Что ты, Устя, какая из меня хозяйка? То разобью, то разолью. В своей-то избе я привыкла, всё знакомо мне, а в чужой как стану? Да свекровь попрекать, глядишь, примется? Нет, нет, и речи нет, чтобы мне да замуж. Вот тебя, даст Бог, выдадим за доброго парня.
Так приговаривала Софьюшка, когда заходил у них разговор о бабьей доле и об их будущем.
И вот, сегодня впервые попросилась Устя на вечорки. И то верно она говорит, подружки-то её давно на посиделки бегают, а она всё дома. А юность своё берёт. Когда и погулять, повеселиться, как не сейчас? Софьюшка вздохнула.
Устя, взяла она сестрицу за руки, Ты вот что, ты ступай, повеселись, да только шибко долго не гуляй хорошо? Да с Пахомом не ходи. Скрытной он человек, недобрый. Душа у него тёмная.
Хорошо, хорошо, сестрица! обрадовалась Устя, Конечно, не допоздна буду. А Пахом На что он сдался мне? Али других парней нет на деревне нашей?
Поди, кто и люб уже тебе? спросила вдруг Софьюшка.
Да ну тебя, отмахнулась Устя, Никто мне не люб, вот ещё.
Софьюшка улыбнулась:
Ладно, ступай вечером погулять, а я тебя ждать буду.
Как вечереть стало, да повеяло свежестью ночной, как протянулись от домов длинные тени, а птицы слетелись на отдых в свои гнёзда, как запахли сладко ночные цветы, да засеребрилась на озере лунная дорожка, как люди, повечеряв, принялись укладываться спать после тяжёлого деревенского дня, так потянулась молодёжь на посиделки. И Устинья с ними. Подружки, завидев её, обрадовались:
Устя, вот и ты с нами! Отпустила тебя сестра?
Отпустила, да только велела не допоздна гулять.
Ну, ничего, мы тебя после проводим до дому.
Так, весёлой гурьбой, дошли они до крайнего в деревне дома, где жил когда-то дед Мирон, старик нелюдимый, хоть и незлобный. Детей у него не было, бобылем прожил, и после его смерти так и стояла изба одинокая и пустая. И приладилась молодёжь за его избой сумерничать а что, место хорошее, от других домов поодаль, от ветра и дождя закрытое за избой-то, с задней стороны вроде навеса было вдоль длинной бревенчатой стены без окон, а плетень уж повалился давно, так, что пройти труда не составляло. Росла там, правда, крапива да лебеда чуть не в человеческий рост, да повытоптали её со временем, и теперь было у молодёжи уютное и сокрытое от других местечко. Там и собирались на посиделки.
Устинья, неужели ты? услышала неожиданно Устя за спиной.
Она обернулась и увидела Пахома.
Вот же чёрт эдакой, как чует, выругалась она мысленно. Хоть и не сказала бы она, что был ей Пахом неприятен иль мерзок, относилась она к нему так же ровно, как и ко всем остальным деревенским парням, да только помнила она слова Софьюшки, чтобы не ходила она с ним. И потому сейчас испугалась Устинья, что обмолвится кто-нибудь сестре её невзначай, что Пахом с нею зубоскалил, а Софьюшка после того ни за что её больше на вечорки не отпустит. Она пожала плечиком и ответила Пахому:
Я, а что ж мне, и не выйти, не посумерничать?
Эка ты резка, удивился тот.
Резка не резка, а не подходил бы ты ко мне близко, сказала тихо Устя, так, чтобы никто не услышал, Да. И пряников мне больше не носи. Мне сестрица запретила.
Вон оно что, протянул Пахом, Значит, и со мной говорить тоже она тебе запретила?
Может и так, пожала плечом Устинья, Да какая разница. Али тебе побаять не с кем боле? Вон сколько девчат тут.
И только она, было, повернулась и собралась пойти к остальным, как Пахом схватил её за локоток и притянул к себе, стоял он у самых зарослей бурьяна, так, что Устю и его не видно было остальным ребятам.
А мне других не надобно, прошептал он жарким шёпотом, Одна ты мне люба, Устюшка, будь моей!
Устинья глядела на Пахома испуганно, широко распахнув глаза, и в то же время, с каким-то замиранием и восторгом в сердце. Грубость его, смешанная с силой, отозвалась в её сердце чем-то доселе незнакомым и сладостным.
Отпусти руку-то, тихо сказала она, глядя Пахому в глаза.
Тот выполнил её просьбу, однако же, продолжая держать её за край рукава.
Позволишь сегодня тебя до дому проводить? всё так же, не отводя глаз, спросил он.
