Стоило подумать и туман задрожал, выпуская тени.
Одну.
Другую. Третью. Низкие твари. Узкие. Их ворчание вплеталось в тишину, порождая страх. Плохо. Очень плохо.
Ирграм прижался к дереву.
Загнать попытаются? Очевидно. Вопрос в том, кто? Рытвенники, что заводятся там же, где много мертвой плоти? Мелкие трусливые твари, которых и ребенок отгонит палкой. Пока они не в стае. К счастью, крупные стаи встречались редко, ибо когда заканчивалась еда, рытвенники начинали жрать друг друга.
Они вновь же туповаты.
Но наглы.
Еще тени. Сколько их? Десяток? Ирграм потянулся к силе, и на ладони расцвел шар света, который, впрочем, ясности не добавил. Туман был плотным, густым. И рытвенники прятались в нем.
Кружат.
Не нападают.
Пока. Почему? Из молочной взвеси высунулась узкая морда. Клацнули клыки, но встреченный пинком рытвенник укатился в туман. А из него выглянула еще пара.
И спряталась.
Не то. Неправильно. Они нападают вместе, и никогда-то не ждут. Эти же эти кружили. И туман, словно дразня Ирграма, отполз. Он отступал медленно, как море, обнажая уродливые лысоватые спины тварей. Ошметки его таяли на проплешинах шкур. Задерживались на горбатых спинах, на острых гребнях, что проклюнулись у некоторых рытвенников. Эти были крупнее сородичей и помимо гребней обзавелись сизой броней.
Твою ж
Их здесь не десяток сотня, если не две. И стоят. Молчат. Скалятся. Ждут? Рытвенники не умеют ждать. Или это те, что водились рядом с городом магов? Там ведь не было возможности стае разрастись.
А здесь?
В алых глазах тварей виделся отблеск разума.
Ирграм сцепил руки. Отобьётся?
В голове раздался смех.
И плач.
И шепот-обещание защитить. Рытвенники не тронут Ирграма, если он проявит должное благоразумие.
Хрен тебе, маг стряхнул пот дрожащею рукой, а потом вдруг ощутил ярость. Глубинную. Зародившуюся в его душе не сейчас, но зревшую, ждавшую своего часа. И эта ярость вдруг сделала неважным ни число тварей.
Ни опасность, от них исходящую.
Ярость толкала Ирграма вперед. И он сделал шаг. К стае. К тем, кто вперился в него алыми бусинами глаз. И сам, уподобляясь им, оскалился. Низкий гортанный рык вырвался из глотки мага. Звук разнесся по болотам и, подхваченный, преумноженный туманом, заполнил окрестности.
Звук разодрал нервы.
И стая сделала шаг назад.
Вся. Кроме огромного зверя. Если обычные рытвенники были размером с кошку, эта тварь была крупнее волкодава. Да и рытвенник ли это?
То же узкое тело с массивной грудиной и торчащими ребрами. Но шкуру покрывает мелкая серебристая чешуя. На загривке и плечах сквозь неё пробиваются шипы. Короткая шея защищена плотными костяными наростами. Издали это похоже на воротник.
Тонкие лапы.
Длинная морда с горбатым носом. Челюсти мощные. Глаз почти не видно. Рытвенник заворчал. И Ирграм ответил тем же рыком.
А потом, не дожидаясь ответа, скользнул к твари. Тело его двигалось легко, словно он, Ирграм, был воином или кем-то вроде. Пальцы вцепились в шкуру. Сдавили. Дернули, поднимая рытвенника.
Из пасти его пахнуло гнилью.
Тварь дернулась и, стоило поймать взгляд её, вдруг затихла и тонко, протяжно заскулила.
Ну? Ирграм тряхнул её. Где-то в голове мелькнула мысль, что поведение его свидетельствует о безумии, но и она истаяла. Сидеть!
Рев прорвал туман.
И твари сели.
Р-р-рычать вздумали? он отшвырнул рытвенника, который, кувыркнувшись, перелетел через кочку, но поднялся, чтобы тотчас распластаться на брюхе. Я вас
Он запнулся, не зная, чем можно пригрозить тварям.
Вон пошли.
И они попятились.
Мать его невозможно такое, но твари и вправду попятились. Молча. Слаженно. Как части чего-то большего. Того, что заглянуло-таки в Ирграма.
И отступило, признавая его силу и его право быть здесь.
