Позади нас раздался крик.
Прекратите! Отпусти его! кричала женщина.
Мы развернулись, и я инстинктивно сжала в руке ткань папиной коричневой кожаной куртки, засунув пальцы в его карман. В тот момент город был похож на бушующий океан, а отец в нем был самым надежным якорем.
Один из мужчин тянул из рук женщины ее сумку, а второй в это время избивал ее мужа, который сжался в комок на земле и пытался руками прикрыть хотя бы голову. Прохожие молча смотрели, никто и с места не сдвинулся, чтобы ему помочь. Город замер, а эти четверо словно актеры разыгрывали свою сценку перед молчаливой аудиторией.
Мой отец очнулся первым.
Беги обратно домой и позвони в полицию, велел он.
Что? Почему я?
Он быстро высвободил мою руку из кармана и побежал к ним, я даже не успела ничего больше сказать. Двое мужчин убежали в сторону Коламбус-авеню, а один из них все-таки успел украсть кошелек. Я же побежала обратно в квартиру. Я уже не видела папу, сердце выпрыгивало из груди, а живот сводило судорогой.
2
Аптаун
1987
Нью-Йорк в восьмидесятые был абсолютно непредсказуемым и злым городом, похожим на готовую разорваться в любой момент бомбу. Но иногда среди всего ужаса, который происходил на улицах, случалось и настоящее волшебство. Раздавался скрип двери, и в нашу квартиру заходил Папуля Джо, с его вечно натянутыми высоко штанами, подхваченными ремнем где-то в районе пупка, с его ласково светящимися из-за стекол очков глазами. С собой у него была видеокамера, надежно упакованная в специальный кожаный кейс.
Конечно же, делом первой необходимости было накормить его. Он был 192 см ростом, и даже несмотря на то, что был тощим, как жердь, обожал вкусно и много поесть.
Я тебе захватила сэндвич из «У Забара», мама давала ему целый багет, начиненный мясом и сыром, и контейнер с куриной печенью.
Мы внимательно смотрели на то, как он ест, потому что это было настоящее представление: Папуля Джо с таким воодушевлением кусал сэндвич, что каждый раз казалось, что еще чуть-чуть, и он откусит кусок пальца. В процессе периодически раздавались стоны одобрения, и мы с мамой хохотали до упаду.
Это уже как-то смахивает на порнографию, смеясь, замечала она, пробираясь через нашу крошечную узкую кухоньку.
Затем нашу маленькую квартиру наполняли привычные звуки мытья посуды дзынь и динь приборов, ударяющихся о тарелки, да тихое бряк, раздававшееся, когда тарелку ставили на сушку. Я же ковырялась со своим сэндвичем, пока ждала, когда уже закончит пировать Папуля Джо.
Закончив перекус, Папуля Джо, начисто вытерев руки, доставал из кейса камеру.
Давайте снимем тур по квартире для твоих сестер, предложил он матери.
Она согласилась и начала суетиться, наводя красоту после утренней уборки:
Давай начнем со спальни.
До того, как у меня появились брат и сестра, единственная спальня в квартире была в полном моем распоряжении. Два окна выходили на дворик позади соседнего здания. Неподалеку стояла бетонная стенка, из-за которой частенько высовывались соседские дети и заглядывали в мою комнату. Там постоянно казалось, что за тобой кто-то наблюдает. Днем кто-то играл в мяч и раздавались крики женщин, окликавших прямо из окон своих детей, веселившихся во дворе. На закате охранник подпирал задний вход в здание, и махал всем на прощание рукой, и кричал:
Ну что, вперед!
Затем наступала тишина, нарушаемая только воем сирен и шурх-шурх голубей, расхаживавших около пожарной лестницы.
Папуля Джо достал из сумки квадратный кусочек ткани и протер линзы камеры.
Ну что, готова? Ты будешь режиссером!
Видео начинается с кадра, на котором видно мою спину. Я возилась со своей фигуркой пони Яркой Радуги[9] и куклой, сделанной каким-то из коренных американских народов, которую мне подарила мама. Она считала, что в прошлой жизни была коренной американкой.
