Подобный реализм может быть благоразумным, однако он рискует стать опасным самоисполняющимся пророчеством, то есть ускорить гонку вооружений, а не просто ее предсказать. Чем менее дорогостоящим кажется военное вмешательство, тем с большей вероятностью оно привлечет политиков и государства. Кроме того, чем с большей точностью можно использовать силы, тем больше друг с другом начинают сливаться язык войны и язык правоприменения, создавая этические серые зоны. Рассмотрим почти уже реальную возможность: США могут дополнить своих воздушных дронов, присутствующих в зонах военных действий, наземными роботами и более мелкими дронами, проникающими в помещения. Кем в таком случае считать людей, отслеживаемых такими дронами, комбатантами или подозреваемыми? И международные, и национальные правовые прецеденты указывают на разное обращение с теми и другими. Подобное обращение нельзя легко автоматизировать или, может быть, вообще нельзя. Следовательно, военное право (или простая уголовная процедура) могут стать непреодолимым барьером для роботов-солдат или, о по крайней мере, для их законного применения[48].
И академики, и государственные чиновники уже приступили к анализу сценариев роботизированной войны и правоприменения[49]. Следует ожидать дальнейшего слияния двух этих областей под общей рубрикой «внутренней безопасности» и все большего применения роботов с целью поддержания общественного порядка. В конечном счете нам обещают появление сверхчеловеческого интеллекта, который будет выявлять угрозы, то есть ИИ, способного просеивать миллионы потоков данных для быстрого выявления и предотвращения будущего преступления.
Но прежде чем воодушевляться подобной технологией, надо привести некоторые отрезвляющие примеры, показывающие, насколько бесчеловечным может быть искусственный интеллект. Исследователи использовали машинное обучение для предсказания криминальных наклонностей на основе таких скудных данных, как черты лица. Должны ли будущие роботы-полицейские учитывать эти данные о криминальных чертах лица при принятии решений о том, за какими людьми следить внимательнее, а каких игнорировать? Или любые данные и выводы на их основе запрещены для машин и техник, которые в будущем могут стать еще более важной частью охраны общественного порядка, например, таких, как предиктивный анализ, ныне пользующийся популярностью в некоторых отделениях полиции? Есть ли у нас право инспектировать и обсуждать подобные данные? Должны ли эти исследования вообще проводиться?[50]
Соотнесение черт лица с криминальными наклонностями может показаться довольно экзотическим или необычным применением ИИ. Однако базовая логика развитых вычислительных решений остается непроницаемой для обычных форм объяснения. Некоторые специалисты по робототехнике превозносят такую необъяснимость, представляя ее в качестве альтернативы человеческому интеллекту, выходящей далеко за его пределы. «В какой-то момент это все равно что объяснять Шекспира собаке», заметил Ход Липсон из Колумбийского университета, когда его попросили оценить необходимость потребовать от ИИ большей прозрачности[51]. Если речь идет об уничтожении раковых клеток или предсказании погоды, Липсон, возможно, в чем-то и прав: нам не нужно понимать точный механизм ИИ, чтобы дать ему возможность решать наши проблемы. Но когда дело касается важных человеческих решений, необъяснимое становится неприемлемым. Как показывает постепенно складывающееся в ЕС «право на объяснение», необъяснимое может быть ограничено и заменено более гуманным подходом.
Некоторые крупнейшие сражения вокруг роботов и ИИ будут сосредоточены на аналитической силе машин. Какие данные им позволено собирать и применять? И как такие данные будут обрабатываться? Эти вопросы жизненно важны для будущего демократии и коммуникаций. Подумаем о том, как и когда расцветает дезинформация[52]. Хотя недобросовестная пропаганда давно преследует медиа, автоматизированная в значительной мере публичная сфера дала ей новый толчок, допустив вирусное распространение ложных заявлений и фейков. Некоторые властные структуры уже начали вмешиваться, блокируя распространение разжигания ненависти и лжи. Это первый шаг на пути к восстановлению сетевой публичной сферы, но потребуется намного больше в частности, журналисты, соблюдающие традиционные нормы своего ремесла, должны будут играть более важную роль.
Киберлибертарианцы будут доказывать, что искусственные интеллекты должны обладать «свободой мысли», подразумевающей обработку любых данных, которые они только могут найти или которые их собственники решат им «скормить». В области чистых вычислений, не связанной с социальными последствиями, это право может соблюдаться. Ради свободы слова можно позволить любую неуважительную речь; программисты могут утвердить подобное право на ввод в программы данных независимо от их социальных последствий. Но как только алгоритмы и особенно роботы начинают оказывать определенное воздействие на мир, они должны регулироваться, а программисты должны нести этическую и правовую ответственность за причиненный ими вред[53].
