Впрочем, строительные работы в Доме Гундерсона велись примерно так же, как сам юный Руперт Гундерсон когда-то учился, из рук вон плохо. Все делалось крайне медленно и с большими перерывами. Во всяком случае, чести школе такое строительство явно не делало. Строители уже нарушили все крайние сроки, совершенно не считаясь с запланированными допусками, а в итоге всякая деятельность на стройке вообще остановилась. И пока что вместо новенького спортивного комплекса с бассейном мы к новому учебному году получили грязную строительную площадку, а посреди нее неприглядного вида бетонный остов, обнесенный проволочной оградой; все это ожидало теперь решения Совета Попечителей, который должен был собраться лишь в следующем месяце. Я уже предчувствую, что в этом триместре дежурным на переменах придется хорошенько следить за этой стройкой, чтобы оградить ее от проникновения нежелательных элементов.
Но на сегодня у меня запланированы другие дела. Первый день осеннего триместра для учеников «Сент-Освальдз» традиционно считается свободным, и преподаватели имеют возможность спокойно провести собрание, заняться подготовкой письменных заданий и тому подобным, постепенно погружаясь в привычную рутину без помех, конкретно связанных с занятиями в классе. Именно поэтому я пришел в школу уже в 7.30 утра и для начала выпил чаю из своей любимой кружки, а потом, устроившись за учительским столом, стал изучать свой класс примерно с тем же выражением лица, с каким Кнут[10] пытался удержать приливную волну. Да, по «Сент-Освальдз» за летние каникулы тоже явно прошла некая мощная волна, унесшая прочь все старые школьные парты с отверстиями для чернильниц и крышками, за сто с лишним лет успевшими сплошь покрыться всевозможными рисунками и надписями на латыни, по большей части прискорбно неграмотными, но полными живительного юношеского задора, который абсолютно не способен отразить обычный пластик. Мой стол, впрочем, оставили на месте, несмотря на настойчивые предложения нового директора заменить его чем-нибудь «более современным и достойным звания Мастера[11]». Насколько я могу предположить, Ла Бакфаст хотела бы поставить в мой кабинет нечто тяжеловесное, вроде того нового монстра из кедра, какой стоит теперь у доктора Дивайна, или того массивного стола из красного дерева с бронзовым письменным прибором, какой красуется в ее директорском кабинете.
Однако я просидел за своим обтерханным допотопным столом уже более ста триместров и знаю на нем каждую царапину, каждый след сигареты, потушенной о столешницу, каждое граффити. Третий ящик как заедал с самого начала, так и до сих пор заедает; а в самом верхнем ящике к задней стенке намертво прилипло что-то почерневшее, возможно, некогда это был лакричный леденец. Нет уж, с моим столом я не расстанусь вплоть до того дня, когда меня вынесут из «Сент-Освальдз» вперед ногами. Что же касается этих новых рабочих столов с пластиковым покрытием, то я уже договорился с нашим привратником Джимми Уоттом, и он вскоре переправит их в какой-нибудь другой класс, а в мой класс вернутся привычные старые парты (в настоящее время они хранятся в подвале и ждут уничтожения). Джимми, конечно, предстоит немало работы, ведь ему придется втаскивать каждую парту по узкой лестнице ко мне на Колокольню, но он обладает сразу несколькими счастливыми качествами: он добродушен и его легко совратить, пообещав всего лишь пятьдесят фунтов и выпивку в «Жаждущем школяре». Подобное вознаграждение он считает более чем достаточным.
Я осторожно, украдкой, закуриваю свою любимую «Голуаз». Запах дыма навевает грустные ностальгические мысли. Осень в этом году наступила рано; деревья в Верхнем Парке похожи на горящие факелы, да и заросли кипрея на дальнем краю игровых полей сменили ярко-розовый цвет на дымчато-белесый. Осень мое самое любимое время года, исполненное меланхолии, зрелости и прозрачного света. Но этой осенью почему-то преобладает именно меланхолия.
