Я, как мне кажется, не самый плохой человек и точно был хорошим ребенком. Меня близкие любили, и я их любил, заботился о них, рисовал открытки, читал с табуретки стихи, писал про семью в стенгазете, гордился, ценил, но в тот момент, когда я услышал о бабушкином несчастье, темная сила затоптала все ростки добродетели на поверхности моей души.
«А что будет с моими деньгами, если» Я возненавидел эту мысль, как только она появилась, и загнал ее в самый дальний угол моей головы, но и оттуда она сверкала пурпурно-фиолетовым. Нет, я, конечно, переживал, даже плакал, но мысль-то проскочила. Мне стало очень стыдно, мерзко и противно из-за ее рождения. Ох уж эти метания порядочного человека, которые на корню убивают возможность спокойного совершения непорядочных поступков!
На мое и общее счастье, скоро выяснилось, что жизни бабушки ничего не угрожает, и я вновь начал ощущать себя достойным сыном своих родителей, пока опять же не подслушал разговор о потенциальных проблемах с бабушкиной памятью после случившегося.
Пока речь шла о жизни и смерти, свет во мне, разумеется, побеждал тьму, и я, конечно, не думал о деньгах, если не считать самого первого мгновения. Но вот теперь дьявол занялся мною всерьез, и он был в мелочах, точнее, в мелочи.
Я живо представил себе, как здоровая и невредимая бабушка возвращается домой, все счастливы, она все помнит, кроме своего долга. Воспаленное воображение нарисовало мне именно такую картину частичной потери памяти. «Лучше она бы что-то другое забыла, например про тройки в четверти или про разбитую вазу, но ведь не вспомнит именно про деньги, уж я-то чувствую». Пару дней я провел, детально изучая амнезию по имевшейся в доме медицинской литературе. Обретенные таким образом знания меня не порадовали. Настроение ухудшилось до предела.
Ждать исхода не представлялось возможным, и я напросился на визит в больницу. Разумеется, признаваться в своих страхах у меня в планах не было, но как-то прояснить ситуацию с бабушкиной памятью хотелось.
По дороге я провел разведку.
Папа, а что, бабушка может про меня совсем забыть? полным трагического сочувствия голосом поинтересовался я у хорошего врача.
А что ты натворил? без тени сомнения в причинах моей сентиментальности отреагировал хороший отец, знавший, с кем имеет дело.
Я ничего, просто так спросил. Изобразить научный интерес мне, очевидно, не удалось.
Ты не волнуйся, я, если что, про тебя напомню.
После этих слов я замолчал до самой палаты.
Ну вот вы зачем ребенка в больницу притащили? Бабушка была достаточно бодра.
Сам вызвался, порадовал папа.
Спасибо, Сашуль, мне очень приятно, как дела?
А вот мне не было очень приятно. Вновь на меня напали стыд и самобичевание.
«Спроси, спроси ее про дни перед больницей», шептал в ухо внутренний демон, державший в руках коньки, на которые я собирал деньги.
Хорошо, выдавил я из себя.
Очень твоей памятью интересовался, огрел дубиной меня и демона смеющийся отец.
Я мгновенно вспыхнул.
Моей памятью? удивилась бабушка.
Я ненавидел себя, весь мир, деньги, коньки, копилки и особенно папу.
Ага, вероятно, рассчитывает, что ты о чем-нибудь забудешь, уж слишком тревожный голос у него был, когда спрашивал. Отец упивался моментом, не подозревая, что его предположение диаметрально противоположно истине.
Слушай, а может, у меня и правда с памятью проблемы? Саня, напомни, что я должна забыть? Я не буду ругать, просто я и правда грехов за тобой не помню последнее время.
Если бы я тогда знал, что такое сюрреализм, то точно бы охарактеризовал ситуацию этим словом.
Ты ничего не должна забыть! Я правда просто так спросил, когда услышал про болезнь! Я же все изучаю! Я уже почти рыдал, но это была правда, я практически жил внутри Большой советской энциклопедии, если вдруг узнавал о чем-то новом.
Да ладно, успокойся ты, ну забыла значит, забыла, считай, что тебе повезло, с улыбкой на лице попыталась успокоить меня бабушка.
