Хорошо, друзья мои. Я, конечно, огорчен и разочарован, поскольку ждал куда большей сердечности. Но вполне понимаю ваши сомнения и согласен пройти другие испытания, тесты, допросы и прочие процедуры, которые восстановят мое имя, мои права и мое положение в обществе.
До свидания, господин Киофар, сказал барон, добавив: Я вынужден именовать вас так, поскольку ваши биометрические данные совпадают с данными моего покойного друга.
Я надеюсь, что вскоре все сомнения благополучно развеются, снисходительно ответил двойник. До свидания, господин барон. До свидания, дорогая Маилла и вы, моя несравненная Юлия.
Он нажал на кнопку, и коляска, развернувшись, уехала в тень, исчезнув из поля зрения монитора.
Я выключила аппаратуру и автоматически остановила запись беседы.
Мы очень долго не могли ничего произнести.
Нет. Не он, первой очнулась Маилла. Всё вроде бы сходится, но я чувствую фальшь.
Фальшь можно выявить, напомнила я. Запись есть, мы проделаем речевой и интонационный анализ. Привлечем Камелию Древич, она представит предварительный психопортрет данной личности и сравнит его с психопортретом подлинного Ульвена.
Но подлинный мертв, возразил барон.
Сохранилось множество документальных съемок. Лекции, доклады, речи на университетских мероприятиях, наконец, та самая церемония у очага на Лиенне, во время которой его убили. И тот диалог со мной в уносившемся неизвестно куда челноке.
Вы действительно там признавались друг другу в любви? полюбопытствовала Маилла.
Нет, ну что ты! вспыхнула я. Как можно? Контекст моей фразы был совершенно иным. Речь шла о нашей будущей смерти и предполагаемом переходе в иное пространство и время, закольцованное с настоящим. Мы могли попасть в то пространство бессмертия только вместе. Рука об руку, душа в душу «сюон-вэй-сюон». Он фактически вел меня, как учитель и иерофант. Да, любя, но к обычной любви всё это не имело касательства. Мы должны были преобразиться в сугубо духовные сущности вейнов. Реальны они или нет, совершенно неважно, в тот момент мы верили, что трансформация началась, и за ней нас ждет вереница новых миров.
А откуда двойник это знает? Ты кому-то рассказывала?
Карлу я рассказала всё. Между нами нет тайн. Но не думаю, что мой муж стал бы рассуждать о столь тонких материях в присутствии посторонних. Правда, он мог говорить об этом с Ульвеном. Один на один. В последние годы у них сложились весьма доверительные отношения.
Остается предположить, задумчиво произнес барон Максимилиан Александр, что где-то в дальних мирах научились делать не только точные копии биологических объектов с высокоразвитой психикой, но и восстанавливать воспоминания конкретной личности.
Это фантастика, убежденно возразила Маилла. И такое уж точно должно быть запрещено. Ведь в подобном случае невозможно отличить двойника от оригинала.
Но мы же все трое ясно ощущаем, что перед нами именно клон, заметила я.
А как доказать? спросила Маилла.
Подумаем. Привлечем биологов, медиков, космопсихологов. Надеюсь, общими усилиями мы отыщем решение, обещала я.
На душе у меня было скверно, как никогда.
Я боялась признаться, что во всем виновата я сама. Мне вдруг стало ясно, откуда двойник мог почерпнуть все подробности, о которых он так легко нам поведал, словно бы издеваясь над охватившим нас душевным смятением.
О пагубности графомании
Версию о неведомых умельцах, ухитрившихся снабдить биокопию всеми воспоминаниями настоящего Ульвена, я предпочла бы отринуть как совершенно невероятную. Нужно, впрочем, проконсультироваться со специалистами, работающими с искусственным интеллектом. Может быть, технологии такой пересадки сознания давно уже созданы. Только вряд ли они практикуются на реальных живых организмах, ибо тут возникает проблема удвоения личности, а это чревато конфликтом с законами Межгалактического альянса. Существуют миры, в которых разум имеет форму рассредоточенного силового поля или, как у аисян, разветвленной ризомы. Но гуманоиды строго индивидуальны, и люди, и уйлоанцы. Ни дублировать, ни клонировать нас нельзя. Пример с транскамерами не годится: на входе и выходе та же самая личность, не две одинаковые.
Однако для воссоздания памяти имелось и куда более простое решение. И уж мне-то известно, из каких источников изготовители клона могли взять конфиденциальную информацию, моделируя его личность путем гипноза, внушения и тренировки.
Использовались не только общедоступные документальные съемки и книги, в которых ясно высвечивался образ Ульвена как ученого, преподавателя, лектора, ректора и, наконец, императора-иерофанта, каким он предстал на Лиенне. И не только воспоминания тех многих тысяч знакомых, друзей, коллег и поклонников, которые с ним постоянно общались или кратко соприкасались. С окружающими он держался обычно вежливо и благожелательно, но несколько отстраненно, и уж конечно не стал бы откровенничать о семейных делах. Пока я не вошла в его узкий дружеский круг, я сама считала его высокомерным занудой, а когда он стал ректором, то порой стеснялась запросто подойти к нему на каком-нибудь официальном приеме настолько вальяжно и царственно выглядел мой учитель.
Илассиа и Карл рассказывали, что на Лиенне за ними в первое время велась неусыпная слежка, пока Ульвен не поставил властям ультиматум: либо все средства слежения немедленно отключаются, а схема их расположения во дворце передается ему, либо он прерывает визит и возвращается на Тиатару. Пока скрытые камеры наблюдения действовали, лиеннцы могли услышать немало бесед, в том числе и сугубо интимных. И нет никаких оснований верить, будто попытки шпионить за семьей Императора не продолжались в другом режиме, хотя бы не сплошь, а урывками, и Карл не мог в одиночку отследить все приборы, работавшие на запись в посещаемых ими городах, учреждениях и многочисленных аудиториях. Несомненно, там велись и официальные, и негласные, и любительские съемки, фиксировавшие каждое слово и каждый жест высочайших особ.
Двойник превосходно усвоил, как выглядят все его близкие. Он сразу узнал меня, и не перепутал бы Маиллу с другими женщинами из семьи Киофар.
Но, помимо видеозаписей, существовали мои собственные дневники, которым я в конце концов придала некий литературный вид и рискнула опубликовать там, где, как мне думалось, никто из здешних знакомых никогда их не будет искать.
Начиная с первой части моих космических похождений («Тетрадь с Энцелада»), и кончая последней («Наследник»), я последовательно описывала всё, что происходило со мной с детских лет до зрелого возраста. Разумеется, много места там уделялось Ульвену, особенно после того, как мы с ним познакомились лично («Тиатара», глава «Опекун», и далее «Вечер с принцем» и прочее). Рассказ про запись в немецкой Библии, подаренной нам с Карлом в честь обручения, фигурировал в книге «Двойное кольцо». А в ее финале диалог с учителем про слияние душ в момент перехода в бессмертие. Рассуждения про уйлоанскую ономастику на примере семьи Маиллы я ввернула в «Око космоса». Ну, и так далее. Если внимательно прочитать всю мою шестичастную эпопею, то можно узнать очень много подробностей обо всех знакомых мне членах семьи Киофар.
Понимая, что обнародовать эту сагу в мирах, с которыми контактирует Тиатара, нельзя по этическим соображениям, я рискнула выдать ее за обычный роман-космооперу. Название выбрала самое непритязательное, нарочито не уникальное, хотя абсолютно точное и откровенное: «Хранительница». Фантастических произведений с такими названиями как туманностей во Вселенной. Не верите? Ткните в поиск и посмотрите. Затеряться в этом потоке легко.