Мне в задницу попала стрела, так я и умерла, как-то сказала мне она.
Рассказы о смерти в нашей семье были делом привычным. Моя прабабушка, например, говорила, что ее брата Джозефа, в честь которого она хотела, чтобы назвали Папулю Джо, зашибла насмерть копытом лошадь, когда он служил казаком в России.
И что, много ли там было еврейских казаков? смеялся всякий раз Папуля Джо, пересказывая эту байку.
Он в нее, конечно, не верил.
Кхм Меган, ты не могла бы повернуться лицом к камере? Не хочешь рассказать что-нибудь про свои безделушки? задает вопрос Папуля Джо.
Я же продолжаю трогать каждую игрушку по очереди, проверяя, стоят ли они все лицом. Моя кошка Дженни вьется у ног.
Меган, зрители хотят тебя увидеть. Расскажи, чем ты гордишься?
Я беру на руки Дженни и разворачиваюсь к нему лицом. Услышав, как где-то сзади моет посуду мама, Папуля Джо разворачивает камеру, но не успевает он навести на нее объектив, как та отворачивается к стене. Она терпеть не могла, когда ее фотографировали, и уже привыкла быстро убегать, как только дома оказывался Джо со своей камерой, которую, казалось, вообще никогда не выпускает из рук и только и делает, что снимает.
Из-за маминой стеснительности перед камерой я молча перехватываю инициативу и продолжаю тур по квартире. Папуля Джо следует за мной в столовую, где стоит небольшой столик, за которым я рисую. Я показываю ему свои картинки, задаваясь вопросом может быть, в них есть что-то особенное? Может быть, часть его таланта передалась и мне?
На столе между подставкой для салфеток и стеной лежит стопка чертежей. Мой отец, инженер-сметчик, любил работать за этим столом ранним утром, пока все остальные еще спали. Он составлял сметы по ремонту элитного жилья в Нью-Йорке и вставал в 5:30 утра, чтобы успеть все закончить до начала рабочего дня. Каждое утро, когда я выходила из спальни, я видела его склонившуюся над чертежами и таблицами голову с шапкой еще даже не начавших седеть волос. Когда он вставал, чтобы налить себе еще кофе, я разглядывала очертания комнат, тайно мечтая, чтобы эта квартира на чертеже со всеми своими спальнями и ванными комнатами предназначалась для нашей семьи.
Но вернемся к видеозаписи. Папуля Джо крупным планом показывает мамино голубое летнее платье, которое сушится на вешалке, закрепленной на кухонной двери.
Вот дерьмо, про платье-то я и забыла, говорит мама, и быстро убирает его.
Он снова направляет камеру на нее, и мама спешно ретируется из кадра.
А это, между прочим, была Дженнифер Грей[10] собственной персоной, сообщает он будущим зрителям.
В те годы мама была ее точной копией, это потом уже Дженнифер сделала операцию по коррекции формы носа, и их сходство стало не столь очевидным.
Папуля Джо разворачивает камеру к металлической оградке, которая отделяет зону столовой от гостиной.
Ну и вот, наконец, гостиная, тут камера перемещается со стены с висящими на ней велосипедами к другой, около которой стоит родительская кровать.
Если, конечно, это помещение можно так назвать, бормоча, заканчивает он.
А вот это, мне кажется, уже лишнее! заявляет откуда-то из-за его спины мама обиженно-смешливым тоном.
Она выходит из кадра и направляется к подвалу с целой тележкой грязного белья и кошельком для четвертаков[11].
И вот мы остались вдвоем.
Позвольте представить вам Меган, гимнастку! Сейчас она продемонстрирует вам свои удивительные умения и поразительную гибкость!
В кадре я стою посреди гостиной, прижав руки к бокам, словно олимпийская чемпионка, готовящаяся взять очередную золотую медаль.
Итак, Меган, какой же трюк ты покажешь нам первым?
Я сделаю сальто! гордо заявляю я.
Я явно начинаю привыкать к камере.
Звучит чудесно. Я сейчас направлю камеру на мат и сниму, как ты это делаешь, хорошо?
