Под моими ногами лежал лист бумаги, на котором виднелась надпись: «Осторожно окрашено». Я постоял, подумал немного, затем оторвал одну ногу от земли и посмотрел на подошву. Ничего не окрашено. Как ковер вообще может быть окрашен?
Перешагнув через листок, я направился по ходу движения поезда. Тихо ступая с пятки на носок, будто боялся кого-нибудь разбудить, хотя кроме соседнего купе, остальная часть вагона была совершенно пуста и будить было в полной мере некого. Поезд шатался, бросал меня от стены к стене, за окнами, меняя тональность, прожужжал колокольчик. Некоторые двери были открыты настежь, другие приоткрыты чуть-чуть, я заглядывал за каждую, надеялся заметить какую-нибудь особенность, да просто из любопытства. Но за каждой дверью ничего примечательного не находилось: пустая бутылка на полу, кусок газеты на полке, сорванная занавеска.
Но тут, в последнем купе у самого выхода в другой вагон, я встретил глазами проводницу. Это была пухлая женщина, небольшого роста, со средними светлыми неухоженными волосами. Ее белая кожа терялась на фоне темно-синей форменной одежды. Она сидела на кровати, низко свесив голову, которая раскачивалась согласно с поездом, ее руки лежали на коленях ладонями вверх. На груди висел старинный фотоаппарат в кожаном чехле. Ее облик источал уныние. Я не понимал, спит она или умерла уже вовсе. И тут я заметил на столике маленького лупоглазого белого с серым котенка, который стоял на краю и боялся спрыгнуть проводнице на колени. Этот маленький шерстяной носок был единственным, что не выглядело мертвым и таким чудовищно унылым в грязно-голубом свете привидений и призраков, осеняемых фонарями сквозь иллюминатор проводницкого склепа.
Холод бежал по моей спине. Ночь была черной. Вымершие вагоны чаровали и наводили животный страх. Металлические части состава скрежетали зубами и мучились под напряжением. Я застыл в оцепенении, боясь вспугнуть это навивающее ужас кладбище.
Котенок бухнулся на руки проводнице, и та открыла глаза, полные колоссального уныния и упадка. Я хотел незаметно сбежать, но понимал, что она чувствует мое присутствие.
Что угодно? спросила она, не поворачиваясь ко мне и натирая глаза костяшками пальцев.
Здравствуйте, сказал я, пытаясь придумать причину.
Здравствуйте! обернулась она и внимательно осмотрела меня, будто я сказал нечто удивительное, отстранившись шеей назад и убирая с колен котенка за пазуху, Так что угодно?
От некоторой неожиданности, мне совершенно ничего не лезло в голову. Спросить: «что мы сейчас проезжаем» было бы наибольшей глупостью.
Что мы сейчас проезжаем?
Проводница живо подскочила и, бесцеремонно сдвинув меня рукой, уткнулась в пейзаж за окном.
Росарио, наверное, или Ченнай. Который час?
Я посмотрел себе на запястье, у меня нет часов.
Ченнай, наверное, или Акюрейри!
На ее руке прямо перед моим лицом красовались часы.
У Вас же вот часы!
Эти? А они не ходят!
Зачем же Вы их носите?
Красиво! Красиво же? и она спозировала с часами.
Да, ничего, смущенно сказал я.
Знаете, колесная пара бьется о стыки рельс где-то раз в секунду. Так что если считать удары и знать время отправления, то можно прикинуть который сейчас час, и она заливисто засмеялась, согнувшись вдвое и ухватившись за мою руку, чтобы не упасть.
Я совершенно не знал, как мне себя вести и потому просто стоял и ожидал, пока она успокоится.
Ой! оборвалась она, а можно я Вас сфотографирую и немедленно начала распаковывать свою камеру.
Нет, нет, не надо, я бы не очень
Но она совершенно меня не слушала, подхватила объектив второй рукой и начала настраиваться на мое лицо. Я прикрывался рукой и неуверенно отговаривал ее от этой идеи болтаться на пленке незнакомого человека мне совершенно не обещало ни малейшей радости. Между тем она спустила затвор прямо через мою руку, и мое отступающее лицо осело на серебристой пленке.
Еще раз, коротко выстрелила та и начала трещать механизмами, переводя кадр большим пальцем.