Нет, твёрдо сказала Устинья, Пошла я.
Но Пахом не пускал.
Софья не разрешает? вновь спросил он.
А если и так, то что же?
Да не пойму я просто, отчего она супротив меня, никогда я ей зла не делал, ни я, ни семья моя.
Что правда, то правда, подумала про себя Устинья, И отчего Софьюшка так против него? Она ведь так и не объяснила мне. Не ходи, да не ходи, и всё на том. Мало ли, кому кто не по душе. А может мне он нравится?
И она впервые взглянула вдруг на Пахома иначе, по-новому.
А что, подумала она снова, Чем он нехорош? И собой пригож, и семья крепкая, в достатке живут. Коли бы пошла я за него, так и Софья бы стала жить хорошо, не только свою судьбу бы я устроила, но и сестрину. Да и весёлый он, всегда с шутками, с присказками. Хм Не пойму я, что Софьюшке не так?
Ну так что, Устиньюшка, провожу я тебя нынче? Коли боишься ты сестры, так я тебя до угла только провожу, до Силантьевой избы, дальше не пойду, она и не узнает.
Ой, нехорошо врать, вновь подумала Устя, а вслух вдруг сказала, сама от себя не ожидая, Ну что ж, проводи разочек.
Вот и славно, улыбнулся Пахом, и тут же отпустил рукав её платья Ну, идём к остальным?
Устинья ничего не ответила и шагнула из зарослей бурьяна к ребятам. Девчонки тут же усадили её рядышком с собой на скамейку, а Устя, не показывая никому вида, и хохоча с остальными, всё сидела и думала об одном, поглядывая тайком в сторону Пахома:
И зачем я ему позволила проводить меня? Первую же гулянку со вранья начала. И как теперь от слова своего отказаться? Сама не пойму, что на меня нашло, только, словно голова пошла кругом. Ну, ничего, я с девчонками пораньше убегу неприметно, вот и всё.
С этими мыслями она успокоилась и принялась грызть протянутое кем-то румяное яблоко.
Глава 4
Время пролетело быстро, Устинья и не заметила, как луна поднялась уже на самую середину небосвода.
Ведь домой давно пора, ахнула она, Время-то к полуночи.
Проводите меня, девоньки, обратилась она к подружкам Кате да Марфе.
Но только, было, поднялись девчонки со скамейки, как тут же возникла рядом с ними фигура Пахома.
Устинья, да ты забыла разве, ведь у нас тобою уговор был, а он, как известно, дороже денег, усмехнулся он.
Устинья растерялась, замолчала, не зная, что и сказать, подружки стояли рядом и глядели, то на Пахома, то на Устю.
Вы оставайтесь-оставайтесь, девчата, кивнул он им, А я сам Устю провожу. Да чего так глядите? Не обижу я её, засмеялся он.
Он ухватил девушку под локоток, и она, не сопротивляясь, то ли от страха, то ли ещё от чего, послушно пошла за ним следом.
Улица была тиха и пуста, не горел уж давно в избах свет, спали все в деревне, только изредка слышалось сонное ворчание чьей-то собаки, да тихое мычание коровы в хлеву. Устинья с Пахомом шли молча. Девушка вся сжалась от стыда и страха, что обманула она сестру, что Пахом идёт её провожать, что опоздала она с посиделок домой, теперь, небось, и не отпустит её больше Софья ни разу на вечорки. Так, молча и дошли они до угла улицы.
Дальше не ходи, впервые заговорила за весь путь Устя, Не надо.
Не пойду, я ведь обещал, кивнул Пахом, Завтра встретимся у колодца? Придёшь с утра по воду?
Не знаю, отвернулась Устя.
Приходи, я тебе подарочек припас.
Не надо мне подарочков никаких, испуганно отстранилась Устинья.
Да чего ты такая пугливая-то? развёл руками Пахом, Это Софья тебя так запугала? Ты всего боишься, ровно заяц.
Никакой я не заяц, насупилась девушка, И вовсе ничего не боюсь.
Так что же тогда так меня чураешься? усмехнулся Пахом, Аль я так не люб тебе? Вроде не страшен, как чёрт. Скажи, ну хоть чуть-чуть нравлюсь я тебе?
Устинья вспыхнула что ответить ему? Сказать «да», так чего доброго он сейчас целоваться полезет, а «нет» губы не произносили, как не силилась, чувствовала она, что враньё это будет. Она и сама ещё пока не понимала, как она к нему относится, не задумывалась о том. А нынче вечером и вовсе показалось ей на миг, что всколыхнулось что-то в груди, когда он с ней говорил, скрывшись от толпы за зарослями бурьяна.