Я киваю и отхожу к дальнему концу комнаты. Там, напротив окон, стоит небольшой диванчик, какие-то картины и нечто, похожее на музыкальный проигрыватель, установленный на покрытый скатертью кондиционер. Я встаю наизготовку, разбегаюсь и несусь к родительской кровати, которая представляет из себя матрас, лежащий прямо на полу, покрытый любимым маминым стеганым одеялом. Дальше я пытаюсь сделать сальто, приземляюсь на спину, а видео заканчивается моей улыбкой, обращенной к камере и Папуле Джо.
* * *
Позже моя мама проводила его на улицу, чтобы поймать такси, а я смотрела им вслед, прислушиваясь к шлепанью их обуви по старому мраморному полу. В нашем доме не было консьержа, ковров и мебели, в отличие от других шикарных жилых зданий в нашем районе, так что даже от малейшего шума в холле раздавалось гулкое эхо. Зимой же его от пола до потолка наполняло громкое щелканье шпаривших вовсю батарей отопления. Мне почему-то всегда особенно нравились эти батареи, было что-то успокаивающее в том, с каким упорным усердием они трудились, чтобы дать людям тепло.
Мама и Папуля Джо прошли мимо ряда серебристых почтовых ящиков и скрипучего лифта с его серебряными кнопками, которые приходилось нажимать не меньше трех раз, чтобы они сработали. Деревянные стены лифта были исцарапаны ключами, а на правой стенке чьей-то злой, неровной рукой было выцарапано «геи».
Пока! крикнула я, и мой слабенький голос отразился от бледно-желтых стен.
Я слышала, как постепенно стихает голос Папули Джо, похожий на голос лягушонка Кермита[12], и они с мамой скрываются за тяжелыми входными дверями здания. Резко наступает тишина, и квартира снова становится маленькой и темной.
3
Мидтаун
1989
Автобус М11, трясясь и виляя по Коламбус-авеню, вез нас с мамой в настоящее путешествие в центр города, в гости к Папуле Джо. Было очень жарко и тесно. Мне больше нравилось ездить на поезде, потому что это было намного быстрее, но маме под землей и в туннелях становилось не по себе. Удача в тот день была на нашей стороне, и нам удалось сесть на соседние кресла, так что уже всего через десять минут с момента начала нашего получасового пути мы уставились с отсутствующим видом в толпу стоящих пассажиров. Где-то за пуговицами джинсов, бляшками ремней, плиссированными юбками и автобусными окнами медленно плыл город со своими вечно повторяющимися фонарями и фонарными столбами. Мои ноги были такими коротенькими, что я не доставала ими до пола, и стучала пятками по основанию пластикового сидения.
Хочешь жвачку? спросила мама, нарушая наш совместный транс.
Она уже рьяно жевала одну пастилку.
Ага.
Я повернулась к ней, и мой взгляд упал на странную картину: рыжевато-коричневые шорты, рыжевато-коричневая футболка, а между ними такой же рыжевато-коричневый пенис. Это пенис? Ну да, должно быть. Я покраснела, сердце билось так сильно, что пульс ощущался даже в руках. Мужчина с равнодушным видом стоял, держась одной рукой за металлический поручень, а другая безжизненно висела, точно так же, как и его член. Для него это был самый обычный, заурядный день. А что такого? Просто они со своим пенисом едут на автобусе, ничего странного.
Мне было всего восемь лет, и я была ужасно смущена, но не сказала ни слова. Всю оставшуюся поездку я провела, уставившись на собственные коленки, молясь, чтобы мама ничего не заметила.
Мы вышли на остановке около 57-й улицы и 9-й авеню и пешком прошли квартал до дома, где жил Папуля Джо. Фасад представлял собой ряды стекол, перемежавшиеся тонкими линиями кирпичной кладки между этажами, он был похож на раскадровку одного из дедушкиных комиксов.