Я выпрямился, коль скоро мой отказ все равно не возымел силы, и попытался натянуть улыбку. Вид, конечно, представляю себе, у меня был совершенно не ко двору.
Отменно-великолепно! рапортовала проводница и начала суетливо прятать камеру обратно в толстый старинный чехол, крепившийся прямо к снизу фотоаппарата, так, милый мой, что теперь?
Она осмотрелась в одну сторону, а потом в другую:
Вы уже все тут исследовали?
Более или менее, ответил я.
А я нет, озадаченно цокнула она, но тут же улыбнулась и утвердила:
Идемте!
Она взяла меня за край рукава и потянула в другой конец вагона. Я вяло сопротивлялся, отдаваясь на милость дамы с котенком за пазухой, который торчал из разреза воротника и смотрел на все оголтело и затаившись. Я, надо приметить, тоже торчал из разреза воротника и выглядел так же.
Пробежав мимо всех дверей, проводница затормозила у туалета и эффектно поделилась: «тут у нас туалет! Познакомьтесь», и улыбнулась.
Да, спасибо, кивнул я.
О! Кстати, сфотографируйте меня, пожалуйста!
На фоне двери в туалет?
Да, пожалуй, отличная идея!
И она начала распаковывать камеру. Сняла с объектива крышку, а затем скинула с шеи ремешок и вручила аппарат мне. Я совершенно не понимал, чего она пытается от меня добиться. Вместе с тем, ее беготня становилась все забавнее и забавнее и я покорялся ее просьбам, не находя возможности отвертеться, а скорее я увлекся сам.
В видоискателе был кромешный мрак. Я посмотрел на объектив, все верно, он открыт, но в глазок я ничего не вижу. Ах, да, уж какой-то совсем серый силуэт начал проступать. Я прицелился примерно и нажал на кнопку. Фотоаппарат щелкнул едва ли там что-то могло получиться.
Отменно! У Вас определенно способности! она забрала камеру из моих рук и, повертев колесиком, перевела кадр.
Благодарю!
Вы, кстати, в вагоне-ресторане не были случайно?
Абсолютно случайно, мотнул я.
А зря! Наш «шеф», ну, Вы понимаете: «ШЕФ» подает поразительный черепаховый суп! Я сама, правда, не пробовала. Но согласитесь, раздосадованная, она прикусила губу, черепаховый суп не может быть плохим?
Она заглядывала в мои глаза, и я, конечно, согласился:
Определенно, не может!
Значит, Вы попробуете?
Непременно!
Вы как к черепахам относитесь?
Эм с уважением
Попробуйте, и расскажите мне Ваши впечатления! Обещаете?
Да, так точно, обещаю!
Ну,.. я спокойна
Уже говоря эти слова, она отвернулась, переметнув свое внимание на что-то еще. Несколько мгновений она стояла, размышляя и вглядываясь в темень вагонной пустоты, а потом хихикнула и понеслась в середину. Я устремился за ней, уже безо всякого принуждения.
Подбежав к купе моего соседа, она хитро посмотрела на меня, затем приложила указательный палец к губам и тихонько надавила на дверную ручку. Дверь не поддалась. Тогда она густо задышала, сдерживая смех, и залезла в карман за универсальным ключом. Я чувствовал себя хулиганом, который с молчаливого согласия втягивается в безобразную авантюру. Рядом с проводницей я был «младшим». И мне это занравилось несусветно! Она тем временем хрустнула замочным механизмом и, налегая на ручку, образовала в дверном проеме щель.
Гы, прыснула проводница, с видом истинного гопника, дрыхнет, старая калоша.
Она прикрыла дверь, изогнула шею, поцеловала обалделого котенка в маковку промеж ушей-треугольников и в одно движение достала из нагрудного кармана блокнот и карандаш, помусолила на языке и размашисто накалякала: «Сегодня Вы самый великолепный!» Причем слово великолепный не влезало в ширину листа было загнуто своим окончанием к низу и буквы тоже поменяли размер стали меньше. Затем она сорвала лист из блокнотной пачки и пришпандорила клейкой стороной к двери старика-соседа, хорошо притерев по липкой полосе пальцем. Затем, оценив внешний вид всей двери и подмалевав кривоватую «е» в первом слове, она твердо кивнула и, конечно, теперь понятно откуда появляются эти листки на полу и повсюду.
