Наверное, милый мой, такие именно это говорили и Меньшиковы с Долгоруковыми, крутясь вокруг несчастного Петра II34.
Аннушка, что ты имеешь в виду?
Михаил, ты, всё-таки канцлер, наверное, и сам поймёшь, что я имела в виду, если подумаешь, конечно, поубавив спеси и гордыни, и она, усмехаясь, взяла со стола бокал с вином. Канцлер вскочил и забегал вокруг, возбуждённо размахивая руками.
Ты что-то знаешь о заговоре против императора! утвердительно-обвиняюще кричал Воронцов.
Милый мой, во-первых, не шуми! Ты привлечёшь к нам лишнее внимание. Во-вторых, подумай сам, твой дражайший император ведёт себя на редкость вызывающе по отношению почти ко всем. И заговор против него, если уже не созрел, так скоро созреет! Наша семья чуть ли не единственная его опора в обществе! Единственная, подумай!
Так, значит, надо устранить угрозу Петру! Я поговорю с ним, пора убрать с доски лишние фигуры.
Не спеши, Михаил! Речь идёт не только о тебе! От твоих опрометчивых действий могут пострадать и я, и твоя дочь, и твои племянники! Если мы вызовем падение или хуже того смерть наследника и его матери, то ненависть с фигуры Петра перейдёт на нас! А когда вспыхнет, а вспыхнет обязательно: Пётр Фёдорович идиот! Да, идиот! И ты знаешь, что это так! И ты не можешь заставить его вести себя достойно!
Так что же ты, хочешь, Аннушка? сменил тон канцлер.
Я не хочу ставить свою жизнь, жизнь дочери и племянников, да и твою жизнь, на одну, причём очень слабую, карту.
Твой племянничек?
Да, Павел! Он меня любит и не станет обижать меня и мою семью.
Любит? Может быть, и ты его любишь? И он тебе дороже
Молчи, Михаил! Не расстраивай меня своими глупыми, опрометчивыми словами! Вы моя семья! И этим всё сказано! Но Павел тоже стал её частью и я не собираюсь разменивать вас друг на друга! Тем более, когда это противоречит здравому смыслу.
Хорошо, дорогая, ты права! Михаил Илларионович смирился с волей супруги. Человек он был неглупый, в конце концов, канцлером он стал не только благодаря родственным связям.
В результате деятельности Петра Фёдоровича за него держались только Воронцовы: папочка решил жениться на Елизавете Романовне, дочке одного из патриархов рода, прогнав мою мать. Да, похоже, и я сам оказывался под ударом. Хоть какую-то иллюзию спокойствия мне пыталась внушить тётушка Анна, но я слишком хорошо понимал, что Елизавета Романовна её родная племянница, а её муж стоит целиком на стороне моего отца и, заботясь о своём семействе, она меня до конца защищать не будет.
На очередной встрече с Разумовским я его прямо спросил:
Дядя Алексей, а хорошо ли не любить собственного отца?
Тот, пожевав губами, без тени укора отвечал мне:
Некоторых отцов любить и не за что, Павел!
Мама же забеременела от Григория Орлова, была вся в сложных чувствах. Ей, по большому счёту, было не до ситуации в стране. Я понимал, что, если на Екатерину сейчас не повлиять, мы можем потерять Россию. Папа имеет намерения её расстроить до такой степени, что потом мне её не «собрать».
Свою детскую ревность к любовникам матери я держал под контролем и решил повоздействовать на чувство самосохранения Орловых. При очередном уроке Алексея Орлова и поинтересовался, не опасаются ли братья за свою жизнь.
Как же отец ваш, Ваше Высочество, он же лучше знает, кого наградить, а кого наказать? не удивился Алексей.
Ох, Алексей Григорьевич, только Господь справедлив и всезнающ, а царь-батюшка-то не Господь Бог. Тем более не коронованный-то я сказал это самым глупым своим голосом, чтобы показать, что я повторяю чужие слова.
А что же, Ваше Высочество, неужели Вы своего отца не цените? хитрый Алексей продолжал меня прощупывать.
Папенька мне Богом дан, а отвечать за Россию мой долг! вот здесь, я, похоже, не выдержал и немого отклонился от предполагаемой линии разговора.
