Эмма больше не навещала Хосефу и страдала от этого. Когда-нибудь заглянет повидаться с ней; но о Далмау его бывшая невеста и так кое-что знала. Об успехе выставки его рисунков trinxeraires услышала в таверне, куда временами ходила завтракать вместе с Дорой перед тем, как обе отправлялись на работу. В кафе и в тавернах кто-нибудь нередко читал газету вслух, чтобы неграмотные, коих было большинство, тоже находились в курсе событий. Тот добровольный чтец однажды наткнулся на заметку о том, что в Обществе художников Святого Луки открыта выставка рисунков молодого многообещающего художника из Барселоны по имени Далмау Сала, который «живописует душу своих моделей», с пафосом прочел грамотей.
«Грустные получаются души», посетовала Эмма и подняла чашку с кофе, будто чокаясь с солнцем.
Жениха она не нашла, даже не искала, да и не собиралась, хотя речи Доры не давали ей покоя. Зато обрела старого Матиаса, время от времени поставлявшего цыплят и кур в «Ка Бертран»; он появился, как всегда, нагруженный корзинкой с птицами. Было это на слиянии улицы Арагон с Пасео-де-Грасия, где недавно на мадридской ветке построили железнодорожную станцию. Здание в стиле модерн, казалось, поглощали стоящие рядом дома, куда более высокие, так что народ, ничтоже сумняшеся, сравнивал его с общественным писсуаром. Матиас болтал с возницей одного из экипажей, которые выстроились рядом в ожидании пассажиров, сходящих с поезда; Эмма же пыталась именно здесь пересечь улицу Арагон: по железнодорожным путям пройти было труднее, чем по улице, тянущейся поперек откоса наподобие моста.
Девушка пыталась избежать встречи со стариком. Матиасу ни разу не удалось продать ни курицы, ни цыпленка в столовую Бертрана. Как только он появлялся со своей корзиной, Бертран звал Эмму, та рассматривала птиц, обнюхивала их и отвергала. В конце концов старик обратил все в шутку и, когда появлялся в столовой, направлялся прямо к Эмме, бегал за ней по кухне и заднему двору, пытаясь убедить, что его товар первосортный. «Эти хорошие, клянусь». Бертран не вмешивался, только посмеивался над стараниями Матиаса и непреклонностью Эммы. «Только что из Галисии, да ты хоть взгляни на них». Порой Эмма поддавалась на обман, подходила понюхать, морщила нос, строила кислую мину и клялась себе страшной клятвой никогда больше не верить старику. «Какая нежная сеньорита Эмма!» с укором произносил Матиас, прекратив беготню и распивая вино с Бертраном.
Завидев вокзал, Эмма ускорила шаг; может быть, именно это, легкая походка статной женщины, заставило возниц обратить к ней взоры, будто бы жаркий, застоявшийся, тяжелый воздух конца лета вдруг пришел в движение.
Сеньорита Эмма! раздался голос старика. Эмма не знала, что делать: Матиас был знаком с Бертраном, наверняка заходил в столовую, слышал о том, что случилось, даже, возможно, видел рисунок. Сеньорита Эмма! окликнул он еще громче.
Люди стали оглядываться. «Кажется, вас зовут», какая-то женщина пальцем показала назад, за спину Эммы, которая в итоге остановилась и обернулась к Матиасу.
Чего тебе? нехотя пробурчала она.
Старик не ответил, пока не оказался рядом.
Хотел поздравить тебя, девочка, с тем, что ты ушла от хиляка Бертрана. Взглянув на лицо Эммы, старик расплылся в улыбке, показав редкие черные зубы, и пустился в объяснения. Ты никогда не сдавалась. В других местах я обычно уговаривал людей. Сунешь в руку тому, этому и они, поди, не станут приглядываться. Ты никогда ничего у меня не просила.
Куры у тебя неважные, признала Эмма.
Но и не такие плохие. Матиас замахал на Эмму руками, будто защищаясь. Никто не умер, даже не заболел от моих кур и цыплят. Если хорошо приготовить, никто не жалуется. Думаешь, если бы что-то такое случилось, я бы все еще торговал ими на улицах? Люди знают, что куры не первой свежести, потому и дешевые. Кто бы стал продавать хорошую курицу за полцены?