Раздался щелчок и, обнажив свою хитрющую улыбку, проводница перевела кадр, на котором сохранилась дверь с листком и надписью поверх.
Давайте и Вас на фоне двери! она навела объектив на меня.
Я распрямился и подался поближе. Раздался щелчок и за ним затараторила трещетка перевода кадров. И я улыбался и любовался всем вокруг.
Пойдемте теперь кондуктора напугаем! захохотала проводница.
Я осекся. Хорошее настроение было застлано поверх дурным.
Нет, вырос я немного из этих штук.
Ой, не говорите глупостей! Какая Вам разница, во сколько лет становиться счастливым?
Не знаю
У Вас был велосипед в детстве? не остановилась она.
У меня?.. Не помню, откровенно говоря.
Вы не помните, был ли у Вас в детстве велосипед?
Был, наверное.
Такое ощущение, что у Вас детство было 1000 лет назад, что Вы его не помните.
У меня такое же ощущение.
Ну, вот подумайте: «был у Вас велосипед», «не было у Вас велосипеда» ну какая теперь Вам разница? Будьте счастливы сейчас в эту минуту. Ваша прежняя жизнь, Ваши прежние удачи и неудачи не мешают Вам быть счастливым в эту минуту.
Наверное так.
Да что «наверное»? Вот Вам загадка: девять раз подбрасывали монетку, девять раз она упала решкой, какова вероятность того, что и в десятый раз подкинутая, она упадет решкой?
Она скомкала губы и заглянула мне в глаза. Я смотрел ей в ответ.
Прикиньте! надавливала она, девять раз уже бросили и все решки! И чтобы десятый раз тоже решка какова вероятность?
Ну, это считать нужно, там пятьдесят на пятьдесят в первый раз, ко второму уже ноль, точка, двадцать пять, третья ноль, точка, двенадцать
Да нет же! прервала она, не надо там считать!
Я смотрел недоумевающе.
Пятьдесят на пятьдесят!!! Девять раз подкинули все решки. И перед десятым броском вероятность выпадения решки пятьдесят на пятьдесят!!!
Да, кивнул я, верно.
Не важно, что Вы выкидывали себе в прошлых бросках. Перед новым Вы чистый лист.
Она замолчала и я вместе с ней. Мы стояли и смотрели друг на друга. Мимо нас пролетали города с морями и пустынями, а относительно друг друга мы были недвижимы. И в этой паузе я просто смотрел на нее. Удивительно, человек кажется таким пустым, пока ты ничего о нем не знаешь и таким наполненным, как только с ним разговоришься. И каждый раз ты допускаешь одну и ту же ошибку: считаешь что незнакомец тебя ничем не может удивить.
Щелчок, улыбка, трещотка.
Конец пленки, посмотрела она на камеру, могу я попросить Вас об одном одолжении, помимо супа, конечно?
Слушаю, я был серьезен.
Заберите пленку, проявите ее, пожалуйста, когда появится такая возможность, и напечатайте, если получатся удачные кадры.
Она, не дожидаясь ответа, начала откручивать рычажком пленку обратно в кассету. Затем бережно раскрыла камеру и, изъяв катушку, протянула ее мне. Я молча взял и упрятал ее в карман.
Спасибо, безо всяких витиеватостей сказала она. И вдруг, улыбнувшись, добавила, и, знаете что, возьмите Глашу пожалуйста!
Она подхватила котенка за шкибот и махом вытянула из-за пазухи.
Ой, не, не, не, разулыбался я, кошка мне совсем ни к чему!
Это кот!
Кот Глаша?
Да.
Женское имя же?!
Коту-то не все ли равно? прищурилась она, красивое имя!
У Вас дети есть? перешел я в контрнаступление.
Нет.
Нет? я удивился.
Нету.
Расскажете?
Нечего рассказывать, не способна я иметь собственных детей.
В приюте взять.
Она остановилась.
Как качественно и бескомпромиссно Вы решили мою проблему, отвела она глаза.
Извините, и я уперся взглядом в пол.
Совершенно не беда! она улыбнулась обратно, кота берете?
Нет.
Почему? наш разговор начал походить на перетягивание каната.
Куда мне кота?
За пазуху.
Там уже все занято!
Берите без разговоров!
Я вообще тут с секретным заданием?
Каким же, если не секрет?