Профессионализм и экспертные знания
Кто должен решать, что включается в такую ответственность? Мягкий и ровный переход потребует старых и в то же время новых форм профессионализма в нескольких ключевых областях. Понятие экспертных знаний обычно указывает на владение определенным корпусом информации, но его реальное применение требует намного большего[54]. Будущее трудовой занятости покажется довольно мрачным тем, кто путает профессиональные обязанности с простым знанием. Способность компьютеров хранить и обрабатывать информацию выросла по экспоненте, и постоянно накапливается все больше данных о том, что люди делают на рабочем месте[55]. Однако профессионализм включает в себя и нечто более сложное постоянную необходимость решать конфликты ценностей и обязанностей, а также противоречивость описаний фактов[56]. И это имеет большое значение для будущего состояния рынка труда.
Представим, например, что вы едете домой со скоростью сорок пять миль в час по дороге с двумя полосами движения. Впереди, на расстоянии сотни ярдов, вы замечаете группу детей, которые идут домой после школы. Но именно в тот момент, когда вы вот-вот проедете мимо них, встречная фура виляет и выезжает со своей полосы, направляясь вам прямо в лоб. У вас лишь пара секунд, чтобы решить: пожертвовать собой или наехать на детей, чтобы уклониться от грузовика.
Мне хочется думать, что большинство выберет более благородный вариант. По мере развития автоматизации вождения подобные ценности самопожертвования могут быть закодированы непосредственно в транспортные средства[57]. Многие автомобили уже сегодня заметят малыша на дороге, которого может задавить водитель, если в поле его зрения есть слепое пятно. Они даже подают сигнал, когда есть риск столкновения с другими автомобилями. Технически возможно перейти от системы оповещения к остановке, которая будет закодирована на аппаратном уровне[58]. А если это возможно, следовательно, возможно и автоматическое торможение, не позволяющее водителю вильнуть в сторону ради самосохранения, которое будет во вред другим.
Но такое решение можно закодировать и иначе поставить интересы пассажиров машины выше интересов всех остальных. И хотя я не думаю, что это правильный подход, его правильность для нас сейчас не важна. Главный вопрос в том, как инженеры, регуляторы, маркетологи, а также специалисты по связям с государственными органами и продажам должны работать вместе, определяя такие взаимодействия человека и компьютера, при которых соблюдались бы интересы всех, кого затрагивает автоматизация, но при этом учитывались коммерческие требования. В проектировании, маркетинге и безопасности не так много проблем, которые надо решить всего один раз. По мере развития технологий пользователи адаптируются, рынки меняются и постоянно возникают новые требования.
Медицина как профессия давно сталкивается с подобными дилеммами. Работа врачей никогда не ограничивается лечением болезней, с которыми они имеют дело непосредственно. Врачи, обязанные понимать и отслеживать постоянно меняющиеся риски и возможности, должны не упускать из виду направление развития медицины в целом, учитывая актуальные исследования, которые либо подтверждают, либо ставят под вопрос общепринятые медицинские знания. Рассмотрим такое, на первый взгляд тривиальное, решение давать пациенту с синуситом антибиотик или нет? Хороший терапевт должен сначала решить, есть ли клинические показания для данного лекарства. Позиции врачей касательно того, насколько сильна их обязанность ограничивать предписания антибиотиков с целью замедления эволюции резистентных бактерий, могут несколько разниться. Они могут учитывать и значение возможных побочных эффектов антибиотиков, таких как весьма опасные инфекционные болезни, вызываемые в некоторых случаях бактерией Clostridium difficile, а также вероятность последствий для пациентов разных типов. Когда пациенты приходят к терапевту, у них есть некоторое представление о подобных вещах, однако они не несут ответственности за правильное решение, и точно так же они не обязаны объединять все субъективные суждения в конкретные рекомендации. Это задача профессионала.
С точки зрения адептов всемогущества больших данных, предсказательной аналитики, алгоритмов и ИИ, «мозги» роботов могут найти путь, чтобы обойти все эти проблемы. Это весьма привлекательное представление, которое обещает быстрое развитие технологии, сопровождаемое ростом уровня жизни. Но является ли оно реалистическим? Даже системы, работающие в чисто цифровой сфере, такие как поисковые алгоритмы, высокочастотный трейдинг и таргетированная реклама, во многих случаях оказывались предвзятыми, нечестными, неточными или неэффективными[59]. Гораздо сложнее собирать информацию в полевых условиях, да и вообще спорно то, что следует измерять в первую очередь. Ставки значительно выше, когда алгоритмические системы переходят на новый уровень, реализуясь в мозгах роботов, которые могут воспринимать свою среду и воздействовать на нее. Существенное значение в таком случае приобретает осмысленный человеческий контроль.
