наконец-то я.
Просто, Толик, всё просто. Вот смотри, собака наша, Шарик, охраняет двор, и если кто чужой придёт она его укусит, правильно?
Я кивнул.
Так и тут, наши охраняют свою территорию, но стаей, продолжал дедушка. Вот и немцы, когда напали мы их победили, потому что за свою территорию дрались, неожиданно подвёл он итог. Но у каждой стаи есть вожак, правильно?
Я снова кивнул.
А почему?
Потому что он самый сильный! с уверенностью говорю я.
Не, внук, он просто очень умный, усмехается дед. Вот ты многих полководцев знаешь?
Я с радостью начинаю перечислять, а дед выждав немного, срезает меня вопросом,
Хорошо, ты их знаешь, а солдат всех знаешь?
Я осёкся.
То-то же. усмехнулся опять дед. Есть стая и есть вожак, есть отряд и есть командир. Ну ничего, разберёшься сам
Возле дома стояла мама и отчим, причём в лице которого произошли некоторые изменения.
Папа начала было мама, но осеклась под насмешливым взглядом деда.
Чё, Генка, тоже досталось? с иронией спросил дед проходя в дом, Ничего ничего, на вас как на собаках
Бабушка укоризненно покачала головой.
Вань, если внук будет хоть наполовину такой же, как ты, я ему не завидую, произнесла она непонятные слова.
Почему наполовину?! вскричал я, Я хочу быть как дедушка.
Диагноз ясен, вздохнула бабушка, второй Сизов, хотя, может, это и к лучшему. Иди спать, дедушка-два
Дедушка хохотал возле печки, глядя, как мама пыталась залепить раны и царапины отчиму, бабушка улыбалась, значит всё хорошо и я пошёл
Нет, не спать. Ночь обещала быть весёлой Детство
Как только все в доме утихло, я замер в ожидании. Время тянулось медленно, больше всего я боялся уснуть, но тихий стук в ставни заставил вздохнуть с облегчением. Тихонько открыв окно, я перелез через подоконник, и вот я уже вдоль кустов сирени крадусь на улицу. Там ожидали уже пацаны, с кем условились ещё давным давно рвануть в сторону болота Тегерек. Село медленно засыпало, а я, брат Юрка и Женька Пинигин, втроём, подбадривая себя, шли на край села.
Блин, говорил Юрка, там точно нечисть водится и нам надо посмотреть; вон баба Маша, колдунья, не зря тудой бредает.
Мы с Женькой кивали, хотя не знаю как у него, но у меня в груди холодело. Несмотря на звездную ночь, болото выглядело чёрным пятном на чёрном фоне; в общем, жутко. Резкий, плачущий вопль выпи заставил вздрогнуть и сесть на землю.
Тьфу, ты падла! выругался по-взрослому Юрка и мы, чуть отдышавшись, направились дальше. Но пройдя ещё немного оцепенели. Где-то возле болота зажглись фары автомобиля, затем другого. Мы не сговариваясь развернулись и рванули бегом до села Дедушка сидел на крыльце и курил, увидев меня улыбнулся.
Набегался?
Я же, с круглыми от страха глазами, начал нести детскую чушь, где переплелось все и мистика, и шпионы, и прочее. Дедушка, выслушав мой лепет и подождав пока я успокоюсь, произнёс.
Внучек, самые главные наши страхи это, когда мы что-то не понимаем. А если что-то не понимаем, то часто придумываем себе черт знает что, а на самом деле все просто. Вот ты видел на болоте, или рядом, огни фар и, не понимая сути, придумал уже историю про ведьм, шпионов и инопланетян, так?
Я смутился, а дед продолжил, и от простоты ситуации мне стало и стыдно, и смешно одновременно. Суть истории была такова. В свое время для «нагула жирка» селянам в нашей местности разрешили держать песцов, соответственно для сдачи шкур в государственную заготконтору. Деньги платились небольшие, но все же, но помимо официальных появились и «чёрные» заготовители. Естественно деньги были серьёзные. Партия и правительство по старому методу, когда осознало, что мимо кассы проходят какие-то деньги, решило запретить, указом, все чин по чину. Но люди, дорвавшиеся до денег, с прибором клали на всех, и поэтому тайные фермы продолжали существовать. А органы надзора вместе с милицией получали свою долю и были счастливы. Ибо перспектива выйти из дома и не вернуться была гораздо ближе, чем грозные окрики с того же областного центра. Вдоволь посмеявшись над моими страхами, дед спросил.
Дядя Витя завтра корову резать будет, смотреть пойдёшь? Кровянка точно будет сказал он, намекая на свежую жареную кровь с луком. Я согласно кивнул. Жизнь в деревне, как ни говори, она немного другая; когда дедушка рубил курам головы, мы с братом Юркой с каким-то восторгом даже смотрели, как обезглавленные курицы, брызгая фонтанами крови, носились по двору. В то же время сын моей тётки забился в доме и жадостливо хныкал. Зато, когда мы сели ужинать я не удержался.
Жалко, Лёша, курицу, правда?
Тот пустил слезу и промямлил, Да, она же живая была
А кушать не жалко? ехидно спросил я под молчание взрослых. Тот покраснел и разревелся, на что тётка решила высказать все, что она думает по поводу моего воспитания. Дед резко оборвал её.
Если хочешь вырастить из своего, сопляка, делай; а пока я тут хозяин, и будет так, как я сказал, не нравится уезжай
На этом вроде все и закончилось, но внутри у меня что-то осталось такое, что даже сейчас я не могу сформулировать.
Дедушка, а как же дядя Витя будет Машку резать, ведь он же хвалит её, она самая лучшая у него? задаю я, наверное, самый основой вопрос
Видишь ли начинает дедушка, но внезапно мы оба слышим голос бабушки.
Внучек, вот когда ты пропалываешь грядку и я говорю тебе, что ты самый лучший и у тебя хорошо получается, что ты делаешь?
Конечно я стараюсь сделать лучше. не задумываясь говорю я.
Ну и зря, огорошила меня бабушка. человек от скотины отличается тем, что он не нуждается ни в чьём одобрении или порицании, он сам знает, что делать, как делать и насколько делать.
Я замер, словно перед очень каким-то важным открытием, в моем детском сознании стало формироваться нечто новое, не похожее ни на что чувство.
Так вот, если мне скажут начал я.
Всё верно, тихонько перебивает меня бабушка, если вдруг тебе скажут, что ты трус и не можешь спрыгнуть с дерева, то у тебя два выхода, либо в могиле, либо жить дальше. Никогда не разменивайся на мелочи, жизнь тебе предоставит много шансов погибнуть