Юлия Рахаева
Ивушки
Тёмка Савин проснулся от собственного крика. Его первой мыслью было, что он разбудил своих соседей по палате, но потом вспомнил, что они оба были в изоляторе. Тёмка прислушался вроде тихо, слышно было только, как бешено колотилось его сердце. Он уже хотел снова лечь, но вдруг почувствовал, как скрутило живот. Тёмка свесил ноги с кровати, сунул в сандалии и, как был, в трусах и майке вышел из палаты. В коридоре горел тусклый свет. Держась за живот, Савин добрёл до комнаты воспитательницы и постучался. Елена Кузьминична открыла не сразу. Тёмка переминался с ноги на ногу, размышляя, постучать ещё раз или вернуться обратно, когда дверь со скрипом открылась, и зевающая воспитательница, кутаясь в халат в цветочек, спросила:
Чего тебе опять, Савин?
Елена Кузьминична, у меня живот болит.
Так сходи в туалет и ложись спать, снова зевнув, сказала воспитательница и закрыла дверь, прежде чем Тёмка успел что-то ответить.
Развернувшись, он пошёл обратно. Свет вдруг стал ярким-ярким, таким, что глазам было больно, и Тёмка зажмурился. Когда же он открыл глаза, всё было, как раньше. Он пошёл дальше и почти дошёл до своей палаты, когда вдруг почувствовал, что был здесь не один. Тёмка заставил себя обернуться. В центре коридора собрались девчонки из соседней палаты, Ленка, Райка и Нинка, все в длинных ночнушках и с распущенными волосами. На головах у них были венки, только не из одуванчиков, как любила плести его бабушка, а из каких-то других лесных цветов. Девчонки взялись за руки и пошли по кругу, как будто вокруг ёлки на новогоднем утреннике.
Тёмка хотел спросить, чего это они, но язык словно прилип к нёбу. По спине вдруг побежали мурашки, а руки покрылись гусиной кожей. Савин подумал вернуться в палату, но этот странный хоровод завораживал. Девочки запели:
Над рекою плачет ива
Этой ночью под луной.
Слышишь голос мой красивый?
Видишь танец озорной?
Подари мне гребень, милый,
Угощу тебя на славу.
Приходи ко мне под ивы,
Коли я тебе по нраву.
Всё началось неделю назад, когда Тёмка приехал в пионерлагерь «Ивушки». В первый же вечер после отбоя они с пацанами-соседями по палате соорудили шалаш из одеял и, забравшись туда с фонариками, стали рассказывать друг другу страшные истории.
А знаете, почему этот лагерь называется «Ивушки»? спросил Макар, который прошлым летом уже ездил сюда.
И почему? отозвался рыжий Дениска.
Наверное, потому что тут растут ивы, скептически заметил Тёмка.
Ты прав, кивнул Макар. Но и не прав.
Как так?
Растут то они растут, но где?
И где?
У реки.
Пф, тоже мне новость.
А что ты скажешь на то, что прошлым летом мой сосед по палате пошёл купаться на эту речку и не вернулся?
Утонул? воскликнул Дениска.
Его русалки под воду утянули, с видом знатока ответил Макар.
Врёшь ты всё, сказал Тёмка. Русалки это сказки. А утонул он, потому что нечего было сбегать из лагеря. Он же сбежал, чтобы искупаться?
Ну, сбежал.
Так нам же не просто так запрещено ходить на речку. Если ты хочешь плавать, у нас тут есть бассейн. Нам же сказали, что нас туда поведут.
Бассейн вонючий, и там мы будем плавать с тренером. А в речке вода чистенькая и привольно, возразил Макар. Вот только там русалки. Но я их не боюсь.
Не боишься? переспросил Дениска.
Нет, потому что я знаю правила. Правило номер один: нельзя слушать их песни. Правило номер два: нельзя давать им свою расчёску. Правило номер три: если первые два правила не сработали, нужно сказать: «Водяница-лесовица, отвяжись, отступись, на моём дворе не кажись!»
Я не запомнил, можешь повторить?
Зачем тебе это? хмыкнул Тёмка.
Ну а вдруг?
Водяница-лесовица, отвяжись, отступись, на моём дворе не кажись! повторил Макар.
А ну марш спать! послышался громкий голос вожатого. Отбой для кого был?
Наутро все забыли о ночном разговоре, закрутилась лагерная жизнь от подъёма и пионерской линейки до вечернего кипячёного молока, от которого морщились почти все, и отбоя. Но через неделю, когда мальчишки уже разошлись по кроватям, Тёмка вдруг услышал громкий шёпот Макара: