Снести напрочь существующую социальную структуру и начать строить новую было очень соблазнительно, но совершенно безумно. Полностью исключить дворян из общественной жизни, сослать их за мятеж, означало бы остаться без образованных людей в принципе, да и опереться для такой пертурбации в государстве было решительно не на кого.
Армия этого не поддержала бы: офицеры по происхождению дворяне, их родственники, да и они сами были частью сложившейся системы. Убедить их в своей правоте, уговорить отказаться от привычного достатка и ценностей? Полноте, такое невозможно!
Революции мы сделать бы не смогли без последующей Гражданской войны, а большая междоусобица в таких условиях окружающей действительности могла привести только к верной гибели государства и большинства населения соседи порвут нас на лоскуты. Даже та Гражданская война, что была в той, моей, реальности, после тяжелейшей Мировой бойни на фоне крайней усталости европейских стран от кровопролития и нежелании их воевать, вызвало масштабные интервенции и потери многих окраин. А сейчас это было сильно страшнее нравы-то дикие. Больно себе представить, что придётся снова оказаться на осколках, а может и просто всё погубить. Нет, только медленно и аккуратно.
Сейчас надо вывести из игры наиболее радикальную часть дворян, дать больше воли крестьянам, запустить промышленность, а для этого надо подкупить армию. Да, пройдёт немного времени, и дворяне, а особенно их богатейшая часть придёт в себя и снова начнёт выдавливать привилегии, но, надеюсь, к тому времени мы уже найдём дополнительные опоры.
Сенат же ликвидировался, ибо многие члены его оказались среди бунтовщиков, и заменялся Имперским кабинетом, с переводом служащих, дабы не нарушать управление империей. Вариантов пока особых не было, нам нужна была самодержавная власть без ограничений, даже слабеньких. Чтобы не путаться, существовавший со времён Петра, Императорский кабинет преобразовывался в Императорский приказ.
Общество, однако же, всё ещё боялось худшего. В дворянской среде империи царил ужас перед грядущим. Наследник потерял в кошмаре бунта жену, своего близкого друга графа Разумовского и может начать рубить головы недовольным, Императрица же жестока изначально и ранее её останавливал только добрый нрав Наследника. Не дай бог чем-то спровоцировать их гнев!
На этом фоне, дворянские бунты, которых мы опасались, отменяя вольности, были весьма незначительны боясь окончательно потерять милость Престола, дворяне сидели тихо-тихо и молились, чтобы всё успокоилось само собой. Для подавления этих волнений даже не требовалось посылать войска, всё затухало под нажимом соседей, которые боялись не только и не столько верховной власти, сколько крестьянских бунтов, что, возможно, уже не будут гаситься войсками.
Да и пока меры властей, по мнению большинства, походили на действия Петра I по отношению к стрелецким полкам, что ещё не стёрлись в памяти. Так что до сих пор обществом всё воспринималось вполне с пониманием. Все ждали продолжения.
И оно последовало. В целом, структура заговора и зачинщики были ясны, оставалось разобраться с прочими участниками. Тянуть же с наказанием для виновных в убийствах и грабежах смысла не было. Так что в марте 1773 г. приговор им был вынесен.
Бывший подпоручик Афанасьев, не отрываясь, смотрел в узенькое, под самым потолком окошко в своей камере. Через него был виден краешек серого Санкт-Петербургского неба. Афанасьев очень хотел рассмотреть в окне пролетающую птицу, почему-то ему казалось, что если он её заметит, то в его жизни ещё может случиться что-нибудь хорошее.
За своей спиной он чувствовал присутствие священника, который уже исповедовал его и причастил перед предстоящей казнью. Что тот ждал ещё от него, Афанасьев не понимал и, не обращая на попика внимания, пристально смотрел в небо. В голове стучало, только мысли о смерти роились как рой злобных пчёл. Хотелось выть, но воздуха в груди на это уже не хватало.
Как же так произошло? Как же его блестящая карьера гвардейского офицера может так окончиться? Его рвение к службе, его молодечество и желание выбиться в вельможи не способно быть так отмечено! Почему казнь? Понять не мог. Как же так, он всё поставил на карту Паниных, убивал ради них, много и бездумно? Как же он ошибся? Он же раньше никогда не ошибался!
Сын мелкопоместного дворянина из-под Волоколамска, Афанасьев лестью, хитростью и точным расчётом добился места в гвардии только чтобы родителей мочь содержать! Доходов от двух занюханных деревенек едва хватало, чтобы сводить концы с концами, а они-то уже старенькие! Поймал же удачу за хвост замечен был самим Петром Паниным за свой волчий азарт в деле мятежном! Ну, не мог их замысел закончиться неудачей! Не мог!
Весь этот кошмар мнится ему только вот птица пролетит в окне и проснётся он! Глядишь, в отчем доме он глаза откроет, горничная Глаша позовёт его к столу, а там соберутся все и дядя Илларион приедет с тётушкой Агафьей и кузиной Еленой
Сын мой, есть ли тебе, что ещё сказать мне? вырвал его скрипучий голос священника из мира фантазий. Больно так вырвал, словно уже петля захлестнулась вокруг шеи и дёрнула.
Что? Нет, идите! и снова уставился в окно, надеясь вернуть эту сладостно-убаюкивающую мысль, узник. Священник горестно покачал головой, посмотрел с сожалением на приговорённого к смерти и вышел. «Как же такой молодой и красивый офицер столько людей умучил? Господь милостив, может, простит он ему, глупому?» думал подпоручик, но сам уже в это не верил.
А Афанасьев прилёг и попытался заснуть, но сон не шёл. Стояли перед глазами мертвецы люди, которых он убил. Много их так Сам не ведал уж сколько убивал, не думая, всё во имя славы и победы, знакомые и незнакомые. А впереди всех Борис Евстафьев дружок же, пили вместе, мечтали. А он его, походя, в спину заколол, как негодяй какой. А кто же он ещё после этого? Убийца, тать всё правильно Примет ли его Бог такого?
Афанасьев так и не заснул Совсем не получилось всё думал. Он думал до тех пор, пока под барабанный бой не затянулась петля. Возможно, ему показалось в последний миг по низкому серому небу промелькнула шальная птица.
Стылым пасмурным мартовским утром на Царицын луг потянулись колонны бывших гвардейцев, под охраной солдат. Природа, как будто также стремилась наказать людей, что столь глупо и безрассудно повели себя. Заключённых вели из всех мест, где они содержались. Арестанты шли, мрачно меся ногами холодную грязь на невымощенных улицах или скользя по покрытым мокрым ледком мостовым. С неба сыпался холодный дождь с твёрдыми снежинками. Били барабаны, иногда ржали лошади, но люди шли молча и, казалось, слышно, как капли бились о мокрую одежду конвоированных или железные стволы ружей конвойных.
Людей выстраивали на площади разомкнутым квадратом так, чтобы всем было видно место будущей казни. В центре поля были выстроены виселицы в количестве пятнадцати штук. Никто не мог оторвать глаз от чернеющих помостов с них вскоре предстоит отправиться в мир иной приговорённым, имена коих ещё не были известны. Любой из пригнанных на казнь мог оказаться там на чёрной плахе.
За цепями гвардейцев и охраны, на расстоянии нескольких десятков шагов собирались горожане в первых рядах мрачные дворяне, а дальше разношёрстная публика, жаждавшая зрелища. Все ждали, стояла жутковатая тишина.
Паниных казнить будут! пьяный визгливый голос из гущи зевак щёлкнул как выстрел. Поднялся гомон, выкрикивались имена возможных казнимых, обсуждались подробности казни. Высшее сословие испуганно жалось друг к другу, и только некоторые брезгливо морщились. Наконец дружно забили барабаны, шум затих, с открытой стороны строя подъехал кортеж Императрицы и Наследника. Царствующие Особы поднялись на специальное возвышение, где уже установили лёгкие кресла.
Барабаны забили часто-часто и замолкли. Вывели пятнадцать человек, обряженных в серую одежду осуждённые. По длинным рядам бывших мятежников прокатился вздох облегчения не их казнить будут. Опять ударили барабаны и замолкли. На постамент поднялся бывший генерал-прокурор Сената Вяземский, который не участвовал в заговоре и получил пост секретаря Имперского кабинета. Он зачитал решение суда слова его доходили до приговорённых и первых рядов зрителей. К повешенью были приговорены четыре офицера и девять солдат, которые лично убивали своих товарищей, а также двое горожан, что с особенным азартом разбойничали в охваченном мятежом городе.
Барабаны снова забили. Приговорённых споро повесили, никаких помилований не было. А также не было сделано различий в казни дворян и простолюдинов. Это был ещё один чёткий сигнал о немилости престола к благородному сословию, и явного уравнивания его в статусе с прочими. Однако большинство увидело в этой казни и другой сигнал лишать жизни уже не будут. Не станут Императрица и Наследник рубить головы без счёта и вести себя подобно предку их Петру Великому будет что-то иное. Хотя тут же пошёл другой слух это были только казни за убийства, за мятеж наказание будет позже.
Дальнейших указаний и даже намерений власти относительно судьбы бунтовщиков как и офицеров, так и солдат, да и просто примкнувших к заговору дворян не появлялось, шло следствие. Оно шло тяжело не хватало людей, умений слишком много участников было в заговоре. В круг внимания следователей попало в общей сложности более восьмидесяти тысяч человек. По-настоящему разобраться в участии каждого было невозможно. Поэтому решено было выделить непосредственных участников и руководителей и разрабатывать их, а также самых богатых и влиятельных персонажей и покопать под них. Остальных уж как получится.
В середине апреля я и мама получили итоговое заключение проведённого следствия и приступили к его изучению. Занимательное чтиво, которое позволяло понять роли участников и степень их вины. Дочитав, я приехал в Петропавловскую крепость к Паниным, точнее, к Никите Ивановичу. Его брат Пётр имел для меня меньшее значение он был ведо́мым, хоть и крупной фигурой, но в глобальных вопросах двигавшейся исключительно следом за братом. Разговор состоялся в кабинете коменданта крепости, куда привели моего бывшего учителя.
Он был подавлен, сильно похудел и осунулся, но при этом условия его содержания были весьма щадящими. Никита Иванович, конечно, томился неопределённостью и смертельной опасностью, но его достаточно авантюрный характер давал ему надежду на положительный исход, которой было довольно для поддержания моего бывшего учителя в форме. К тому же он знал, что никто из членов его семьи не был казнён, а женщины, которые активно участвовали в неудачном заговоре, не были заточены в крепость. Увидев меня в кабинете, Панин воспрянул, но я сразу же осадил его:
Что же, драгоценный мой, Никита Иванович! произнёс я со всей доступной мне язвительностью, Расскажите мне, с чего это Вы собирались убить мою дражайшую маменьку? Неужто Вы хоть на минуту могли подумать, что стать матереубийцей, даже ради получения полной власти для меня приятно и допустимо? Я вам хоть чем-то дал понять, что могу обидеть, унизить ту, которая подарила мне жизнь? А убить её? Ну, скажите мне, Никита Иванович?
Он ничего не смог мне сообщить в ответ. Боялся? Конечно, боялся! Я явно был в ярости! Голос мой лязгал, скулы сводило Я говорил с ним совершенно не так, как мы беседовали раньше, не так, как подобает общаться верному ученику со своим глубокоуважаемым учителем. Причём эти проявления чувств были не наигранные, ну почти не наигранные не такой уж я хороший актёр, чтобы изобразить подобный набор чувств достаточно естественно. Панин, низко наклонив голову, стоял передо мной несчастный, ясно понимая, что сейчас решается его судьба, и она может закончиться крайне неудачно.
Что же вы молчите, Никита Иванович? Вы были так смелы, когда составили поддельный манифест, на котором было начертано моё имя! Вы тот человек, который учил меня! Учил меня чести! Отвечайте! Что же Вы молчите? Объяснитесь, наконец, любезный! на последних словах голос мой поднялся высоко, я почти кричал на него, а Панин молчал, опуская голову всё ниже и ниже. Я продолжал тем временем:
Посмотрите мне в глаза и скажите, как Вы дошли до жизни такой? Вы человек, что всегда считал себя олицетворением дворянской чести и кричал об этом на каждом углу! Вы считали себя умнейшим! Хитрейшим! А что я теперь вижу? Вы лгали! Вы, не испрося моего разрешения, воспользовались моим именем и подняли верных мне солдат и офицеров на бунт! Не заботясь об их дальнейшей судьбе! Как Вас правильно называть после такого? Возможно, изменником? Может, даже Вы видите своё место на плахе? здесь он всё-таки посмотрел на меня. Первый раз я замечал у своего наглеца и хитреца учителя глаза, наполненные просто собачьими преданностью и тоской.
Ваше Императорское Высочество залепетал он мне в ответ. Опять образовалась пауза. Я снова повысил голос:
Ну? Ну? Никита Иванович! Вы же мастер слова! Говорите же!
Я Я виноват! Прошу простить если не меня, то хотя бы людей, верных мне, брата моего! Которых я обманул снова финт Орловых? Кто-то сообщил ему, как размягчить меня? Неужели братья болтливы? Сделал себе зарубку проверить.
Так, ну что же, значит, вы всё-таки признаёте, что обманули множество людей, которых я сейчас, по чести, должен был бы казнить. Так скажите мне, казнить ли мне их?
Нет, Ваше Императорское Высочество, я прошу Прошу Вас голос его наливался силой Прошу Вас простить их и винить в этом преступлении только меня! Я обманул их! Обманул их всех!
Что же, даже брата своего?
И даже Петра! Я единственный виновный в этом! на сей раз я не стал продолжать обличать его, а начал ходить по кабинету. Он несколько раз пытался говорить дальше, причмокивал губами, пробовал набрать воздух, но у него ничего не выходило. Так что, я взял кувшин и стакан, стоявшие на столе, и протянул ему.
Пейте, несчастный! тот схватил воду и жадно начал пить стакан за стаканом. Я же продолжал в задумчивости ходить по кабинету, не обращая на него внимания. Выпив весь кувшин, Никита Иванович нашёл в себе силы продолжить свои речи.
Я прошу извинить меня, Ваше Императорское Высочество, за то, что не оправдал Ваше доверие! За то, что я именем Вашим попробовал прикрыть своё желание возвыситься! Я считал, что поступаю так во благо империи! Я
Вы, милостивый государь, прервал я его, всего лишь хотели получить личную власть! Об этом рассказали Ваши соучастники, которых я слышал своими ушами! Вы, дорого́й учитель, обещали своим родным и близким небывалое возвышение! Вы, душа моя, стремились к обладанию престолом! То есть в Ваши планы, драгоценный мой, входило двойное цареубийство! Не только матери моей, но и меня самого! Меня! Пусть и позже! Что же мне делать вот с этим? А? я повернулся к нему, он попытался отвести взгляд, но тогда я закричал: Смотри мне в глаза, ничтожество! Говори! Ну! он побледнел, но нашёл в себе силы ответить:
Вина́ моя безмерна, и я достоин смерти! Но я
Молчите! я смягчил тон, Молчите, Никита Иванович! Молчание сейчас лучший способ что-то объяснить и умерить мой гнев. Вы полагаете, что мне необходимо казнить Вас?
Я считаю, что это будет справедливая кара для меня недостойного!
Известно ли Вам, любезный, что Вы сотворили с государством нашим своим мятежом? Известно ли Вам, что я теперь не могу доверять своим дворянам? Ибо в голове каждого из них, возвышенного мною и допущенного мною к престолу, могут начать бродить такие же мысли Известно ли Вам, что Вы вызвали у европейских держав убеждённость в возможности победы над нами? Известно ли Вам, что те люди в Европе, которым Вы доверяли и уверяли всех нас в обоснованности подобного доверия, воспользовались нашей слабостью, чтобы попытаться нанести потери империи?