На этой фразе даже демон внутри меня начал смеяться. Я же просто был готов взорваться на месте. «Повезло?!»
Я пошел в туалет, прикрывая свой отход, произнес я дрожащим голосом, полным обиды и разочарования.
«Деньги зло. Я тону во вранье. Я больше никогда, никогда» и далее целый список, заканчивающийся клятвой не давать в долг более, чем готов потерять. Вот такие мысли крутились в моей голове всю дорогу из больницы домой.
Вечером папа сдал мне мелочь, как это периодически происходило весь последний месяц, и спросил:
Когда копилку-то разбиваешь?
Мне стало совсем нехорошо. В списке «никогда более» ложь находилась на первом месте, а рассказать отцу о судьбе накоплений в нынешних обстоятельствах означало бы катастрофу. Редко когда так ясно осознаешь полную безвыходность своего положения.
Похолодевшими губами я пролепетал:
Я ее уже разбил, так что мелочь больше не нужна, спасибо.
О как, и сколько насобирал? не отвлекаясь от книжки, поинтересовался отец.
Его равнодушие так диссонировало с бурей, бушевавшей внутри меня, что мне казалось, этот контраст осязаем и виден невооруженным взглядом, как парашют Штирлица в известном анекдоте.
Двенадцать рублей. Обреченность чувствовалась в каждом слове.
Куда дел?
Я как раз в тот момент читал «Колодец и маятник» Эдгара По. В рассказе инквизиция создала комнату, стены которой сжимаются, загоняя жертву в бездонный колодец.
В долг дал, выполз ответ.
«Господи, если он не спросит кому, я обещаю тебе ну, в общем, все обещаю, что хочешь!!!»
Кому? Папа отвлекся от книги и посмотрел на меня с неподдельным любопытством.
Бога нет. Ох. Я опустил глаза, обмяк, усох и начал сознаваться:
Баб
И вдруг зазвонил телефон. Я рванул к нему, как раб с плантации:
Але!
Саня, это бабушка, папа дома? И, кстати, не забудь у меня свои двенадцать рублей забрать, когда в следующий раз придешь.
Да мне не горит. От моих щек в тот момент можно было прикуривать. Пап, тебя.
За время папиного разговора я стремительно почистил зубы, разделся, лег спать и, понимая, что не засну, стал учиться изображать спящего. Папа так и не заглянул. Я вошел в роль и вырубился.
Эпилог
Через два дня я заехал к бабушке, забрал деньги, положил их в варежку, которую немедленно оставил в трамвае. Я не удивился и не расстроился. В графе «Уроки» стояло «Оплачено».
А рассказ этот о бабушкином великодушии и такте. Именно эти качества, к сожалению, все реже и реже встречаются в людях.
Prada и правда
Как всегда, трагикомедия о любви с высокодуховным финалом
Обсуждали тут с коллегами CRM. Кто не в курсе, это такая система работы с клиентом, когда ты знаешь о нем все, а информацию собираешь покруче товарищей с Лубянки. Вспомнил чудесную историю времен моего доблестного безделья у Dennis Beloff. Год две тысячи четвертый. Мы продавали одежду. Дорогую. Я гордо значился бренд-директором всей группы компаний и кроме всего прочего отвечал за выращивание и полив клиентов.
Однажды в какой-то из бутиков пришел потенциальный плодоносящий кактус. Мне сообщили о подозреваемом в наличии денег субъекте, я провалился из офиса в зал и начал товарища обхаживать. Тот без удивления рассматривал костюмы по пять тысяч долларов, чем подтверждал результаты первичного диагноза, поставленного продавцом.
В общем, он кое-что выбрал, я с ним разговорился, кактус был уже почти в горшке, и я предложил ему заполнить карточку клиента, чтобы получать от нас скидки, бонусы и поздравления с удачно сданными анализами, так как о них мы будем знать все.
Иван Иванович Шнеерсон (звали его не так, но ключевую интригу ФИО я сохранил, имя и отчество русские, дублирующиеся, фамилия богоизбранная) при словах «карточка клиента» изменился в лице, как будто я следователь и предложил ему заполнить явку с повинной. Через пару месяцев, беседуя с Иван Ивановичем после его очередной покупки, я узнал причину этой метаморфозы.
Наш герой был добротным еврейским мужем. Два экзистенциональных «никогда» бесконечно бунтовали в его голове, но победить их не представлялось возможным. Он бы никогда не бросил жену и никогда бы не смог оставаться окончательно верным. Отсюда переживания, расстройства желудка и провалы в тайм-менеджменте. Более того, г-н Шнеерсон входил в тот мужской возраст, когда временных подруг ночей суровых уже бессовестно удерживать только на голом энтузиазме. Ему было за пятьдесят.
Подозрения, что он не Ален Делон и тем более не Рон Джереми, посещали его все чаще, и ощущение несправедливости по отношению к своим любовницам он пытался сгладить подарками, но вел в голове невидимый баланс всех этих пожертвований, чтобы все более-менее поровну, а главное, чтобы общая сумма поступков и реальных денег хоть как-то соотносилась с его оцифрованной любовью к жене. Интеллигенция.
Баланс видел только сам г-н Шнеерсон и его совесть. Остальные участники данного невидимого документа убили бы его автора, узнай что они попали в такой неоднозначный список.
Проведя очередную сверку, Иван Иванович повез г-жу Шнеерсон в Милан. Причем не как обычно на распродажи, а прямо-таки в сезон. Ноябрьский Петербург уже грязно белел, а в Милане было тепло, красиво и дорого.
Ольга Сергеевна с пониманием относилась к особенностям, следующим из фамилии Шнеерсон, а проявление щедрости так вообще воспринимала как неожиданный луч солнца в том же самом ноябре.
И вот зашла наша семейная пара в дорогой бутик. Ольга Сергеевна налегке и Иван Иванович на изрядном «тяжелеке». Его давили бесконечные пакеты и страх окончательной суммы.
Я сумку, и все, сказала Ольга Сергеевна.
Сумку выбрали быстро. Иван Иванович протянул карту и паспорт для оформления tax free. (Война войной, а обед по расписанию.)
Русскоязычный продавец покопался в компьютере и отрубил г-ну Шнеерсону голову:
Ну как вам покупки, которые вы сделали в сентябре, все понравилось?
Голова Иван Ивановича покатилась из магазина, но на ее месте, к несчастью, выросла новая, и прямо в нее смотрели красные бесчувственные окуляры Терминатора Т-800 по имени Ольга Сергеевна.
А я не знала, что в сентябре ты был в Милане.
Иван Иванович проглотил утюг, пакеты стали в десять раз тяжелее, мозг отчаянно пытался найти выход. Выход был найден в молчании, прерванном вопросом Т-800 продавцу:
Вы ничего не путаете?
Г-н Шнеерсон читал про йогов, передачу мыслей и вообще смотрел «Матрицу», как там граф Калиостро ложки гнул. Он собрал все свои извилины в копье и метнул его в мозг продавцу. Оно со свистом пролетело в пустой голове исполнительного товарища, который сдал Иван Ивановича со всеми органами:
Нет-нет, у нас же система вот, был шестнадцатого сентября, купил две женские сумки.
Утюг в животе заботливого любовника начал медленно, но верно нагреваться.
Какая прелесть, если я не ошибаюсь, в сентябре ты летал с партнерами в Осло на какую-то встречу.
Изнутри г-на Шнеерсона запахло жареным. Как, впрочем, и снаружи.
Хотел сделать тебе сюрприз и заехал, пока были распродажи, чтобы купить подарки на Новый год тебе и Сереже (сын), ну и стыдно стало, что экономлю, не стал тебе говорить.
Смотреть на Ивана Ивановича было очень больно. Он из последних сил играл человека, стыдящегося своей жадности. В сентябре он и правда был в Милане, и правда из жадности. Одна из его пассий была выгуляна по бутикам, так как в балансе г-на Шнеерсона на ее имени значился zero.
Ванечка, а зачем Сереже на Новый год женская сумка?
Остывающий утюг вновь раскалился.
«И правда старею», подумал про себя гений махинаций.
Я его Оле купил, (девушка сына).
И где они сейчас, эти щедрые подарки?
В офисе, и кстати, это, конечно, только часть из подарков, так, безделушки.