Алексей внимательно на меня посмотрел и спросил:
Неужели Вы за нас радеете?
И за Вас тоже, Алексей Григорьевич! здесь я намекнул на то, что именно он мне ценен, а не брат его, Но и за себя и за учителя своего Никиту Ивановича, и за Алексея Григорьевича Разумовского тоже. И навёл его на тех людей, во мнении которых, по этому вопросу я уже не сомневался.
Ну, Ваше Высочество, как же нам, самого́ Императора, что ли, обижать? вот хитрован, делает вид, что не понимает ничего и даже не думает о таком.
Алексей Григорьевич, я не понимаю Вас, мы же про правду говорим? Как слова правды папеньку обидеть могут? Ведь честность это же главное свойство дворянина? вот тебе, Алексей Григорьевич, получи. Не всё же тебе дурака изображать.
А может верность? продолжал играть он.
Верность, да, конечно. Для государя верность отчизне, вверенной тебе Господом!
Разговор получился очень сложным и натянутым, мне регулярно приходилось включать ребёнка, но своего я добился. Орловы начали активно искать контакты с Разумовскими и Паниными, маму слегка встряхнули.
После этого я также открылся Екатерине, сказав, что не переношу отца, и его правление может полностью разрушить государство. Я сравнил его царствование с царствованием Лжедмитрия35, которое послужило началом Великой Смуты36. И открыто признал за ней право свергнуть его, спасая страну. В общем, сообщил о своей полной поддержке.
К заговору присоединился накрученный мною Панин, который боялся потерять влияние на престол, а значит и своё положение. Разумовский также пообещал поддержку, отойдя от принципа невмешательства, и привлёк к заговору своего брата Кирилла с его Измайловским полком37.
Но настоящей душой заговора оказались Орловы. Братья были очень популярны в гвардии, которая должна была стать орудием смены власти. Наконец и мама разрешилась от бремени, родив мальчика, названного Алексеем. Всё было почти готово.
Спусковым крючком оказался мир, заключённый с Пруссией, а точнее, торжественный ужин, который закатил Пётр по этому случаю в Петергофе. На празднике папенька потребовал от моей матери встать и выпить за здоровье Фридриха Великого, сопровождая своё распоряжение крайне неприличными словами и жестами. Как мне потом передавали, это было очень мерзко и некрасиво. Мама отказалась, и тогда отец начал грубо оскорблять её и меня заодно.
В мягком изложении его слова были о том, что мама ему никогда не была верна, он с ней не жил, а я, таким образом, вовсе не его сын. Более того, он заявил, что завтра же нас лишат статуса и отправят в крепость.
Ждать больше было опасно и глупо. Началось.
Братья Орловы собрались в своём доме в Петербурге. Они не могли в последнее время встретиться все вместе и обсудить ситуацию, но теперь это было необходимо, и каждый бросил все дела и прибыл на встречу, которую организовал Иван.
Все Орловы заходили, приветливо кланялись старшему брату и садились по его знаку за стол. Сидели молча, пока не приехал последний и Иван не начал беседу.
Итак, братцы, что делать будем? Алексей?
Делать нечего, только драться, ещё денёк и сожрут нас. В Берёзово 38не хочу!
Кто по этому поводу ещё что молвит? Иван обвёл взглядом братьев. Никто не высказал намерения противоречить словам Алексея, Что ж, ясно решили! Как будем действовать? Какие карты у нас в игре? Григорий?
Императрицу я беру на себя! Ей тоже отступать некуда. С нами Панины и Разумовские!
Прекрасно, а войска что?
Измайловцы с нами!
И это всё? руку поднял Алексей, прося слова. Иван кивнул:
Говори!
Семёновцы 39почти наверняка, Преображенцы 40почти все, Конная гвардия скорее всего. Никто против нас в Петербурге не пойдёт задавим.
Голштинцы41?
За Петра, но одни они вряд ли смогут что сделать.
Что надо для начала, Алексей?
Деньги и вино в достатке, офицеров все мы знаем, пора бежать и поднимать людей.
Всё, начинаем?
Есть вопрос. Алексей поднялся из-за стола. Получил кивок Ивана, хлебнул из бокала и решительно произнёс:
Наследник. Он серьёзный противник. За него слишком многие. Чуть позже он станет опасным игроком, который нам наверняка будет мешать. Мешать Григорию утвердиться на троне императора так уж точно.
