«Я знаю, я дура, хотя для тебя это, конечно, не секрет)) Ты меня сейчас будешь ругать последними словами и будешь прав, но в тот вечер я была такой уставшей, Борь, такой злой и загнанной в угол, что ни о чем не могла больше думать, кроме как поскорее остаться одной. В общем, я взорвалась и попыталась разогнать всю эту компанию.»
Борька с шумом втягивает воздух и запрокидывает гудящую голову, живо представляя свою девочку в кучке упившихся до поросячьего визга утырков.
Господи, дай ему сил! Эта проклятая необходимость торчать за тысячу километров, когда его Машка в такой ситуации, сводит его с ума. Хочется махнуть на все рукой и послать эту гребанную армию по известному маршруту из трех букв. И в следующее мгновение его накрывает таким бешенством, что он готов и в самом деле уйти в самоволку, стоит только прочитать, что какой-то алкаш кинулся на Машку, и спустил ее с лестницы, после чего она попала в больницу с сотрясением и сломанной рукой.
«Как ты понимаешь, я просто физически не могла тебе написать. Да и не хотела, если честно, Борь. Я ведь тебя знаю, ты бы не выдержал, примчался и создал бы себе кучу проблем, а я так устала от проблем! Если бы ты только знал, как я устала»
Эти, пропитанные придушенным отчаянием, строки действует на Борьку отрезвляюще. Ему вдруг становиться до невозможности стыдно за свои идиотские, мелочные подозрения. Его Машка выживает там, как может, а он тут со своей глупой ревностью. Ну, не идиот ли?
Дальнейший ее рассказ о том, как «козел-начальник» не дал ей больничный и уволил, наплевав на закон, просто придавливает к земле. Наверное, Шувалов только сейчас в полной мере осознает, насколько тяжело Скопичевской приходится. Ведь у нее никого, по сути, нет. Ни родителей добрых, ни настоящих друзей, ни какой-никакой финансовой подушки. Пожалуй, если бы она вильнула хвостом и подыскала себе спонсора, это даже можно было понять, но она ждала его. А он Вот, что он может сделать, запертый тут, как в тюрьме?
Сбежал бы, да только от этого больше проблем, чем пользы. Как вариант, можно было, конечно, матери написать, попросить, чтобы взяли с отцом под свое крыло Машку, так ведь мать ни за что не согласиться, и ее понять можно. Но от отчаяния Борька готов на все. Собственное бессилие просто убивает.
Никогда еще Шувалов не чувствовал себя таким беспомощным и так остро не ощущал, что ему всего восемнадцать, и он никто, и ничто пока в этом мире, особенно, когда Машка начинает в своем письме с оптимизмом заверять, что нет худа без добра.
Она рассказывает, что все это время в больнице училась писать левой рукой, а также подружилась с одной девочкой-медсестрой, которая вместе с подругой искала третьего человека, дабы потянуть аренду за квартиру.
Ничего не тая, Маша признается, как, несмотря на огромное желание уйти от матери, ей стало страшно и, наверное, она не пересилила бы этот страх, если бы не Гладышев.
Оказывается, друг нашел им квартиру в своем доме на первом этаже, которую соседи никак не могли продать, а после дал Машке денег на первые два месяца, пока она не найдет работу.
Читая слова благодарности в адрес Олега, Боре начинает казаться, что мир сходит с ума. Чтобы Скопичевская сказала «спасибо» Гладышеву? Сюр какой-то. К счастью, через пару строк всё возвращается на круги своя, и она уже вовсю обзывает его «высокомерным придурком» и «надутым индюком», жалуясь, какой разнос он ей устроил из-за ее молчания, а ведь она, как раз, собиралась все рассказать и объяснить.