Счет Иван Ивановича был большой, но очень чувствительный. Как и сердце. Оба в этот момент расчувствовались.
Ванечка, Новый год в этом году для тебе настанет сразу, как мы вернемся. Чего ждать! Молодой человек, а покажите, пожалуйста, какие сумки купил мой муж.
Одной уже нет, а вторая вот, пустоголовый продавец продолжал сотрудничать с полицией и указал на какой-то зеленоватый кошмар.
А это кому, мне или Оле? спросил Терминатор, внимательно изучая болотного цвета изделие.
Сумка была не только бездарна, но, как говорят, чуть менее чем самая дешевая в данном магазине. Именно сумки Иван Иванович купил тогда сам, как бы сюрпризом, пока его временное развлечение грабило Габану.
Оле, прожевал Иван Иванович.
Хорошего же ты мнения о ее вкусе! Интересно, что ты мне купил. Спасибо, пойдем.
Из Милана семейная пара должна была поехать во Флоренцию и потом домой в Петербург. Ивану Ивановичу вживили чип и посадили на цепь сразу при выходе из бутика.
Он вырвался только в туалет, позвонил помощнице и сказал срочно позвонить в бутик, визитку он взял, найти идиота-продавца, отложить чертову зеленую сумку, прилететь в Милан, купить ее и еще одну на ее выбор, но подороже, снять все бирки и чеки, срочно вернуться и положить все это ему в шкаф в офисе.
Ошалевшая помощница видела и слышала всякое, но такое несоответствие мышиного писка своего шефа и сути вопроса понять не могла. Тем не менее утром следующего дня рванула в Милан и исполнила все указания.
В Новый год Иван Иванович вручил своей жене темно-синюю сумку, внутри которой лежали серьги с сапфирами. Большими, незапланированными сапфирами. Также он передал Сереже сумку для Оли и конверт самому сыну. Ольга Сергеевна еще раз посмотрела на безвкусный подарок и скептически покачала головой.
Вечером Т-800 примерил серьги.
Дорого?
Ну да взгрустнул Иван Иванович. Исключительная порядочность в своей беспорядочности обошлась нашему герою в сумму убийственную для рядового российского Ивана Ивановича и ментально неприемлемую для абсолютно любого Шнеерсона.
За все, Ванечка, нужно платить, особенно за доброе сердце пороки и слабости.
Утюг начал оживать, слюна застряла в горле, так как Иван Иванович боялся сглотнуть слишком громко.
Не бывает двух зеленых сумок с одинаковыми царапинами, не бывает, сказала с доброй улыбкой умная женщина.
Евгения Полянина
Мандарины не главное
В квартире пахло лаком от Сережиных моделей, мамиными лекарствами, капустой из бабушкиной сковородки и мясным кормом Сэрки. А от Алисы ничем не пахло.
Она сидела на полу перед распахнутой дверью морозилки. Давно стемнело, и небо заволокли тучи, только луна выглядывала полосками. В таком свете кухня из мятно-бежевой становилась синей, как будто давным-давно утонула, и Алиса сидит где-то под водой и где-то под водой ковыряет стенки.
Она даже высунула язык от стараний. Но зацепить намерзший лед никак не удавалось. На пол сыпалась и тут же таяла белая крошка. Голые Алисины ноги намокли и замерзли, но она упрямо продолжала ковырять.
Наконец ей удалось пихнуть вилку под слой намерзшего льда. Алиса протолкнула ее дальше и начала давить на ручку. Так напряглась, что не заметила, как запыхтела. Поднажать бы еще совсем немножко
Есть!
Лед хрустнул, и здоровенный кусок плюхнулся на пол. Брызнуло на лицо и шею. Алиса схватила лед в правую руку, левой подхватила терку и рванула в коридор. Едва остановилась у зала и дальше заскользила на цыпочках, чтобы не разбудить маму. Алиса была такой маленькой, что ее почти никогда не замечали. Только Сэрка поднял голову, мяукнул что-то невразумительное и снова сложился в идеальный круг.
Алиса, едва дыша, опустила ручку, юркнула на балкон и, прижавшись к стеклу затылком, выдохнула: фух, не разбудила. Сразу же запахло влагой, ногам стало еще холоднее, а правую ладонь жгло.