Не знаю я, Пахом, ответила она прямо, Я пойду.
Ну ступай, ступай, кивнул тот, Да с утра приходи по воду, ждать тебя буду.
Устя, ничего не ответив, отвернулась и пошла в сторону дома. Завернув за угол Силантьевой избы, она тихонько обернулась Пахом стоял там же и глядел ей вслед. Она быстро развернулась и пустилась бежать по тропке.
***
В избе было тихо. Пахло хлебом и яблоками, что сушились в печи.
Хоть бы Софьюшка спала уже, жмурясь от страха, думала Устинья, Попадёт мне сейчас.
Устя, это ты вернулась? в тот же миг послышался из темноты голос сестры.
Я, оробев, ответила Устя, сердце её колотилось, как птичка.
Который час нынче?
Да к полуночи идёт, соврала Устя, зная, что сестра не видит луны.
Ну и славно, ложись спать, из-за занавески, что разделяла избу, показалась Софьюшка, Всё ли ладно? Как погуляла?
Хорошо погуляла, стараясь нарочито говорить равнодушнее, ответила Устя.
Подружки проводили ли?
Проводили. Я спать хочу, устала, лягу, отозвалась Устинья.
Ну, ступай, ложись, ответила Софьюшка, Покойной ночи.
И тебе покойной, Ангела-хранителя в изголовье!
***
Пахом, поглядев Усте вслед, развернулся и пошёл к своему дому. На крыльце он выкурил самокруточку и вошёл в избу. Навстречу ему, завернувшись в большой платок с кистями, вышла мать.
Ты чего не спишь? удивился Пахом.
Тебя поджидаю, женишок, усмехнулась та.
Какой я тебе женишок? оборвал её тот.
Ничего. Скоро станешь им, кивнула мать, За этим дело не станет. Отдал ли яблоко-то ей?
Отдал. Так подал, что она не поняла в потёмках, кто угощает, протянул из-за спины подружек, так она и взяла. Не знаю только, всё ли съела.
Об том не беспокойся, махнула рукой мать, Если хоть и разок надкусила, так уже подействовало.
Уверена?
Скажешь тоже, глянула на него мать с обидой, В первый раз что ли?
Слышал-слышал, что умеешь, усмехнулся Пахом, Люди говорили.
Люди сами не ведают, что болтают. Слышат звон, да не знают, где он. Ни один из них в глаза меня не посмеет ведьмой назвать, а то, что за спиной мелют, там, за спиной и останется. А я своё дело знаю. Будет Устинья твоей, коль люба она тебе, даже не сумневайся в том.
***
Наутро, когда Устя проснулась, Софьюшка уже хлопотала у стола. Устя встала с кровати, протёрла глаза, странные сны ей снились нынче, бродила она в тумане, и кто-то страшный, чёрный и большой, высотой с деревья, что в лесу растут, всё ходил за ней по пятам. Наскоро умывшись и позавтракав, чтобы Софьюшка не начала вдруг расспрашивать о вчерашних посиделках, схватила она вёдра с лавки, сняла со стены коромысло, и, поспешно выйдя со двора, направилась к колодцу.
Эх, надо было лучше в огород пойти сначала, сообразила она, уже завернув за угол, Как бы Пахом и правда не пришёл, как обещался. Опять приставать начнёт.
Но было уже поздно. Впереди показался колодец, а возле него трое женщин с вёдрами да коромыслами. Они весело и громко судачили, обсуждая новости. Пахома нигде не было видно. Устинья подошла поближе, поздоровалась. Вёдра женщин уже были наполнены, и они, поприветствовав Устю, да расспросив её о житье-бытье, подняли свои коромысла на плечи, и пошли по улице, каждая в свою сторону.
Устя опустила ведро в колодец, зачерпнула водицы, и только было хотела поднимать, как почувствовала, как кто-то обхватил сзади её руки. Она вздрогнула, обернулась, и увидела Пахома.
Ты? вспыхнула она, почувствовав, как сердце её вновь бешено забилось.
Ну ведь обещался я прийти, ответил тот, Дай-ко, пособлю ведро поднять.
Устинья пожала плечами, отняла руки. Пахом ловко вытащил ведро из колодца, и перелив воду, опустил ведро снова. Наполнив и второе, он повернулся к девушке.
Как спалось нынче? спросил он у Устиньи.
Хорошо спалось, ответила та, опустив глаза.
Вот и ладно. Придёшь вечером на посиделки?
Не знаю, как Софья скажет, пожала плечами девушка.
Да что ж это такое, всё Софья да Софья, али она указ тебе?