Со всей своей неуемной детской энергией, а также пытаясь поскорее забыть то, что пришлось увидеть в автобусе, я со всей дури рванула по кирпичной лестнице и принялась карабкаться через круглые бетонные скамейки, которые стояли перед входом в здание. Зацепившись рукой за уличный фонарь, я развернулась всем телом и побежала обратно к скамейке, чтобы заново пройти эту выдуманную мной на месте полосу препятствий.
Ну, пойдем уже, нетерпеливо крикнула мне мама, стоявшая в дверях.
Консьерж Ральф спиной придерживал дверь, и из-под его фуражки видны были улыбавшиеся глаза. Я еще раз крутанулась вокруг столба, наслаждаясь ощущением преодоления силы гравитации.
Добрый день, мисс Меган! потрепал меня по голове Ральф. Вы бы не могли передать пару писем своему дедушке?
Было чуть за 11 утра, когда моя мама отперла квартиру Папули Джо своим ключом. Он все еще спал. Тишину нарушало только его мирное похрапывание. Полуденное солнце подсвечивало пылинки, парящие в воздухе над банками с кистями, ручками и бумагой сотни сортов и видов, лежащими на столе для рисования.
Разбуди его, время уже позднее, сказала мама.
Я открыла дверь совсем немножко, чтобы подглядеть, как он спит. Он укутался в видавшее виды пуховое одеяло, а снизу торчали поджатые ноги, словно он боялся, что они упадут с кровати. Много лет спустя, когда я была уже взрослой женщиной и жила в Бостоне, я заметила, что так же поджимаю ноги, а мои бледные икры почти точная копия его.
Папуля Джо, мы пришли, шепнула я, не заходя внутрь.
Привет, малышка. Который сейчас час? Ох, мне и правда нужно выпить кофе.
Он вылез из кровати, притворно кряхтя и причитая, и направился в ванную, где по-утреннему громко помочился, украсив радостное журчание легким пуканьем. Слышно было, как он включил воду, чтобы умыться, а потом, видимо, глянув в зеркало, словно стареющая женщина, воскликнул: «Ну я и страшилище!». С трагическим видом он проковылял на кухню, где, наконец, окончательно проснулся. Официальным сигналом начала его дня служило побулькивание древней кофеварки, которая каждое утро с огромным трудом возвращалась к жизни.
В первый раз, когда я побывала у него в квартире, мне было всего три дня. Больница Рузвельта, в которой я родилась, находилась всего в паре кварталов от его дома. Одна из первых моих фотографий была сделана на его кухне. На ней мой папа держит мое крошечное тельце на руках, словно батон хлеба. Я была первой внучкой в семье, и это именно я, лет в пять, придумала ему прозвище Папуля Джо, и так оно и прилипло к нему на всю жизнь.
На его маленьком кухонном столе, приставленном к стене, валялись контейнеры с миндалем, конфеты без сахара и старые выпуски New York Post. Большую часть гостиной занимал стол для рисования, заваленный заметками, зарисовками, старыми ручками и карандашами. По этому месту можно было понять, каким особенным он был человеком для всего мира. Именно в этом месте он стал Джо Саймоном, легендой комиксов.
На стене над электрической печатной машинкой висело несколько картин и рисунков, в том числе его собственный портрет, сделанный Стэном Кэйем, комиксистом, известным прежде всего по работе над историями о Супермене начиная с 1945[13] года.
В те времена я еще был молодым красавчиком, сказал как-то Папуля Джо. А Стэн уже умер. Возможно, даже в тот самый момент, когда рисовал вот эту вот уродливую рожу.
Он засмеялся и тут же резко замолк.
Вообще-то это не смешно. Мир твоему праху, Стэн.
Пока мама перемывала гору посуды в раковине, он сидел за столом для рисования, а я подглядывала из-за его спины. Он доставал сделанный еще вчера рисунок. Его дыхание, перемешанное с запахом кофе, словно образовывало над ним облако. На картинке был набросок Капитана Америка, на котором супергерой в прыжке пересекал целую страницу. Я могла смотреть за тем, как Папуля Джо колдует над листом бумаги целую вечность, переминаясь с ноги на ногу, в то время как мама гремела посудой, пытаясь хоть как-то привести кухню в нормальный вид после его полуночных поварских экзерсисов.