Господи, как же мне не хватает Эрика! Эрик был столь же неотъемлемой частью моей жизни, как запах мела, мышей и полироли у нас в Среднем коридоре. Я этого запаха почти не замечал, пока он не исчез совсем, и теперь Средний коридор благоухает цветочным дезинфектантом, а мел для классной доски давно заменили вонючим маркером. Я понимаю, что Эрика больше нет, что он ушел навсегда, однако по-прежнему надеюсь, что наткнусь на него на лестнице или в учительской и услышу знакомое: «С добрым утром, Стрейтс».
Это просто время года такое. И это пройдет. Но как же я по нему скучаю, по этому старому идиоту! Скучаю, даже несмотря на ту прискорбную историю. Хотя, возможно, скучаю я по тому человеку, каким Эрик мне казался? Каким я хотел бы его видеть? От подобных мыслей мне становится не по себе. И все-таки как ему удавалось столько лет скрывать от меня свою мрачную тайну? Однако нельзя же сбросить со счетов шестьдесят лет нашей с ним общей жизненной истории. Я ведь отлично помню его и мальчиком, и молодым человеком. Помню, каким он был до той истории с Гарри Кларком. И знаю: какой бы ужасный поступок он ни совершил, в глубине души у него рядом с гневом и тьмой всегда таились доброта и любовь.
Согласно верованиям древних греков, в царство Аида пять рек: Ахерон, река печали и горя; Коцит, река плача; Флегетон, река огня; Стикс, река гнева и ненависти; и, наконец, Лета, воды которой дают благословенное забвение. Если это так, то путь, ведущий в Аид, уже преодолен мною как минимум на четыре пятых. События прошлых лет заставили меня преодолеть огонь и воду, тьму и печаль. И теперь единственное, на что я, наверное, еще могу надеяться, это благословенный дар забвения. Рад ли был Эрик Скунс тому дару, какой приносит человеческой душе Лета? Или же наоборот боролся с течением? И что выбрал бы я, оказавшись на его месте? Забвение или вечные угрызения совести?
Надо, пожалуй, выпить еще чаю, чтобы отогнать призраков прошлого. И преградить путь Лете. Это мой излюбленный способ. Для этого у меня под столом имеется чайник, а в столе несколько пакетиков чая и одноразовых упаковок ультрапастеризованного молока. Заварочным чайником я никогда не пользуюсь. Пить чай я всегда предпочитал из своей сент-освальдовской кружки. До недавнего времени и кружка Эрика по-прежнему стояла в буфете у нас в учительской, но в конце прошлого триместра я заметил, что ее оттуда убрали. Еще одной вещью, напоминавшей мне об Эрике, стало меньше. А может быть, кому-то из наших новых уборщиков просто приглянулась его кружка с принцессой Дианой?
Приготовив себе чай, я снова уселся за стол, поджидая Джимми, и, услышав стук в дверь, был совершенно уверен, что увижу за «мраморным» стеклом его круглую физиономию.
Войдите, сказал я, и, к моему удивлению, в класс ввалилось сразу несколько человек, причем один из них был облачен в нечто невероятное розовое, жуткого неонового оттенка; такую вещь наш Джимми никогда бы не согласился на себя надеть.
Это, разумеется, была все та же хорошо мне знакомая четверка: Сатклифф, Аллен-Джонс, МакНайр, а также Бенедикта Уайлд она же мальчик Бен, с которой (или с которым?) они подружились в прошлом году, хотя она и была на год их старше и теперь училась уже в «старшем шестом», то есть выпускном, классе, а они пока еще только в пятом. Все «Броди Бойз»[12] были, разумеется, не в школьной форме, и, конечно же, именно Аллен-Джонс красовался в той кричаще-розовой майке, на которой еще и имелась загадочная надпись: ПО СРЕДАМ МЫ ВДРЕБЕЗГИ РАЗНОСИМ ПАТРИАРХАТ. Может, это шутка такая? подумал я и промолчал. Должен признаться: школьный юмор претерпел весьма сильные изменения по сравнению с теми куда более солнечными и куда более простыми временами, когда ученики развлекались незамысловатыми стишками на латыни, по-английски звучавшими как полнейшая абракадабра: Цезарь к чаю варенье имел, Бруту же крыса досталась[13]
Пожалуй, узнал я их не с первого взгляда. Мальчишка без школьной формы все равно что домашний кот в ночи; он, как и кот, держится куда более независимо и даже игриво и выглядит куда более чужим, чем днем. И потом, конечно же, мои мальчики здорово выросли: с ними так всегда после каникул. Впрочем, Аллен-Джонс по-прежнему выглядит мальчишкой по сравнению со своими повзрослевшими приятелями. А Бен давно уже принятая в общество «Броди Бойз» сделала себе новую и очень короткую стрижку, которая наверняка вызвала бы у этой «Просто-Джо» пароксизм недовольства.
При виде столь представительной делегации я поставил кружку с чаем на стол и встал, хотя для светского визита было все еще слишком рано, часы показывали только 7.45. А тот факт, что все «Броди Бойз» были без формы, свидетельствовал: они неким образом постарались позабыть, что первый день осеннего триместра предназначен исключительно для преподавателей.
Доброе утро, сказал я.
Доброе утро, сэр. Аллен-Джонс всегда был у них спикером. Но сегодня вид у него был какой-то неестественно серьезный. На мгновение у меня мелькнула ужасная мысль: что-то случилось с Тайлером он, единственный из «Броди Бойз», сегодня отсутствовал. Но потом я вспомнил, что вся семья Тайлера уехала на лето в израильский кибуц, а самого юного Тайлера следует ждать в школе лишь к концу этой недели. Наверное, мысли мои все еще были заняты стариной Скунсом, но я уже догадывался, что произошло нечто очень нехорошее.
Что случилось? спросил я. У вас какие-то неприятности? В любое другое время я бы, возможно, добавил еще какое-нибудь веселое и не совсем приличное латинское выражение, но, глядя на их серьезные лица, решил, что в данный момент это было бы совершенно неуместно. И я снова подумал о Тайлере. Столь много бед уже постигло нашу школу, что мысль о возможности потерять еще одного из моих дорогих мальчиков заставила мое сердце тревожно забиться. А в груди вновь пробудилось знакомое ощущение некоего призрачного пальца, который иногда начинал двигаться где-то на уровне третьей пуговицы жилета это было одно из неприятных напоминаний об инфаркте, два года назад надолго уложившем меня в постель. Да в чем же дело? воскликнул я как-то совсем уж нервно.
Аллен-Джонс быстро переглянулся с остальными. Бен кивнула. Сатклифф остался недвижим; он вообще показался мне каким-то невероятно бледным с другой стороны, при такой рыжей шевелюре у него и цвет кожи соответствующий, причем вне зависимости от времени года, так что иной раз может показаться, что он всю жизнь провел в глубокой пещере. А тот призрачный палец все продолжал осторожно продвигаться вверх по направлению к сердцу, и больше всего мне хотелось спросить, жив ли Тайлер, но произнести столь страшный вопрос вслух я не решался. Как известно, дай своему страху голос, и страх обретет реальную форму. Как тот lupus in fаbula[14].
В чем дело? снова спросил я охрипшим от волнения голосом.
Сэр, сказал наконец Аллен-Джонс, мы вроде бы нашли чей-то труп.
Глава вторая
(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 4 сентября 2006 года
Некоторое время у них ушло на то, чтобы изложить все достаточно связно. Аллен-Джонс, к моему сожалению, никогда не умел излагать свои мысли коротко и ясно, а уж сразу перейти к сути дела и вовсе был не способен. И потом, остальные постоянно вмешивались, добавляя всякие ненужные подробности, и в этой круговерти вставных эпизодов основной сюжет попросту терялся.
Если коротко, то суть истории такова. Желая отметить начало учебного года, эти юные хулиганы задумали некий розыгрыш. У меня даже сомнений не возникло, что их план если бы, конечно, он осуществился стал бы одновременно и весьма остроумным, и довольно разрушительным. Их, разумеется, давно уже соблазнял вид недостроенного и оставленного без присмотра Дома Гундерсона стройка велась вдали от школы, за игровыми полями, но недалеко от нее был боковой вход на школьную территорию, так называемая Калитка Привратника, получившая свое название в давние времена, когда возле нее еще жил в своем домике настоящий привратник, ибо Совет Попечителей, приняв решение временно приостановить строительные работы, велел всего лишь обнести площадку изгородью из проволочной сетки.
Мы попытались туда пробраться, рассказывал Аллен-Джонс. Нам хотелось начать новый триместр с какой-нибудь настоящей, классической, шутки. Ну, помните, как однажды «младшему шестому» удалось поставить автомобиль «Моррис Майнор» на крышу физического кабинета? (На самом деле это был не «Моррис Майнор», а «Мини-Купер», и мальчишки загнали его не на крышу кабинета физики, а всего лишь на теннисную площадку, но я решил пока что пропустить это преувеличение мимо ушей. Самое главное эта проделка давно стала школьной легендой и вошла в историю «Сент-Освальдз», так что мои «Броди Бойз», естественно, воспринимали ее как некий вызов собственной сообразительности и изобретательности.)
И какую же «классическую» шутку вы задумали? осторожно поинтересовался я. Только, пожалуйста, не говорите, что вы украли подъемный кран.
Бен, переглянувшись с остальными, тоже осторожно заметила:
Не совсем так, сэр.
О господи!
И вообще это была моя идея, сказала Бен, которая теперь смотрела на меня с мятежной непокорностью. Насчет ее авторства я ничуть не сомневался: эта девочка (или все-таки мальчик?) всегда была на редкость умна и сообразительна. Хотя в данный момент мне бы не хотелось вдаваться в детали
Но, сэр, ей-богу, все вышло бы просто классно! встрял Аллен-Джонс, сверкая глазами от возбуждения. Честно говоря, если бы нам это удалось, то история с «Моррис Майнор» выглядела бы сущей ерундой.
Остальные дружно закивали. По-моему, им было страшно жаль, что ничего не получилось. Теперь уже, должен признаться, в голову мне стали приходить мысли о том, что сутью якобы неудавшейся шутки и была сама эта история, задуманная, чтобы поставить меня в дурацкое положение, сделать жертвой их розыгрыша. Однако поведение «Броди Бойз» по-прежнему было весьма необычным, и я отказался от подобных подозрений.
Итак, вы попытались туда проникнуть, и что именно там случилось? спросил я.
Мы обнаружили, что в одном месте проволочная сетка прорвана, сказал Аллен-Джонс, и пролезли в это отверстие, решив, что начало положено и можно приступить к дальнейшим расследованиям. Совсем рядом с дырой оказалась огромная куча всякого мусора, земли и камней, которую, наверно, должны были вывезти, а за ней как раз и оказалась та великолепная Зияющая Дыра
Бассейн Гундерсона, быстро пояснил МакНайр.
Я, собственно, уже и так догадался. Бассейн начали строить как раз неподалеку от Боковой Калитки, в той части школьных игровых полей, которая после сильных дождей часто бывает затоплена. А после того, как экскаватор выкопал там яму, соответствующую своими размерами будущему плавательному бассейну и вскоре заполнившуюся водой, образовавшийся «пруд» начал собирать неплохой урожай три магазинных тележки, детский скутер и великое множество консервных банок, бутылок и прочей дряни. И вот сегодня утром там, значит, оказалось и еще кое-что.
Это там вы обнаружили тело? тихо спросил я.
Они опять дружно закивали; шутить им явно больше не хотелось.
Вернее, нечто похожее
Видимо, из-за дождей груда мусора сползла в вырытый котлован, заодно обрушив и часть его берега и обнажив нечто похожее
на человеческие останки, за всех договорила Бен.
Я только вздохнул:
Наверное, нам лучше вместе сходить туда и посмотреть.
Я давно уже отринул все мысли о шутках и розыгрышах. Слишком уж серьезны были лица этих детей, слишком страшной была тема нашего разговора. Я встал, аккуратно поставил чашку на стол и стал машинально напяливать свою мантию, которая, как всегда, висела за дверью. Примерно так престарелый рыцарь привычно облачается в свои боевые доспехи. В мантии я чувствовал себя совершенно готовым к дальнейшим действиям. И, чувствуя, как болезненно екает мое сердце, словно готовое вот-вот оторваться и куда-то упасть, я решительно двинулся через игровые поля точно знаменосец во главе крошечного войска, в котором уже погиб каждый десятый.