Чёрное пятно
Сборник хоррор-рассказов
Ася Май
Моей любимой розе. Спасибо, что всегда была рядом со мной, читала все мои работы и просто освещала мою жизнь.
© Ася Май, 2022
ISBN 978-5-0059-0273-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Необязательное Предисловие
Вы имеете полное моральное право не читать это предисловие: кто Вас заставит? Точно не я.
Когда я была маленькой, я много читала. Я выросла, и сильно в этом плане не изменилась, разве что совсем иначе начала относиться к предисловиям. (Готовьтесь, слово «предисловие» и его синонимы будут встречаться на этой страничке более чем часто).
Будучи ребенком, я никогда пресловутые предисловия не читала, находя их скучными. Мне хотелось поскорее перейти к самому главному: к искристой начинке леденца, скрытой посредственным карамельным панцирем.
А вот став постарше и начав читать более вдумчиво, я обратила внимание на предисловия. И нет, это не относится к предисловиям переводчика, издателя, или литературного критика (последние, впрочем, тоже часто бывают довольно интересными). Я говорю об Авторских предисловиях. Любовь к ним мне привил Стивен Кинг, который довольно часто общается с читателем посредством предисловий, а потом я вспомнила и про вступление Оскара Уайльда в «Дориане Грее» и твердо решила: в моем сборнике они будут. Не Уайльд и Кинг, а предисловия.
Каждый из рассказов, написанных в долгий период с 2015г по 2022г (с ума сойти, семь лет!) сопровождается небольшим вступленьицем, где я, чаще всего, распинаюсь на тему «история написания». Вы можете пропускать их, и поскорее приступать к самому интересному: мои предисловия всего лишь способ немножко приоткрыть завесу писательской мастерской и просто способ сказать читателю «привет!».
Ася Май.
Старуха
«Старуха» открывает мой сборник, и это, наверное, большая честь. Но на самом деле, я не считаю, что расположение рассказов в сборнике (хоть я и весьма корпела над этим) имеет столь большое значение. Хотя бы потому, что, во-первых, не всегда замысел автора будет понятен читателю и, получается, ты корпел зря. А во-вторых (и это более важно), я сама обожаю читать сборники с рассказами не подряд, а вперемешку. Открываешь оглавление, пробегаешься глазами по списку названий, и выбираешь понравившееся.
Не знаю, будете ли Вы читать так, или по всем правилам согласно порядку, но, надеюсь, Вы в любом случае получите удовольствие.
Кстати, это второе предисловие подряд, которое Вы читаете, а еще даже не добрались до хотя бы одного рассказика!
Конкретно этот рассказ пришел мне в голову ранним утром, когда я переходила дорогу рядом с моей работой. На другой стороне улицы стояла пугающая пожилая женщина в старом тулупе (а ведь стояла жара), и я подумала: напишу-ка я рассказ про страшную старуху. Ни в коем случае не оскорбляю пожилых людей, это исключительно полет фантазии.
Написался рассказ за пару часов и шел удивительно легко, пока я не дошла до концовки, не зная, как там все завернуть. В итоге оставила как есть, а Вам только предстоит об этом узнать.
Приятого вам чтения!
Старуха была страшной.
Нет, не так.
Она была пугающей.
Старуха стояла посреди двора, невысокая, тонкая, завернутая в старый бордовый тулуп, как перепеленатая кукла. Ее маленькая круглая голова была так обильно обернута обветшалым шарфом, что лица почти не было видно. Только глаза, два круглых злобных глаза, горели на нем, а в остальном абсолютно пустое, до белого бледное лицо, лишенное всяческого выражения.
И то, как она стояла посреди серого, скучного двора, неподвижно, с висящими как плети длинными руками, тоже наводило ужас. Она покачивалась, едва заметно, будто от ветра, но в остальном никак не привлекала внимания.
Каждый раз, когда я видел ее по пути домой, что-то внутри меня неуловимо вздрагивало. Так вздрагиваешь ночью, в темноте, когда идешь в туалет и принимаешь старый халат, висящий на дверце шкафа, за незнакомца. Вздрагиваешь, холодеешь от ужаса, а потом расслабляешься, понимая, что бояться было нечего.