Она моя сестра старшая! Устинья подняла на Пахома сердитый взгляд, Не говори так о ней!
Да что я такого сказал? развёл руками Пахом, Ведь это не она тебе, а ты ей отца и мать-то заменила. Кто кому ещё обязан, бабушка надвое сказала.
Устинья вскинулась было на него, и тут же вдруг осеклась.
А ведь есть правда в его словах, подумалось ей, Ведь это я всё по дому делаю: и за скотиной смотрю, и огород обрабатываю. А по правам всё на младшей хожу. Справедливо ли?
И впервые в жизни тень сомнения и червячок раздора закрался вдруг в её сердце.
А это подарочек тебе обещанный, протянул ей Пахом какой-то свёрток, вынимая его из-за пазухи.
Что это, зачем, не надо, отстранилась Устя.
Да не бойся ты, платок это красивый, с ярмарки привёз, нарочно для тебя выбирал, под цвет глаз твоих.
Мне Софья, начала было Устинья
Софья, Софья! оборвал её Пахом, Да что ты заладила? Не сказывай ты ей и всё тут. Она всё равно не видит.
И Устинья, мгновение поколебавшись, кивнула, и приняла протянутый ей свёрток.
Глава 5
Приближалась осень. Уже выпадали по утрам холодные росы, и первые жёлтые листья шуршали под ветром, кружась и опадая на землю. Софьюшка всё чаще оставалась дома одна, Устя зачастила то по ягоды в поле, то по грибы в лес, то на речку бельё полоскать, то задерживалась на вечорках, и Софья ждала её на крыльце, укутавшись в большую шаль. Ночи стояли уже холодные, беззвёздные, и, озябнув в темноте от долгого ожидания, она уходила в дом, так и не дождавшись Устю. Да и изменилась её младшая сестрица. Вроде всё та же, а сердце чует, что не прежняя уже это Устя. Меньше она смеяться стала, задумчивой сделалась, озабоченной чем-то будто, песен больше не поёт, с сестрой не весела, как прежде.
Что у тебя случилось, милая? спрашивала Софьюшка.
Да ничего не случилось, отвечала коротко Устя, Пойду я, груш наберу, пирог затеяла, тесто вон поставила.
И вновь убежит. Вздохнёт Софья, присядет к окошку, достанет свои резные картинки, и гладит их подолгу, думая о житье да бытье, а на душе тревога заляжет. А в один из вечеров, как сели они вечерять, Устинья вдруг и сказала, будто между прочим:
Софьюшка, завтра сваты к нам придут.
Софья вздрогнула и выронила из рук плошку, которая с глухим стуком упала на пол и укатилась под лавку. Софьюшка поспешно поднялась, принялась убирать с пола кашу, лишь больше размазывая её. Устинья вздохнула, взяла тряпицу, отодвинула мягко сестру.
Я сама уберу, попыталась, было, возразить Софья.
Да сиди уж, огрызнулась неожиданно Устя.
Софья поднялась на ноги, закусила губу, и, постояв мгновение, убежала за печь, к рукомойнику.
Когда она вернулась оттуда, то веки её были припухшие, но Устя то ли не заметила этого, то ли сделала вид, что не заметила. Она сидела за столом и пила чай. Софья тоже присела на своё место. Помолчав, спросила, обмирая:
Сваты говоришь? От кого же?
От Пахома, небрежно ответила Устя.
Сердце Софьюшки ухнуло вниз, остановилось на миг, а после заколотилось, как бабочка в груди.
От Пахома, словно эхо повторила она, Да как же это?
Ну как, как, Софьюшка? Как и у всех, ответила с раздражением Устинья, и усмехнулась тут же, Да, знаю я, что не нравится он тебе. Ну, так ведь не тебе с ним женой-то жить.
Да разве ж я о том переживаю? еле вымолвила Софья.
А о чём? Может о том, что я тебя оставлю? Так это не так.
Устинья встала с лавки, подошла к сестре, положила свои руки ей на плечи.
Я тебя одну не брошу, к нам жить поедешь, как только мы новый дом поднимем. А пока буду навещать тебя, прибегать каждый день, покамест мы со свекровью да золовкой жить станем.
Софьюшка покачала головой:
Да когда ж вы успели-то? Это я виновата, проглядела
Ты о чём? поглядела на неё с сомнением Устя, а после выдохнула, А-а-а, всё о том же. Когда успели? Да когда и все. Гуляли мы, провожал он меня, подарочки вот дарил, а потом и замуж позвал.
И ты согласилась?
Как видишь. Вот, сватов завтра хочет засылать.
И что же, люб он тебе так?