Эмма не могла не согласиться. Покинув столовую и дом дяди Себастьяна, она поневоле стала питаться продуктами, которыми раньше побрезговала бы. «Хочешь вкусненького иди в Континенталь, в Мезон Доре или в другой какой шикарный ресторан. Чего ты от меня требуешь за шесть сентимо?» распекал ее хозяин постоялого двора, когда она пожаловалась на то, что зелень вялая. Ее так и подмывало сказать, что есть столовые, где за качеством продуктов следят, но ведь она не могла с уверенностью утверждать это относительно «Ка Бертран». Да, она ходила с хозяином за покупками, но скорее затем, чтобы ему не продали скверный товар по высокой цене. В большинстве случаев Эмма не знала, откуда взялись продукты, которые варились или жарились на кухне Эстер.
И когда ты не смотрела, вывел ее из задумчивости старый Матиас, Бертран покупал у меня курочку-другую. Эмма так широко раскрыла глаза, что веки слились с бровями. Матиас вновь улыбнулся, выставив напоказ с полдюжины кривых, почерневших зубов. Честное слово!
Нет! не верила Эмма.
Да! утверждал старик.
Вот ведь сукин сын этот Бертран. Значит все было для отвода глаз? Ты бегал за мной по кухне и по двору, я отмахивалась а после этот козел покупал у тебя кур?
Нет, возразил Матиас. Я бы даром отдал моих кур твоему хозяину, только чтобы побегать за тобой, как в прежние времена. (Эмма снова впала в изумление.) Девочка, много ли красоток, таких, как ты, позволят противному, беззубому старику подойти к себе ближе чем на три шага?
Эмма покачала головой.
Хочешь за мной приударить?
Нет, нет, нет, возмутился Матиас. Как можно приударять за богиней? Дышать одним воздухом с тобой для меня достаточно.
Эмма слегка склонила голову набок и улыбнулась.
Пошловато, но красиво, признала она.
Богиням по нраву кофе? осведомился Матиас. Эмма сделала гримаску. Оршад? На этот раз Эмма громко фыркнула. Может, мороженое?
Ладно, подумала Эмма. Мороженое подойдет.
Идея была безумная, но Матиас ее убедил. Так ей ни к чему жених, который встречал бы ее с работы, и не нужно постоянно быть начеку, опасаясь, что какой-нибудь негодяй ее изнасилует. С другой стороны, с тех пор как Эмма сбежала из магазина тюфяков, она так и не смогла найти работу.
Но ты не будешь хватать меня за задницу? спросила она Матиаса, взвесив его предложение. Иссохшее лицо старикана заметно помрачнело. Даже не вздумай! воскликнула Эмма. Матиас развел руками с таким простодушием, будто Эмма проникла в его тайные помыслы. Пошел ты к черту!
Клянусь, я тебя и пальцем не трону! обещал старик, даже не дав Эмме повернуться.
Она оглядела торговца с ног до головы: настоящий мешок костей.
Я тоже клянусь: не сдержишь слова яйца тебе оторву, и
Думаю, прервал ее Матиас с наигранным страхом, сгорбившись и выставив руки перед собой, этого достаточно, чтобы выбросить из головы всякие дурные помыслы.
Помыслы! Да, уж их, пожалуйста, изгони тоже! Потому что, если я увижу, как ты пускаешь слюни, глядя на меня, я оторву тебе
Знаю, знаю, заторопился он. Даже глядеть не буду!
Так они пришли к соглашению. Матиас обязался платить ей третью часть дохода, какой они получат с каждой проданной курицы или цыпленка.
Мы будем ходить по отдельности? поинтересовалась она.
Думаешь, я тебя нанял за красивые глаза? насмешливо осведомился старик. Эта корзина уже давно для меня тяжеловата. Он взвесил корзину на руке и протянул Эмме. Ходить будем вместе, ты с корзиной, с улыбочкой и вот с этим Он изобразил округлости Эмминого тела, но, когда та вздернула подбородок и смерила его взглядом, тотчас осекся. Ну а я привнесу свой опыт.
Они без труда толкнули четырех кур, которые были в корзине. Две галисийские, из тех, что именовались «постными», хотя в Барселону они прибыли жирными, сетовал Матиас; одна русская, тоже тощая, и последняя из Картахены. Трех они продали кухаркам из богатых домов, перехватив их по дороге на рынок; они тоже получали свою выгоду, разницу между реальной ценой за птицу и той, которую назначал Матиас в зависимости от покупателя, как правило, примерно половину стоимости. К тому же Матиас, ничуть не стесняясь, выписывал квитанцию, исходя из рыночной цены. «За русскую куру из постных, писал он дрожащей рукой на клочке оберточной бумаги, три песеты. М. Польеро». Ставил закорючку и получал две песеты, какие просил за курицу в этот раз.