Он вернулся к дереву и сел, скрестив ноги. Оперся на теплый ствол. Захотелось пить. И есть. И не того, что полагали едой нормальные люди. Вспомнился запах крови.
Мяса.
Ирграм не знал, сколько он сидел, борясь с собой и голодом. В сознание его привел ворчание. Слабое. И угрозы в нем не слышалось. В руку же ткнулось что-то жесткое и теплое. Ирграм открыл глаза и почти не удивился, увидев рядом с собой рытвенника. Тварь стояла, опустив голову, поджав узкий хвост и ворчала.
Чего тебе?
Она мордой ткнула в тушку зайца.
Заяц был теплым и даже почти живым. Во всяком случае он дышал. И от него пахло кровью, пусть не такой, как человеческая, но рот моментально наполнился слюной. Ирграм потянулся к тушке. Покрутил, пытаясь убедить себя, что ему это не нужно.
Он человек цивилизованный.
Он человек.
Но когда ставшие вдруг длинными и острыми клыки пробили тонкую шкурку зайца, Ирграм заурчал. Горячая кровь полилась в глотку, утоляя жажду.
Ненадолго.
И второй заяц, словно по волшебству появившийся рядом с первым, был осушен столь же быстро. Обескровленные тушки Ирграм швырнул рытвеннику, который крутился рядом. И тот, рыкнув, приступил к трапезе. Вскоре о существовании зайцев напоминали лишь клочки пуха.
Так-то лучше, Ирграм теперь чувствовал себя, если не нормально, то всяко лучше, чем прежде. Туман же таял. Медленно светлело небо, и он ощущал эту тревожащую близость рассвета. Как и рытвенник. Зверь заволновался, закрутился и заскулил.
Не любишь света? Ирграм хлопнул по ноге. Ничего. Иди. Найди себе какую нору, что ли.
Подумалось, что Ирграму тоже убежище понадобится. Пусть не сейчас, но то, что происходило с ним, явно свидетельствовало, что Ирграм перестает быть человеком. В кого превращается?
Он поймет позже.
Как и то, что с этим делать. А пока Ирграм поднялся, потянулся и, глянув на полоску света где-то там, на краю небес, проворчал:
Надеюсь этого ублюдка не сожрали.
Все-таки, если кто и знает ответы, так этот жрец.
Чтоб ему.
Скулеж рытвенника резанул по нервам. И тварь, крутанувшись в последний раз, все-таки исчезла.
Миха икнул.
Вытер губы. И уставился на магичку. Сидит. Улыбается. Ласково так. Как дурачку.
За кого ты меня держишь? осторожно поинтересовался Миха, прикидывая, звать уже на помощь или поздно.
За разумного человека, оказавшегося в непростом положении.
И ресницами хлопнула.
Нет уж. К ресницам у Михи иммунитет еще в том мире выработался, на первом году отношений с Ленкой. И ведь главное-то что? Миры разные. Бабы разные. А туда же.
Замуж.
Медом им там что ли, в этом замуже намазано?
Я вообще-то едва не помер, напомнил Миха на всякий случай. Из-за тебя.
Я тоже. И что это меняет?
Все.
Моя мать дважды пыталась убить моего отца, Миара запрокинула голову, опираясь затылком на высокую спинку стула.
А потом они помирились и жили долго, счастливо, в любви да согласии.
Не совсем. Он снял с нее кожу, вынул сердце, а из костей сделал голема.
Р-радикальненько.
И вот сомнений не возникло, что правду говорит.
Она ему изменила. И передала некие документы. Наверное, важные. Не знаю. Мне было семь.
Пожалуй, это как-то могло объяснить общую её стервозность, но в дебри психоанализа Миха вникать не собирался.
Вот знаешь, он оперся руками на стол и подался вперед. На аргументы «за» это как-то не тянет, что ли. Скорее даже наоборот.
Моя мать была рабыней. Дорогой, с хорошей родословной, но тем не менее. И потому отец не взял её в жены по обряду. В противном случае она не смогла бы сделать что-то против него.
Миара сделала глубокий вдох.
Там, где я выросла, не может быть речи о доверии. Но браки должны заключаться. И с равными. Однако близкородственные связи опасны. От них рождаются больные дети.
Генетику не обманешь, пробурчал Миха.
Что? Не важно. Главное, что есть способ. И он позволяет взять в жены женщину другого рода, не опасаясь, что интересы собственного будут для нее выше интересов мужа.
Миха хмыкнул.