Подобный человеческий контроль необходим не только в таких областях, как медицина с ее историей профессионального самоуправления. Даже в сфере транспорта у профессионалов еще многие десятилетия будут сохраняться критически важные роли. Каким бы быстрым ни был прогресс в техниках роботизированного вождения, фирмы, его развивающие, не могут автоматизировать социальную апробацию дронов-доставщиков, переходных тележек или автомобилей. Как заметил эксперт по праву Брайант Смит, юристы, маркетологи, инженеры-строители и законодатели должны работать сообща, чтобы помочь обществу подготовится к широкому применению подобных технологий[60]. Государствам следует изменить политику обеспечения как в области транспорта, так и инфраструктуры. Локальные сообщества должны принять сложные решения о том, как управлять переходами, поскольку светофоры и дорожные знаки, оптимизированные для водителей-людей, возможно, не будут достаточно хорошо работать для роботизированных транспортных средств, и наоборот. Как отмечает Смит, «необходимо пересмотреть долгосрочные принципы планов землепользования, инфраструктурных проектов, строительных кодексов, ценных бумаг и бюджетов»[61].
Для этого перехода понадобится выполнить большую и многостороннюю работу[62]. Эксперты по безопасности будут моделировать то, создают ли транспортные средства без людей-пассажиров особые риски для критически важной инфраструктуры или для толп. Террористам не нужен самоубийца-подрывник, если можно начинить взрывчаткой беспилотный автомобиль. Эксперты по здравоохранению будут моделировать распространение инфекционных заболеваний в той ситуации, когда в транспортных средствах перевозятся незнакомые друг с другом люди. Законодатели уже мучаются с вопросом о том, следует ли обязать такие транспортные средства возвращать контроль человеку по его запросу или предоставлять контроль полиции, если она его требует[63]. Я использовал в последнем предложении двусмысленный термин «человек», поскольку у нас все еще нет хорошего термина для того, кто находится в полуавтоматическом транспортном средстве. И право, и нормы постепенно определят, что представляет собой подобная идентичность[64].
Ни одно из таких решений не должно приниматься исключительно или даже в первую очередь программистами и корпорациями, разрабатывающими алгоритмы беспилотных автомобилей. Для них требуется участие властей и значительно более широкого спектра экспертов, начиная со специалистов по урбанистке и заканчивая регулирующими ведомствами, полицией и адвокатами. Переговоры всех этих заинтересованных сторон, скорее всего, будут длительными, но такова цена демократического, инклюзивного перехода к новой и более качественной технологии. И это только немногие из этических, правовых и социальных составляющих масштабного перехода к беспилотным автомобилям[65].
Тем не менее некоторые футуристы утверждают, что ИИ обходит саму необходимость наличия профессий. По их мнению, если у нас есть достаточный массив данных для обучения, практически любую человеческую функцию можно заменить роботом. В этой книге мы исходим из прямо противоположного взгляда: в той мере, в какой наша повседневная жизнь оформляется ИИ и машинным обучением (которыми часто управляют далекие крупные корпорации), нам нужно больше профессионалов, причем профессионалов более квалифицированных. Это вопрос утверждения и расширения схем образования и лицензирования, которые у нас уже имеются в таких областях, как медицина и право. Также может потребоваться создание новых профессиональных идентичностей в других критически важных секторах, где существенную роль играет широкое участие общества и в то же время экспертные знания.
Два кризиса экспертных знаний
Утверждение человеческих ценностей как формы экспертных знаний у некоторых читателей может вызвать раздражение. В настоящий момент наиболее популярным аргументом против проникновения ИИ в управление рабочими местами и городами является не что иное, как принцип демократии. Критики ИИ утверждают, что технические эксперты в таких областях, как машинное обучение и нейронные сети, недостаточно отличаются друг от друга, чтобы представлять людей, на которых воздействует их технология[66]. Также они слишком далеки от местных сообществ. То же самое можно сказать и о многих других экспертах. Давно известны выдающиеся активисты, которые обличают безразличных врачей и преподавателей, юристов в «башне из слоновой кости» и ученых, далеких от проблем обывателя. Обратив внимание на предсказания экономистов, указывающие на катастрофические последствия Брексита, британский политик Майкл Гоув заявил, что «народу в этой стране эксперты надоели»[67]. Когда это ощущение начинает питать популистские кампании по всему миру, становится заметен все больший разлом между политикой и экспертными знаниями, массовыми движениями и бюрократической компетенцией, народной волей и соображениями элиты.