Последнюю курицу, вторую из постных галисийских, которые некогда были жирными, они всучили непосредственно хозяйке, хорошо одетой даме, выступающей в сопровождении служанки, которая улыбалась Матиасу, пока Эмма нахваливала птицу. Наконец убедила покупательницу, продемонстрировав живые глаза и чистые перья куры. «Две песеты», хотела назначить она, но Матиас, стоявший позади, ее поправил:
Две с половиной! И вы выгадываете полторы, сеньора.
После этой продажи утро подошло к концу. Матиас пригласил Эмму пообедать, но она отказалась, сославшись на то, что это не входит в ее обязанности. Матиас согласился, но пытался ее вразумить, напомнив, что ей нужно еще многому научиться. Тут пришлось согласиться Эмме. У нее возникло много вопросов. Хорошо, она с ним пообедает, но только в столовой, ни в коем случае не у него дома. Ему это и в голову не приходило, заверил старик. Они пешком направились к Парку, рядом с которым располагался приют, где Эмма провела свою первую ночь вне дома дяди Себастьяна.
На юге, за кольцом, образованным железнодорожными и трамвайными путями, Парк граничил с зоной чудовищно хаотической застройки, которая выходила к морю. Там располагались, без какого-либо видимого порядка или разумного плана, вокзал, именуемый Французским, поскольку поезда оттуда отправлялись в эту страну; арена для боя быков Барселонеты; бедный квартал, поделенный на квадраты улицами, стремящимися к морю; порт и постройки, с ним связанные: пакгауз, таможня, Пла-де-Палау, торговая биржа, молы и склады для товаров, два газоперерабатывающих завода, кладбище
Они обедали в большой столовой, из тех, что назывались «круглыми столами»; столы там были огромные, не обязательно круглые; люди приходили и садились за них, если было свободное место. Меню одно для всех, дешевое блюдо дня за шесть сентимо; заплатив их, каждый мог разделить с другими липкую грязь, покрывающую столы и пол, жир, который, казалось, висел в воздухе, и запахи, которые Эмма была не в состоянии распознать.
Старик и его новая работница нашли себе место, сопровождаемые наглыми взглядами, шепотками, даже свистками и бесстыдными предложениями: их окружали матросы, докеры, железнодорожники и всякий подсобный персонал, народ в большинстве своем грубый. Матиас поднял руку и с победоносным видом поприветствовал всех. Возмущенный ропот Эммы заглушили аплодисменты и здравицы, а потом каждый занялся своим делом, то есть продолжил поглощать пищу.
Примечания
1
Замок трех драконов (Castell dels Tres Dragons) сегодня в нем расположен Зоологический музей Каталонии. Здесь и далее примеч. перев.
2
Дом Амалье (Casa Amatller) называется по имени владельца, кондитера Антонио Амалье, который и заказал реконструкцию дома архитектору Пуч-и-Кадафалку.
3
Школа живописи, архитектуры и прикладных искусств в Барселоне.
4
Беспризорники (каталан.).
5
Запеченная треска, каталонское блюдо.
6
Пиаристы католический монашеский орден, занимающийся обучением и воспитанием детей и молодежи; другое название пиары. Название произошло от Scholaе piaе («Благочестивые школы»).
7
Ильдефонс Серда-и-Суньер (18151876) испанский градостроитель, автор проекта расширения Барселоны.
8
Маристы члены монашеской общины Малых братьев Девы Марии, один из членов которой основал Институт школьных братьев маристов; салезианцы монахи, принадлежащие к Обществу Святого Франциска Сальского; занимались бедными детьми и юношами, предоставляя им кров над головой, образование, проводя катехизацию и готовя ко взрослой жизни.
9
Крем-суп из речных раков по-французски (фр.).
10
Рейнский лосось (фр.).
11
Говяжья вырезка а-ля Ришелье (фр.).
12
«Els Quatre Gats» (каталан.) богемное кафе в Готическом квартале Барселоны, созданное по подобию кафе с тем же названием в Париже. Здание было снесено во время правления Франко и восстановлено в 1970-е.
13
Имеется в виду парк Сьютадела, «Цитадель», разбитый на месте снесенной крепости в 1869 году и несколько десятилетий остававшийся единственной зеленой зоной в городе.