Что ты предлагаешь? взгляд Ивана стал чёрным и пронизал Алексея насквозь.
Надо его убрать! В шуме бунта никто не заметит, кто это сделал. Победа всё спишет. Потом его охранять лучше будут и спрятать следы будет сложнее.
Гриша, что ты думаешь?
Я Алексея поддерживаю! Мне он только мешает! Катька без него вся моя будет! С рук у меня есть будет!
Братья? обратился Иван к младшим.
Мы как ты, братец, скажешь!
Как ты, Алёша, это сделаешь?
У меня есть дружок в Преображенцах, мне верен. Он всё сделает. Только тебе, Гриша, нужно будет от своей Катьки письмо получить, что, мол, этим людям Павел может довериться.
Я не уверен, Алёша! Она может не положиться на кого-то из малознакомых людей в таком деле любит она его! Пошлёт кого из измайловцев
Мы с тобой вдвоём её уговорим. По дороге обсудим как. Так можно, Ваня?
Хорошо, так и поступим. Имена и обстоятельства знать не хочу. Пусть, мы не будем вдалеке от подробностей! братья кивнули, принимая решение старшего брата.
Итак! Алексей и Григорий к императрице, Фёдор к Разумовскому, пусть Измайловцев поднимает, потом к Конной гвардии. Владимир к Семёновцам, я сам к Преображенцам. Сбор к утру у Летнего дворца. Помолимся, братцы за успех! братья повернулись к иконам и начали молитву.
Орловы подняли Преображенцев и Семёновцев, Разумовский своих Измайловцев, вахмистр Потёмкин сагитировал конногвардейцев. Синод и Сенат стараниями Панина, Разумовского и Левшина были за нас. Григорий Орлов вывез маму ночью из Петергофского дворца в Петербург.
Я был в Царском селе. Естественно, что я ничего не знал об этих событиях и преспокойно улёгся спать. Ночью меня разбудили и просветили. За мной примчались Преображенцы во главе с поручиком Чертковым, чтобы доставить меня в Петербург.
Признаться, я был удивлён, что не приехал кто-то из Измайловцев. Если уж не сам младший брат Алексея Григорьевича Разумовского Кирилл, так хоть кто-то из его приближённых, с которыми я был знаком. Но при них было письмо от мамы, так что я быстро оделся, взял с собой пару гайдуков42, которых мне уже с полгода как любезно предоставил Разумовский, и поскакал в Петербург.
Глава 4.
Емельян Карпов был доволен своей судьбой. Ну, сейчас уже был доволен. А вот раньше Когда год назад на его брата Михея выпал жребий в рекрутчину43, отец их Кузьма сельский кузнец, человек богатырских статей почти сажень ростом, но тихого нрава. Так вот, отец твёрдо определил, что Михею служить никак не возможно только женился, а жёнка его уже на сносях ходит. Денег на наём замены у них не было откуда такие деньжищи, крестьяне же. Так что идти в рекрутчину выходило Емельке.
А что, тот к кузнечному делу, в отличие от старшего брата, тяги не испытывал, крестьянствовать тоже не стремился, даже невесты у него не было Ходил Емеля то молотобойцем у отца и брата, то в деревенских пастушках. Не то чтобы дурачок, но какой-то неспособный к нормальной крестьянской жизни. За что не возьмётся, ничего не выходит. Только молотом лупить со всей силы и мог, а это в деревне нечасто и требуется.
Так что в рекруты ему судьба была пойти. Он и пошёл. Обнял на дорогу родителей, помахал кулаком пред носом брата: как же, коли вместо тебя иду, так должен ты так век свой прожить, чтоб все обзавидовались! И оставил своё сельцо Колядино навсегда.
Вот здесь и понял он, что жизнь его до этой поры сказкой была. Ростом в целых два аршина 44и десять вершков45, был он истинным великаном. Но характер у Емельки был в отца тихий и робкий, поэтому в начале службы поручик на рекрутской станции попытался продать его обманом на демидовские заводы. Помешало тому только то, что на слух о медведе, забритому в рекруты, прискакал капитан Копорского полка, возжелавший заполучить его в создаваемую гренадерскую 46роту. И приехал он очень вовремя, когда на дежурстве был другой офицер, не состоявший в доле с жуликоватым поручиком всё вскрылось. Емелька отправился в Санкт-Петербург в полк, а поручик на суд губернатора.