Однако образ старухи не отпускал, точно оставленное во рту неприятное послевкусие.
Впрочем, стоило мне вернуться домой, к Лиле, как я мгновенно забывал о старухе, извечным пугалом маячившей у подъезда.
В то лето мы съехались, и, возвращаясь домой, я испытывал волнение, как школьник перед свиданием, томительный трепет и радость от того, что вновь вижу ее, могу засыпать рядом с ней, и просыпаться каждое утро, и теперь все время на свете принадлежит нам обоим.
Мне и Лиле, с ее подвижными рыжими кудрями, отливающими медью на солнце, темными глазами, с извечными смешливыми морщинками в узких уголках, точками веснушек, как будто кто-то просыпал корицу на ее нежные щеки. От нее и пахло также, светло, уютно, домашней выпечкой и корицей, и само ее присутствие успокаивало.
Она не была моей первой любовью, и самой сильной, должно быть, тоже не была. Моей первой любовью была Викуся Короткова, с которой я просидел за второй партой все школьные годы. А ведь первая любовь всегда самая сильная, трагичная, и никогда не забывается.
Но Лиля была безопасной, домашней, совсем своей. И решение съехаться пришло само собой, естественно, без долгих разговоров.
Ей от бабушки осталась небольшая квартира в старом районе.
«Не старый район, а исторический центр», всегда говорит Лиля. А еще: «не совковый ремонт, а сохранивший очарование старины аутентичный дизайн». У нее всегда и на все свой собственный неповторимый взгляд. И на квартиру, и на меня, иначе совершенно непонятно, отчего такая необычная девушка обратила внимание на такого обычного меня.
У тебя лицо как закрытая книга. Про таких говорят морда кирпичом, а мне кажется загадочно, сказала мне Лиля при первой встрече. Она всегда так, порой, прямолинейна до грубости, но сама может даже не понять, что нагрубила.
Я ведь ничего такого не имела виду, беспомощно говорит она, пожимает плечами, и делает виноватое лицо, которому совершенно ничего невозможно противопоставить.
Она не была моей первой любовью, а я не был ее первым возлюбленным, но это была любовь на всю жизнь. Наши отношения были как любимые домашние тапочки, мягкие, заношенные, в которые так приятно сунуть ноги после тяжелого трудового дня. Нам было хорошо вместе, ей и мне. Для меня она была воздушным шариком, тянувшим меня вверх, в небо, к чему-то новому, неизведанному, чудесному. А я для нее надежной рукой, не позволявшей шарику улететь слишком далеко.
После работы и ужина готовил обычно я, Лиля же мыла посуду и кормила кота мы часто сидели и пили чай на балконе, свесив ноги с краю, слушая, как засыпает город. Иногда молчали, иногда разговаривали. Но знаете, любовь это когда вам есть, о чем помолчать. Когда молчание не несет неловкой паузы, судорожного поиска слов, скуки. Любовь когда в молчании уже сказано все.
Мы пили чай на балконе и в тот вечер, и чай был ужасен, но заваривала Лиля, и я ничего не сказал. Она очень восприимчива к критике. Я просто спросил, откуда эта старуха у подъезда. Где живет, кто такая, когда она планирует перестать буравить дом злым взглядом.
Да она всегда тут была, сколько я себя помню, Лиля качает босой ногой в воздухе, кидает на меня задумчивый взгляд, я еще мелкой была. Мы к бабушке часто ходили в гости, она же тут в этой квартире жила.
А потом что, тут и умерла? немного нервно спросил я, чем заслужил сердитый взгляд.
Нет, дубина, она в Озерцах, я же говорила. Старая совсем, мы и отдали ее в дом престарелых. Хороший дом, уточнила Лиля, поймав мой взгляд, у нее там уход, компания, пилатес или чем они там занимаются. Ты будешь слушать, или нет?
А ты что, страшилки собираешься рассказывать?
Лиля снова сердито на меня посмотрела и зябко повела плечами.