Воспользовавшись своим нынешним привилегированным статусом, я не просто отправила файлы «Хранительницы» на мою родную планету, но и выложила на старинный русский литературный ресурс, где она, как я была совершенно уверена, затеряется в массе примерно таких же самодеятельных опусов о приключениях в дальних мирах, о магических академиях (чем наш Колледж космолингвистики хуже?), о принцессах и императорах (я нарочно использовала эти земные термины, а не подлинные уйлоанские). В общем, как мне казалось, я ловко законспирировалась. И, естественно, на обложке стоял псевдоним, а не мое настоящее имя. С псевдонимом я тоже нахулиганила, притворившись почтенной дамой-музыковедом, автором многих научных трудов, но не чуждой поэзии и беллетристике, в том числе фантастической. Дама не возражала, охотно поучаствовав в мистификации.
Зачем я всё это сотворила?..
Во-первых, жаль было многолетних трудов, затраченных на писание и редактирование моих хроник. Во-вторых, поскольку я изначально выбрала русский язык, чтобы не разучиться грамотно на нем выражаться, у меня в этой части Вселенной не нашлось бы читателей. На Тиатаре русский не популярен даже среди космолингвистов, а в других мирах его не знает никто.
В моей семье всю «Хранительницу» прочитал лишь папа, а брат Виктор проигнорировал он вообще не поклонник дамских романов и космической беллетристики. Папе в целом понравилось, хотя кое-что он раскритиковал. Многовато, сказал он, словесного сора; стиль то слишком свойский и разговорный, то наоборот, официальный: «Юленька, раньше это называлось канцеляритом». Ну, не знаю. Я покинула Землю в семь лет, и как сейчас говорят и пишут по-русски, понятия не имею нам здесь доступны лишь кое-какие научные книги, а в них набор выражений стандартный, и в лексике много латинизмов и англицизмов.
В-третьих, каждый имеет право на тайную слабость. Увлечение. Хобби. У барона Максимилиана Александра и Карла музыка. Моя мама любила готовить, и на каждой планете, где им с папой доводилось жить, придумывала необычайно вкусные блюда из местных ингредиентов. Ну, а я графоман. Профессор, директор, Хранительница Тиатары всё это, разумеется, тоже я, но, помимо солидной особы, облеченной столь высокими должностями, есть Юла, любопытная девочка, предпочитающая играть не в игрушки и не в виртуальные игры, а в образы и слова.
Мне нравится сам процесс сотворения текста. И нужно, чтобы в моих сочинениях были не только умные рассуждения, как в монографиях и диссертациях, а живые герои. Наверное, я могла бы выдумывать их, но зачем, если все мои близкие и друзья достойны стать персонажами любого романа?.. Каждый незаурядная личность. У меня профессиональная память космолингвиста и опытного синхрониста. Диалоги я запоминаю дословно. Остается добавить лишь антураж. Описания обстановки и внешности, комментарии по поводу эмоциональных реакций на сказанное, мои собственные размышления Эти тексты часть моей жизни. От которой иначе останется только внешняя оболочка, а все чувства и мысли улетучатся вместе со мной.
В общем, сделанного не вернешь.
Не получив с Земли никаких читательских откликов, я пребывала в уверенности, будто «Хранительница» канула в Лету и не оставила ни малейших следов ни в русской, ни в мировой, ни тем более в межгалактической литературе. Если кто-то на Земле прочитал мою сагу, то вряд ли принял всерьёз. А вычислить моё авторство, полагала я, практически невозможно. Учёные не интересуются космооперами, любители фантастики не охочи до космолингвистики, и даже если кто-то наткнется в тексте на фамилию «Цветанова-Флорес», он подумает, будто авторша перемудрила с экзотикой.