В полку он сразу был определён в гренадерскую роту с таким ростом без вариантов. Больше всего его командиры боялись, что его заберут в гвардию без какой-либо оплаты им. Поэтому припрятали его в полковой слободе и не выпускали в город. Там же оказался и его землячок. Ну как земляк, просто оба тверские, но всё-таки.
Захар Пономарёв был отправлен в рекруты как вор. Поймали его на краже у соседей и не в первый раз, вот мир его и отдал47. Хотел бежать по дороге, но старший попался внимательный, лоб ему забрили сразу и ловили два раза, пороли потом так, что несколько дней в побег пойти не было сил. Когда попал в полк, там уже знали его репутацию и тоже заперли в слободе, где их учили солдатской жизни. Там они и познакомились и даже подружились.
Прошёл год и Емельян оказался хорошим гренадером, а Захар мушкетёром, и вот собрались отправить их уже в постоянные роты. А перед этим, наконец, разрешили выйти из казарм в город. Вот здесь и решили дружки гульнуть напоследок. Зашли в кабак, выпили-закусили, пошли дальше гулять по городу, смотреть на людей, на дома, каких раньше не видели. Может и ещё где выпить.
Оба были слегка пьяны от употреблённого в кабаке и от ощущения свободы. Они брели по улице, не разбирая дороги, весело переговаривались и не обращали внимания на окружающих, но шум, раздававшийся за углом, был слишком громок и вынудил их остановиться и замолкнуть.
Что это, Захарушка? непонимающе произнёс Карпов.
Дык, похоже, убивают кого-то, Емель! удивлённо произнёс приятель.
Эвона! задумчиво протянул гренадер и тихонечко выглянул из-за угла. Увиденное вынудило его отшатнуться и непонимающе уставиться на друга.
Что там?
Там, это, какого-то мальчонку с гайдуками убивают. Непорядок, брат, ребёнок же! Карпов глянул на приятеля, и, поймав ответный задорный взгляд Захара, Где наша не пропадала! рывком кинулся к месту схватки
Ехать было далеко, и мы скакали всю короткую летнюю ночь, однако к утру уже на окраине города наш конвой странным делом пропал. Гайдуки заволновались. Старший из них Григорий нервно сказал:
Знаешь, Ваше Императорское Высочество, странно это. Конвой просто так не пропадёт, если на них напал кто, мы бы увидели, а так оторвались от нас и понимай, как звали. Что-то не так. Ловушка, похоже
А что же они нас сами не порешили? спорил с ним второй гайдук, Степан.
Если бы они нас сами убили, глядишь и признался кто из преображенцев, или заметил кто, что это именно они так нас вмешался уже я.
Мы начали нервно оглядываться. Потеряли-то мы свой конвой в мелких улочках. Завёл нас наш конвой туда, а мы уже устали и не поняли, что нас заводят в засаду.
Всё верно, из-за угла вывернула группа оборванцев. Они и были той засадой, которую мы ждали. Босяки оказались хорошо вооружены и открыли огонь из пистолетов. Гайдуки были ребятами очень опытными, Алексей Григорьевич дал мне в охрану лучших из лучших, видно, чувствовал что-то. Григорий и Степан подняли своих лошадей на дыбы, прикрывая меня от огня нападавших.
Кони получили сразу по несколько пуль и с жутким плачущим ржанием завалились на землю, а ребята успели соскочить, да ещё и пистолеты из седельных кобур с собой прихватили. Я воспользовался предоставленной мне паузой и соскочил со своего мерина, также вытащив пистолеты.
Гайдуки открыли ответный огонь и не промахнулись в отличие от нападавших, трое рухнули, один из них оказался ранен в живот и огласил округу своим криком. Ребята ударили в сабли, против каждого было по несколько врагов, и, скорее всего, они бы не смогли сдержать нападавших. Григорий кричал мне, чтобы я бежал, называя меня Игнатием, надеясь хоть как-то отвлечь от меня внимание.