Да, можно и так сказать. Она все копалась тут в палисаднике, молчала, смотрела косо, особенно на нас, на детишек. Взрослые ее тоже не особо любили, говорили не подходить близко. Но я не помню, чтобы она с кем-то ругалась, даже чтобы разговаривала не помню. Сажала свои цветочки. Ты как раз на них окурки свои дурацкие сбрасываешь.
Не всегда же, только когда забываю, пристыжено буркнул я и затушил окурок в банке из-под огурчиков.
Да ладно, там сейчас все равно уже ничего нет, Лиля сделала еще глоток чая, и торопливо продолжила, словно ей не терпелось отделаться от этой истории:
Потом я бабушку долго не навещала, мы в другом городе жили, я училась, все такое. Вернулась, когда уже в квартиру заселялась, и эта старуха тут уже маячила. Что с ней случилось никто и не знает, с тех пор большая часть соседей поменялась, переехала, померла, еще что, а с новыми я не общаюсь, сам знаешь. Да и выспрашивать не хочу, она и без жуткой предыстории пугающая какая-то.
На этом наш разговор о старухе закончился, и, скорее всего, мы бы и не заговорили о ней снова, если бы не произошедшее через неделю. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что она, каким-то образом, знала Но обо всем по порядку.
В то утро я возвращался домой очень рано, еще только рассвело. Город еще спал, только вдалеке сонно и гулко шумели заводы. Было прохладно и стоял туман, густой, как будто шагаешь в дыму, и от влажности у меня волосы прилипли ко лбу.
Я шел, с неохотой переставляя ноги, и мысленно был не в своем мрачноватом дворе, а уже дома, в уютной квартире, заползая под одеяло к теплой и сонной Лиле.
Двор был пуст, и я заторопился к подъезду, по привычке скользнул взглядом по темным окнам квартиры Лиля спала. Я думал о ней, когда почувствовал, как на моей руке сомкнулись чьи-то холодные пальцы и глухо, совсем не мужественно, испуганно охнул. Мой вздох резко превратился в невнятное бульканье, когда я опустил взгляд.
Пальцы были белые, мягкие, как брюхо мертвой рыбы, скрюченные, как пальцы ведьмы из сказки, с узловатыми шишками артрита и толстыми, желтыми ногтями.
Старуха сжала пальцы на моей руке, слабо, почти как ребенок, но взгляд ее серых до белизны глаз впился в мое лицо, не давая возможности даже отвести глаза.
Я тебя съем, она улыбнулась, лицо ее, сморщенное, как печеное яблоко, лицо старой нездоровой и злобной женщины, растянулось, точно пластилиновое, обнажая широкий рот с острым рядом желтоватых зубов.
Чт
Я тебя съем, она закивала, мелко-мелко, как игрушечный болванчик, улыбаясь, счастливо, как ребенок, и затараторила в такт кивкам, все повышая голос, я тебя съем, съем, я съем тебя, я тебя съем, съем Я СОЖРУ ТЕБЯ, Я
Она рванулась ко мне, точно действительно намеревалась впиться в меня мягкими старческими губами, вгрызться остатками зубов, и я едва удержался от крика, лишь сдавленно выдавил какое-то ругательство, отталкивая ее. Она оказалась неожиданно тяжелой, но я думал только «почему? Почему она хочет съесть меня?». Я бежал к подъезду, взлетел по узкой лестнице, практически ввалился в квартиру, и глупо думал только об одном: «она же не ведьма из сказки, чтобы есть меня».
Она же не ведьма из сказки, чтобы есть тебя, сказала сонная Лиля, обнимая меня, поглаживая по голове. Ее тепло и знакомый запах сладковатых духов успокаивали. Тебя всего трясет. Неужели эта сухонькая старуха так тебя напугала? Она просто выжила из ума, вот и все.
«Она просто выжила из ума, вот и все», подумал я на следующий день, с содроганием проходя мимо нее. Безобидная старуха с протекающей крышей, и ничего другого.
Она и вправду казалась маленькой и безобидной, просто старухой.
Она хотела, чтобы мы так думали.
И мы думали. До той ночи.