«Борь, ты прости меня, пожалуйста, что столько времени молчала! Знаю, надо было кого-то попросить написать тебе, как-то успокоить, возможно, даже соврать. Но я была в таком состоянии, особенно, первые две недели, что хоть вой, да и ты наверняка еще больше начал бы беспокоиться, а то и вовсе примчался бы домой, поэтому вот так все получилось. Глупо очень. Уверена, ты на меня ужасно злишься и правильно делаешь. Я и сама считаю, что большей дуры свет не видывал, но уж какая есть)) Знаешь, у меня в больнице была куча времени о многом подумать, и я кое-что пересмотрела в своей жизни, в себе и В общем, я тебя, наверное, еще ни раз удивлю, но надеюсь, что в приятную сторону. А пока, давай, уже заканчивать говорить обо мне. Поверь, у меня все хорошо. Гипс немного создает дискомфорт, но девочки относятся к моему состоянию с пониманием и пока справляются с домашними делами без меня. Единственное, что беспокоит как быть с работой. Впрочем, еще есть время, чтобы что-то придумать, и я обязательно придумаю, Борь. Не переживай! Расскажи лучше о себе, о сослуживцах, что вы там делаете, что изучаете Как вообще обстановка? Я очень надеюсь, что у тебя все хорошо и нет никаких проблем. Одевайся теплее, береги себя и не сомневайся, я жду тебя, очень очень жду, Шувалов, и ужасно скучаю.
С любовью твоя Маша.»
Перечитав дважды последние строки, Борька тяжело сглатывает. Ни одно письмо за прошедшие полгода не вызывало у него такого смятения и сумбура. С одной стороны все вроде бы складно и ладно, логично даже, но с другой что-то не дает покоя.
Шувалов не узнает свою Машку. Все ее действия и слова идут вразрез с его представлением о ней.
До вечера он вновь и вновь перечитывает ее письмо, пытаясь за что-то зацепиться, найти, в чем же подвох. Но выучив наизусть каждую строчку и задубев во влажном бушлате, возвращается в казарму все с теми же вопросами и сомнениями. Ночью они набрасываются на него, словно стая оголодавших волков.
Промаявшись до рассвета, Борька все же приходит к выводу, что либо Машка зачем-то врет, либо он вообще не понял, в какую девушку влюбился. Однако узнать правду можно, только дождавшись письма от Олега.
Вот уж кто-кто, а Гладышев врать не станет. Друг придерживался твердой позиции лучше горькая правда, чем сладкая ложь, поэтому Боря даже не сомневается, что он непременно откроет ему глаза, особенно, если дело касается Машки.
К счастью, письмо от Гладышева долго себя ждать не заставляет. Приходит буквально на следующий день. И каково же Борькино удивление, когда друг пересказывает ему все тоже самое, что и Машка, присовокупив к рассказу свое мнение о Скопической и ее недалекости.
Читая Гладышевские ядовитые замечания, Шувалов обалдело чешет затылок и понимает, что ни черта не понимает. Проскакивает шальная мыслишка, что может и Гладышев врет, но Боря тут же отмахивается от нее. Друг бы никогда не стал проворачивать делишки за его спиной, тем более, со Скопичевской. Не про Гладышева такие интриги.
Но тогда что же получается? Он совсем свою Машку не знает?
Видимо, совсем. Да и надо признать, накрутил себя, настроил, что бросила, а оно вон как бывает.
Перечитав по десятому кругу ее письмо, Шувалов чувствует, как постепенно его начинает отпускать. Он все еще не может безоговорочно принять Машкины оправдания, но пьянящее облегчение и желание верить в лучшее уже делают свое дело.
Глава 13
Ну, наконец-то, выдыхает Алёнка, когда классный руководитель объявляет, что они отлично справились с работой и могут быть свободны.
Немедля ни секунды, Глазкова спешит в раздевалку, чувствуя, что еще чуть-чуть, и настроение будет окончательно уничтожено. Впрочем, от него уже толком ничего не осталось. А всё эти проклятые обсуждения одноклассников новогодней вечеринки, на которую Глазкову, естественно, никто не удосужился позвать.
Не то, чтобы Алёнке сильно хотелось, но всё же было мало приятного в течении часа, пока они украшали класс, слушать все эти разговоры и ловить косые взгляды, в которых отчетливо читалось «ты здесь лишняя». Сколько Глазкова ни убеждала себя, что ей плевать, а все равно цепляло, заставляя чувствовать себя какой-то неполноценной и бесконечно-одинокой. Это бесило и вызывало досаду. В преддверии Нового года хотелось совершенно иных эмоций.