Это не та клятва, которую давал тебе брат. Её обойти не получится. Говорят, что ритуал был создан еще Древними.
Уже ритуал?
Она чуть склонила голову.
Мне дважды довелось присутствовать, так что да, ритуал. Главной частью его считаются брачные клятвы, однако за ними стоит многое. Несколько дней подготовки. Слияние крови. Слияние силы. По сути жена становится частью рода мужа. И вверяет ему не только свою судьбу, но и разум, волю, силу.
Как-то не оптимистичненько звучит.
Ты странный дикарь, знаешь? Миара подвинула к себе пустую миску. Понюхала. Вздохнула.
Говорили.
Главное, что Ритуал скрепляется Печатями. Это своего рода артефакты, сотворенные на заре нынешнего мира. Они несут отпечаток силы и, как мне кажется, созданы они были вовсе не магами. Не теми магами, которые сейчас владеют городом, она чуть прикрыла глаза. Печати закрепляют клятву. Печати привязывают нити силы к главной ветви рода. Печати делают её неотменяемой. И жена ни действием, ни бездействием, ни словом, ни молчанием, ни даже мыслью не способна изменить интересам мужа. Мужу, впрочем, тоже. Понимаешь?
Брак, мать его, с гарантией. Только как-то оно в голове не укладывается.
Да и не пахнет тут «долго и счастливо».
Счастьем так точно.
И что, выходят? На таких условиях?
Почему нет?
Не знаю. Как-то в общем как-то сложно представить, чтобы кто-то добровольно согласился на такое.
Добровольно? она рассмеялась и смех был звонким, только почему-то невеселым совершенно. Хотя ты прав. Согласие они дают добровольно. Только дело рода, как получить это согласие. А способов много.
Да уж.
Что еще ответить.
А ведь ответа она ждет. И предложение сделано.
Тебе-то это зачем? Миха отобрал свою миску и заглянул внутрь. Миска все еще была тоскливо пуста, и появилась мыслишка, что еще немного и он на все согласится, не то, что на женитьбу. Или я так понравился?
Теперь она и вправду смеялась.
Весело, да.
Ты дикарь.
Знаю, он провел пальцем по миске и сунул в рот. На пальце остался маслянистый сладкий след. Что ж, иногда быть дикарем выгодно. Но мало ли, что я знаю о вкусах местных женщин?
А ведь смех у нее красивый.
И сама.
Нет, Миха невсерьез. Миха не собирается совершать такую глупость, как эта женитьба.
Ни в жизни.
Но узнать-то стоит.
Глава 6
Сумерки. Блеклые пока. Солнце зависло над дальним лесом, того и гляди упадет в колючие его сети. Распаренный воздух остывает, и камни крепости с благодарностью отдают ему свой жар. Дышится еще тяжело. Пахнет навозом, скотом, людьми и всем сразу. Над кузницами поднимается дым, мешаясь с едкой вонью от бочек, что выстроились перед кожевенной мастерской.
Это все там, за спиной, скрытое от взглядов гостей.
Да и нет им дела ни до кожевенной мастерской, ни до кузниц, ни до скотного двора.
Винченцо поежился.
Холодно.
В последние дни он мерз, несмотря на то, что дни эти выдались на диво жаркими. И вот теперь с трудом удерживался, чтобы не сунуть заледеневшие пальцы в подмышки. И чувствуя его слабость, баронесса обернулась. На лице её бледном читалось беспокойство, и еще неуверенность.
Раздражение.
Она считала Винченцо виноватым, и будь её воля, избавилась бы. К счастью, баронесса соблюдала правила игры. Хотя бы прилюдно. А потому подчинилась воле сына.
Винченцо склонил голову, и улыбку изобразил. Вряд ли получилось обмануть. Баронесса показала себя женщиной умной и проницательной, но на них смотрели.
Стража.
Слуги.
И гости тоже смотреть станут. Винченцо поднял руки и подул. Дыхание ненадолго, но согрело пальцы.
В этот миг затрубили рога. И баронесса отвернулась. Теперь взгляд её был устремлен на гостей. Она выпрямилась, вытянулась, стараясь казаться немного выше. В белом вдовьем платье она походила на призрака, а рогатый чепец с вуалью делал её голову несуразно огромной.
Винченцо поежился.
Все-таки холодно. Или это просто длительная потеря сил сказалась? Миара не могла ответить ничего внятного, да и он не спрашивал.
Как-то изменилось все.