Секрет, но я скажу: я должен разобраться с этим чертовым черепаховым супом! И кот мне попортит карьеру агента.
Глаша, ты слышал этого сквалыгу? Он Вам только поможет! Этот мелкий крупный специалист по части еды!
А почему Вам его себе не оставить?
Я не могу.
Почему?! я начал наседать.
Я, возможно, не доеду до конечной станции, а она начала откручиваться и смеяться еще задорнее.
Это почему это?
По кочану!
Это не ответ! Отвечайте, почему Вы не доедете до конечной? Поезд идет без остановок!
Кота берете?
Почему не оставите себе? Он блохастый?! я распалился окончательно.
Говорю же могу и не доехать!
Так с чего же не доехать можете?
Рак у меня.
Она обмякла, опустила ресницы, водрузила на меня котенка.
Рак.
Развернулась и, пошатываясь в такт поезду, растворилась в темном вагоне, оставив за собой ссадину на моем сердце и мяуканье голодного Глаши. Я оцепеневший стоял, смотрел в пустоту и прижимал себя к живому существу.
Третье 10 часов. Баран
Я лежал на кровати и смотрел на белый потолок. Во мне было целых 9 лет. Я был счастлив и любил весь мир своим огромным сердцем, а мир в ответ каждый день открывал мне свои новые великие тайны. Солнце пробивалось через проем окна и лежало косой стрелой сквозь всю комнату и немного на стене. Свет резал глаза, но я торопился их открыть, потому что сновидения позади и предо мной вновь: красивый день, мамина улыбка, сумасшедшая беготня моего безумного толстого кота, ходившего за мной всюду по пятам. Предо мной: лужи тумана, мой старинный друг из дома напротив, кислые яблоки, соседский барашек с круглыми рогами, рассыпчатая земля под ногами, шорты и теплая куртка, грузовик с продуктами, колокольный звон дважды в день и целая жизнь!
У меня есть дерево на краю города, на которое я залезаю, чтобы увидеть мир. Мой отец помнит, как его сажали. Отец говорил, что оно было тощим и смотрело в бок, а сейчас оно носит меня на руках. Отца давно нет, а дерево придерживает меня каждый раз, пока я озираю вселенную, смотрю за горизонт.
Я встал с кровати прямо в одежде, подошел к зеркалу, заглянул в свои глаза и увидел бесконечность. Набрал воды в ладошку и сделал глоток. Старая раковина громыхала от падения каждой капли, мамина стертая зубная щетка стояла рядом с моей новенькой и лохматой. Я спрятал мокрые руки глубоко в рукава и сбежал по лестнице вниз. Сбежал, открыл дверь и остолбенел.
Все кругом было усыпано куриным пухом, будто облака спустились с неба и улеглись на нашей улице. Перья висели прямо в воздухе, ветер крутил ими и собирал из них фигуры, прибивал к углам, разбрасывал по крышам. Те пушинки, что поближе были большими и шерстистыми; которые подальше мелкие и прозрачные. Они парили на разном расстоянии от меня и были такими объемными, такими реальными, как светлячки или маленькие бабочки. Соседский баран смотрел в землю и боялся проронить слово, иногда перетаптываясь и поджимая копыто. Я смело шагнул на улицу и наступил на самый мех. Ботинок придавил подушку, я поднял глаза наверх и оказался в середине звездного дождя. Я будто летел сквозь галактики и звезды сопровождали мой полет, завиваясь, кружа. Пух сиял и освещал все вокруг, даже солнце. Я сел на корточки и посмотрел на землю близко. А потом растопырил пальцы и медленно понес две ладони к Земле. И за мгновение до того, как загнать руки в белый пухлый плотношерстный мех перед моим лицом, я вдруг остановился и подумал, что я, должно быть, все еще сплю, и если даже нет, то какая разница между сном и явью, если я могу летать сквозь галактики без крыльев и опасения остаться без этих потрясающих впечатлений, что выдумывает для меня моя жизнь.
И холодные перья налипли на мои руки, обжигая, хватаясь за меня, пристывая к пальцам и стали обращаться в воду, и я только успевал разглядывать отдельные пушинки, похожие на звезды из моей великой вселенной, в которой живу сейчас. И все кружилось, и улицы были совсем другими, и солнце искрилось, и я искрился вместе с ним. И мое дерево стало другим: седым и старым. Так я впервые увидел снег.