Вернее, это была даже не ночь, скорее, поздний вечер, просто ночь звучит куда драматичнее. Я готовил ужин, а Лиля валялась на диване, покачивая ногами, и намекающе бурчала животом. Я продолжал готовить ужин, а она недовольно вздыхала и качала ногой с удвоенной силой, как будто это могло заставить меня готовить быстрее.
Ее всегда выводила из себя моя неторопливость, сама-то Лиля все делала наскоком: училась, работала, готовила, занималась уборкой. Все делала быстро, с каким-то напором и уверенностью, а я, напротив, кропотливо и дотошно уделял внимание любой мелочи. Удивительно как мы, такие разные, живущие абсолютно на разных скоростях, подходили друг другу.
Ты скоро меня заморишь голодом, садист несчастный. Лиля трагично посмотрела на меня и вздохнула, сложив руки на животе, как Карлсон из книжки. Не думала, что влюбилась в садиста.
Садиста?
Да-да, с жаром подтвердила она, ты настоящий садист. Как можно так долго готовить на глазах у умирающего человека? она поднялась, скептически проследила за тем, как я нарезаю огурец, и вздохнула. Ее взгляд красноречиво выражал все, что она думает обо мне в целом, и моей скорости готовки в частности.
Могла бы помочь, это бы ускорило процесс
Я не готовлю, я смотрю за котом и фикусом.
Но у нас нет кота, кот как раз развлекался с родителями на даче. Не в смысле, что он пил там коньяк у камина и рассматривал неприличную котографию, а в том смысле, что он бегал в траве, гулял с другими свободными кошками и ловил мышей в подвале.
Но фикус же есть, Лиля взяла любимую белую лейку, металлическую, с детскими зайчиками в платьишках на пузатом боку, и подошла к окну.
Не знаю, что я услышал первым: металлический лязг упавшей лейки или абсолютно душераздирающий, полный ужаса крик Лили, но я тут же рванулся к ней, сжимая в руках нож, на котором нелепо повисла кожурка огурца.
В окне никого не было, а Лиля, как-то совсем жалко пискнув, прильнула ко мне, бессвязно бормоча что-то насчет «кого-то в окне».
В окне никого нет, Лиля, дорогая, пробормотал я, должно быть ты увидела отра.
Старуха, я видела эту долбанную старуху, прямо в окне! Лиля закрыла лицо руками, замотав головой, точно хотела закрыться от моих доводов рассудка, я видела ее лицо, и глаза у нее горели как у безумной, и она улыбалась, я клянусь тебе, она улыбалась, точно услышала хорошую шутку!
Четвертый этаж, Лиля, пробормотал я, вновь выглядывая из окна. Улица была пуста. На ней никого не было.
Лиля не могла успокоиться всю ночь, все повторяла, описывала лицо этой старухи, но к утру немного успокоилась.
«Это всего лишь отражение», убеждал я Лилю, она согласно кивала, но судя по ее взгляду, все еще не была в этом уверена.
Однако, старуха пропала. Ее не было во дворе, она не появлялась у подъезда, и мы оба вздохнули спокойно. С глаз долой, из сердца вон.
Почему так воняет? простонала Лиля, слоняясь по квартире пару дней спустя. Стояла жара, и сладковато-гнилостный запах наполнял квартиру, даже открытая балконная дверь и распахнутые во всю ширь окна не спасали.
Лиля смотрела на меня с подозрением, считая, что я где-то запрятал и забыл столетний бутерброд, я грешил на кота, но у кота было неопровержимое алиби он все еще был на даче.
Мы методично обшаривали квартиру, и я наконец-то нашел пару к любимому серому носку, а Лиля пропавшую сережку, но источник запаха мы так и не обнаружили.
Я как раз с опаской заглядывал под ванную, ожидая увидеть парочку подсохших кошачьих какашек, когда раздался Лилин вопль отвращения.
Смотри! Кто-то из соседей нас нагло заливает какой-то гадостью! Свалили в отпуск, забыли пакет с мусором, и он теперь протекает.
В углу потолка в гостиной действительно темнело и капало, а еще крайне воняло, серо-бурое пятно.
Фу, я брезгливо сморщился. У меня всегда от неприятных запахов тошнота.
Еще какое, Лиля кипела от возмущения, пошли, поскандалим, если там кто-то есть.