Раньше Алёнка обожала предпраздничную суету: покупку подарков, обсуждение праздничного меню, нарядов, школьной Елки, и где они с друзьями встретятся после боя курантов, чтобы запустить салют и сходить на горку. Алёнка всегда с нетерпением ждала середины декабря, когда весь город начнет сверкать разноцветными огоньками гирлянд, пробуждая в душе предвкушение чего-то чудесного. Теперь же перспектива провести новогоднюю ночь с родителями у телевизора омрачала и без того не лучшее настроение. Алёна, конечно, в силу возраста и характера старалась не унывать, но в такой обстановке это было сложновато.
Если бы только мама отпустила ее в родной город к бабушке с дедушкой и друзьям, но нет. Ольга Андреевна, насмотревшись новостей и наслушавшись рассказов про беспредельных братков, теперь не отпускала дочь даже на улицу после восьми, что уж говорить про другой город.
Вот и получалось, что все Алёнкины ожидания свелись к письму от Бори Шувалова. Она страшно переживала, что ничего из их с Гладышевым затеи не выйдет и в тоже время боялась, что все получится, и ей придется играть эту в высшей степени странную роль.
Господи, как же она намучилась с первым письмом! Вопреки собственной убежденности, изображать зацикленную на себе страдалицу оказалось не так уж легко. Алёнка посыпалась буквально на первой же строчке, не в силах назвать парня ни интимным «любимый», ни уж тем более, глуповатым «Юсиком».
Глазкову передергивало каждый раз от этой идиоткой клички, да и от Машки в целом. Однако, поначалу Алёнка все же решила не рисковать и придерживаться стиля этой девицы: сухой пересказ событий, немного нытья, жалоб и жаления себя любимой. Правда, перечитав сей опус и последнее письмо Бори, поняла, что такой парень достоин чего-то большего, поэтому добавила немного тепла, юмора и заботы. В тот момент это казалось таким правильным, что никакие доводы рассудка не смогли переубедить ее. Но стоило отправить письмо, как на нее тут же нахлынули сомнения, и с тех пор не отпускали вот уже полторы недели.
Поверил? Или почувствовал подлог? задавалась она вопросом, проверяя каждый день пустой почтовый ящик.
Этим же вопросом она задается и сейчас, выходя из школы, с едва заметной улыбкой втягивая наполненный морозной свежестью воздух. После школьной духоты с ее склочной атмосферой, мороз оказывает поистине очищающий эффект. На душе сразу становится светлей и веселей.
Словно скинув с плеч десять килограмм, Алёна бодрым шагом пересекает школьный двор и спешит в кондитерскую за своим любимым, шоколадным батончиком с марципаном. Предвкушая терпкий вкус миндаля, она не сразу замечает незваного провожатого, пока он в отличие от нее, не продолжает свой путь, не обращая внимание на красный свет светофора.
У Алёнки сердце едва не выпрыгивает из груди, когда тощий, уже подросший, но все еще щенок выбегает на дорогу, и улицу оглашает истеричный гудок клаксона, и визг шин.
Перепуганный малыш, поджав хвост, растерянно замирает, но к счастью, загорается зеленый свет.
Алёна, немедля, бросается к дворняжке и, подхватив на руки, спешит унести подальше от дороги. Вслед ей летит отборный мат водителей, решивших, что это ее собака.
Перепуганная не меньше щенка, Глазкова добегает до дома и, только очутившись в родном дворе, понимает, что не знает, что делать дальше. Зато щенок, не растерявшись, начинает облизывать ей лицо, будто спеша задобрить до того, как она решит, что он ей не нужен.
Эй, приятель, прекрати, рассмеявшись, опускает Алёнка предприимчивого малыша на заледенелую лавку.
Тощие лапки помеси овчарки с лайкой начинают дрожать от холода, а карие глаза наполняются такой грустью, что у Глазковой сжимается сердце.
Ну, и что мне с тобой делать? вздыхает она тяжело.
Малыш, несмотря на холод, радостно виляет хвостиком и, навострив ушки, с надеждой смотрит на Алёнку. И она знает, что не сможет оставить его на улице в мороз также, как знает, что мама ни за что не позволит ей держать собаку в квартире, тем более, большую. Но, возможно, получится уговорить ее дать время, чтобы подыскать щенку хозяев.
Загоревшись этой идеей, Алёна облегченно выдыхает, и с улыбкой снова берет щенка на руки.