Нарушила ли я какой-то закон?.. Мне казалось, нет. Я же не посылала в прошлое реальный физический артефакт инопланетного происхождения, который мог бы взбудоражить умы и повлиять на ход истории. Мало ли, какие вымыслы публикуют поэты, писатели и всякие визионеры; на них никто из умных серьезных людей не обращает внимания. В крайнем случае, скажут: «Да, занятно придумано. Богатое воображение у человека». К тому же за пределами русскоязычного мира мои тексты уж точно никто не прочтет. А в самой России весь двадцать первый век чрезвычайно нелегкое время, там полно реальных проблем, по сравнению с которыми наши здешние покажутся сущим вздором.
Резонанс, повторю еще раз, оказался ничтожным. Почти никаким.
Очевидно, я допустила один, зато важный промах. Ломая голову над названием второй части цикла, я остановилась на самом простом: «Тиатара». И не учла важной мелочи. Благодаря такому титульному листу моя легкомысленная книжка попала в реестр межпланетного поиска по названиям и ключевым словам. Очевидно, кто-то обратил на это внимание. Пропустил мой текст через электронного переводчика. Убедился, что труд совсем не научный, зато изобилующий примечательными сведениями о жизни Колледжа космолингвистики и о взаимоотношениях магистра Джеджидда с его подопечной Цветановой-Флорес. Там же встретилось и другое редкое слово: «алуэсса». Догадка немедленно подтвердилась: пятая книга «Хранительницы» носила именно это название. И далее мой неизвестный читатель старательно перевел и освоил все шесть частей эпопеи. А потом вложил их содержание в память монстра, которого создал.
У меня не хватало духу признаться в содеянном ни Маилле, ни барону Максимилиану Александру. И уж тем более Илассиа и Иссоа. Ведь о них я тоже писала. Да, с сочувствием и любовью, но достаточно откровенно. Насколько тщательно я взвешивала каждое слово и согласовывала с ними все факты, изложенные в моей докторской диссертации «Профессор Ульвен Киофар Джеджидд, его научная и педагогическая деятельность», а также в моем предисловии к посмертному изданию его лекций о «Песнопениях океанид» («Алуэссиэй инниа»), настолько в романах, основанных на моих дневниках, я позволяла себе пренебречь этикетом и даже кое-какими приличиями.
И как теперь быть?..
Скрытничать я умею, а вот лгать в глаза никогда. Особенно тем, кто мне близок, и чьей привязанностью я дорожу.
Придумать же сколько-нибудь убедительное объяснение необычайной осведомленности двойника обо всех деталях личной жизни Ульвена мне вряд ли удастся.
Впрочем, на сей раз я кое-как вывернулась. На недоуменные вопросы Маиллы и барона Максимилиана Александра я ответила, что создатели клона, естественно, хорошо изучили родословную семьи Киофар и традиции императорской ономастики. Надпись в Библии мог увидеть любой, кто бывал в нашем доме, а таких наберется немало, включая моих студентов и магистрантов; реликвия не выставляется на всеобщее обозрение, но и не является чем-то секретным. При желании все эти сведения можно добыть без особых трудов и шпионского оборудования. Я сама пару раз приносила Библию на занятия: показать, как выглядит настоящая земная бумажная книга, напечатанная готическим шрифтом.
Наконец, наш с учителем диалог в мчавшемся неизвестно куда челноке мог фиксироваться аппаратурой, встроенной либо в сам челнок, либо прямо в скафандры супертехнологичные изделия аисян, снабженные разнообразными умными датчиками. Естественно, конфиденциальные записи не обнародовались, но они существуют где-то в архивных отчетах о спасательной экспедиции. Клон точно воспроизвел мои слова насчет «сюон-вэй-сюон», однако не понял их смысла, это свидетельствует о неполноте имевшейся у него информации.
Как-то так.
Я не полностью соврала, а лишь выдвинула альтернативные гипотезы. Не знаю, насколько Маилла и барон Максимилиан Александр мне поверили, но объяснения выглядели в какой-то мере логичными.