К лучшему? К худшему? Нет, им не запрещали видеться. Даже не заперли, не говоря уже о большем, что само по себе настораживало. И встречи были. Какие-то неловкие, неудобные.
Были и разговоры.
Ни о чем.
И смутное недоумение, раздражение, которое крепло с каждой минутой, а еще желание оказаться как можно дальше. Чувство вины.
Тоска непонятная.
Стоило уйти, и чувство вины разрасталось до невероятных пределов. Стоило вернуться, и вновь же появлялось желание сбежать. Не только у него. Миаре тоже в тягость были эти встречи. Винченцо чувствовал.
И к гостям она не вышла.
Она вовсе стала избегать людей. Может, и к лучшему. С гостями так точно.
Рада приветствовать тебя, дорогой брат, голос баронессы был полон сил и уверенности. И благодарю тебя, что отринул ты заботы, дабы разделить со мной печаль и помочь слабой женщине, оказавшейся в обстоятельствах столь затруднительных.
Она шагнула навстречу мужчине, который спешился первым. От прочих его отличал, пожалуй, богатый плащ, наброшенный поверх кирасы. И сам доспех был непростым. Винченцо издали ощущал флер силы, над ним витавший.
И я несказанно счастлив, что боги судили нам встретиться! громовой голос гостя заполнил двор. Позволь заключить тебя в объятья, сестра
И не дожидаясь позволения, сгреб баронессу.
Он был высок. И широк в плечах. Полон сил и жизни. А еще Винченцо ощутил слабую искру дара. Интересно. Об этом баронесса не упоминала. Не знала? Не сочла важным?
А это твой сын? взгляд гостя остановился на юном бароне, который пусть и пытался держаться с видом независимым, но совершенно терялся рядом с рыцарем. Вижу! Боги подарили тебе сильного сына.
Сказано эти было задумчиво.
Его приняла корона, а теперь в голосе баронессы послышалось предупреждение.
Я рад встрече, сухо ответил мальчишка, и взгляда не отвел. Напротив, шагнул и протянул руку. Жаль, что не случилась она ранее.
И мне, руку сгребли и сдавили.
Но на лице мальчишки не дрогнул и мускул.
Но теперь-то мы все исправим! гость выпустил руку и хлопнул барона по плечу. Ты потерял отца, и я не сумею заменить его. Но я постараюсь научить тебя всему, что знаю.
А стало быть, надеяться на скорый отъезд не стоит.
Винченцо вновь подул на руки, раздумывая, сколь еще продлится нынешнее представление.
Поверь, ты можешь быть уверен, что владения твои в надежных руках. Девочки! рыцарь обернулся к людям, его сопровождавшим.
Десяток.
Десяток чужаков, не связанных клятвой. Опасно. Слишком опасно. Но и повода выказать недоверие нет. Винченцо пошевелил пальцами, выплетая нить заклинания. Сила слушалась, хотя и с трудом.
А за стенами еще сотня лагерем становится.
Гость пока готов соблюдать неписанные правила, но как долго продлится эта игра? И когда та сотня наемников окажется по эту сторону стен? А главное, что делать самому Винченцо?
Вы не знакомы, но я решил исправить это упущение дорогая, ты помнишь Алисию? Это моя младшая жена.
Она была юна и прекрасна, что вряд ли понравилось баронессе.
И почтительна.
Леди Алисия склонилась, выказывая уважение хозяйке дома.
Несказанно рада знакомству, прозвенел тонкий голосок. Я много слышала о вас, леди Бригитта. И благодарю богов, что в милости своей позволили они увидеть вас.
Тошно.
Почему-то ложь сейчас чувствуется особенно остро. Как песок в туфлях.
Я тоже очень рада, сухо ответила баронесса, протягивая руки. Мой дом ваш дом. Девочки, вы выросли.
Леди Арианна, леди Мирианна, леди Алисия отступила, позволяя падчерицам подойти. А ведь она немногим их старше.
И девицы хороши.
Мне показалось, что нашим семьям стоит сблизиться, пророкотал рыцарь. И как знать, вдруг дети глянутся друг другу.
Тонкие. Изящные.
И в нарядах роскошных. Золото волос скрыто сеткой.
На головах чепцы, не такие рогатые, но высокие, словно башни.
На шеях жемчуга. Пальцы переливаются драгоценными камнями, как и наряды. Хорошие девушки из хороших семей. Вот только юный барон смотрит без должного восторга.