Не волнуйся, красавчик, я обязательно тебя пристрою, обещает она ему, на что он отвечает ей очередной, щедрой порцией обожающих поцелуев, вызывая у нее смех и окончательно стирая весь негатив прошедшего дня.
Так, смеясь и уворачиваясь от вытянутой мордочки нового друга, Алёнка заходит домой.
Ты опять за старое, вместо приветствия, усмехается Лёшка, встречая ее в прихожей.
А что, надо было его на морозе бросить?
Это не ко мне вопрос, ты знаешь маму. Она тебе не позволит его оставить.
Ну, это мы еще посмотрим, парирует Алёнка на чистом упрямстве, готовая защищать малыша до последнего. Брат на ее заявление только тяжело вздыхает, но устоять перед искренним, щенячьим дружелюбием не может.
До прихода родителей они с Алёнкой, как два маленьких ребенка, не отходят от неугомонного счастливчика. Кормят, купают, играют с ним и даже пытаются обучать командам. Однако, стоит только Ольге Андреевне переступить порог дома и заметить жизнерадостного наглеца, уже облюбовавшего ее тапки, как идиллии приходит конец.
Весь вечер квартиру Глазковых наполняют повышенные голоса и неутихающие споры, но в итоге все заканчивается строгим предупреждением:
У тебя неделя, Алёна, чтобы его пристроить, иначе пойдешь из дома вместе с ним.
С этими словами Ольга Андреевна капитулирует с поля боя, раздраженно хлопнув дверью своей спальни. Алёнка же, подхватив щенка, со счастливой улыбкой начинает кружиться, заверяя его и себя, что все будет хорошо.
Ближе к ночи эмоции утихают, и Глазкова, спохватившись, вспоминает, что так и не проверила почтовый ящик. Не в силах ждать до утра, девушка выскальзывает на свой страх и риск из квартиры, и мчится за почтой, предчувствуя удачу. И на сей раз интуиция ее не подводит.
Открыв железное дно ящика, на руку ей выскальзывает белый конверт, от которого внутренности сводит судорогой. Фамилия Маши, выведенная неразборчивым почерком, ничуть не успокаивает.
Дрожа от волнения, Алёна потихонечку возвращается домой, в свою комнату, где ее радостно встречает ушастенький найденыш. Он ластиться, прыгает и виляет хвостом, но Алёнка сейчас не в том состоянии, чтобы уделить ему внимание. Мимоходом почесав его между ушами, она садиться на кровать и судорожно втягивает воздух, сжимая белый конверт.
Как ни странно, щенок, будто все понимая, садиться напротив и, слегка склонив голову набок, смотрит на нее умными, любопытными глазками.
Ну, что, будем читать, ушастик, тяжело вздохнув, разворачивает Аленка письмо и, прикусив губу, пробегает глазами по первым строчкам.
«Дорогая Маша!)))) Думаю, нашим Сибирским лесам все же придется изрядно поредеть до моего дембеля, поскольку я тоже испортил кучу листов прежде, чем начать это письмо.»
У Аленки невольно расцветает улыбка на губах и становиться так тепло на душе от этой искренности и капельки смущения, сквозящего в Бориных строках. Словно в подтверждение ее ощущений, он пишет:
«Смешно, но чувство, будто не полтора месяца тебя не слышал, а вообще только-только познакомился. Странно все как-то. Не знаю, Манюнь, не могу описать свои эмоции. Я ведь и правда, накрутил всякого Думал, что всё)) А теперь чувствую себя таким придурком. Прости, малышка!»
Это сожаление Алёнку резануло. С досадой закатив глаза, она отложила письмо и откинулась на спинку кровати, сверля раздраженным взглядом потолок. Последнее, чего ей хотелось, это реабилитировать Машку Скопичевскую в глазах Бори и вызвать у него чувство вины. Не хватало еще, чтобы этот парень извинялся перед такой вертихвосткой. Но поздно, Шувалов не просто извинялся, он места себе не находил от беспокойства за ее судьбу, за то, что ничем не может помочь и заперт в армии, как в тюрьме. Он чувствовал себя в ответе за нее и сходил с ума от собственного бессилия. Каждое его слово было пропитано заботой и любовью. Он ругал Машку за глупый порыв и в то же время гордился ее решительностью: тем, что она нашла в себе смелость уйти от матери, и жить самостоятельно.