Он еще слишком мал, мэм, но вы идите.
И она пошла по проходу к сцене. Преподобный Сандей снова изменился: изгнав Сатану со сцены, он встал перед зрителями, поднял руки и громко благодарил Господа за то, что тот говорил с людьми через него.
В давке было трудно дышать, но Розанну это скорее успокаивало, нежели пугало. В конце каждого ряда люди аккуратно направляли очередь и подбадривали стоявших в ней, а если кто-то спотыкался или слишком сильно плакал и не различал пути, эти люди поддерживали его за локоть. У сцены можно было встать на колени, и тут хор запел неизвестную Розанне, но красивую песню на четыре голоса, и те, кто знал слова, начали подпевать. А Розанна сказала:
Мэри Элизабет, я знаю, что ты попала в рай. Именно сейчас, в эту самую минуту, я знаю, что ты покинула меня и попала в рай, там твой дом.
И много лет спустя она все еще вспоминала, как в эту минуту Мэри Элизабет разжала свои объятия и улетела прочь.
Розанна обрела спасение в марте если точнее, двадцать четвертого марта, а ровно через шесть месяцев, в тот же день, но на час позже двадцать четвертого сентября, около восьми вечера родилась малышка Лиллиан, и с первого же взгляда (а какие были легкие роды!) Розанна поняла, что Лиллиан дар Божий. Никогда еще она не видела столь красивого ребенка. Даже Фрэнки ей в подметки не годился, все так сказали: ее мать, бабуля Элизабет, а Уолтер просто молча уставился на младенца. Она была здоровая полненькая, но не слишком, кушала с удовольствием и легко успокаивалась. Розанна заметила, что каждый ребенок с рождения по-своему реагировал на объятия. Фрэнки дергал ножками, Джоуи немножко обмякал (совсем чуть-чуть, так-то с ним все было в порядке), а Мэри Элизабет просто лежала, как аккуратный маленький сверток, позволяя себя обнимать, но не отдаваясь объятию. С возрастом это не изменилось. Ну а Лиллиан вела себя так, будто лучше материнского объятия ничего на свете нету. Роды прошли настолько легко, что Розанна потом даже не заснула и чувствовала себя прекрасно, так что, когда все пошли спать, часов в одиннадцать, она села и принялась разглядывать лежавшую в колыбельке Лиллиан. Уолтер остался на ночь с мальчиками, и они были с дочкой вдвоем.
Никто не упомянул о том, что через четыре дня будет годовщина смерти Мэри Элизабет. Розанна думала, что по крайней мере мать Уолтера и некоторые другие родственники считали столь краткий промежуток между смертью и рождением неприличным, но сама Розанна никак не могла с этим согласиться, зная, что Мэри Элизабет смотрит на них с Лиллиан с небес и благословляет их. Ее кузина, родившая ребенка через год после выкидыша, как-то сказала Розанне: «Только подумай, не потеряй я того ребенка, у меня не было бы Арне», но Розанна воспринимала свою ситуацию иначе. Она бы все равно родила Лиллиан, но Лиллиан не была бы таким благословением, ее даже звали бы не Лиллиан, а как-нибудь вроде Хелен. Произошло вот что: как-то летом Розанна все напевала себе под нос «Бог видит, как падает воробушек» и вдруг замолчала, вдумываясь в слова: «Он раскрашивает полевые лилии, насыщает ароматом каждую лилию», и она решила, что ребенок, которого она носит, девочка, и ее будут звать Лиллиан, хотя среди Лэнгдонов, Чиков, Чикков, Аугсбергеров и Фогелей никогда не было Лиллиан. Она никогда не придумывала мальчику имя заранее. Уолтер не сказал ни слова, когда она заявила, что у них будет девочка. Он не говорил, какие мужские имена ему нравятся. Так что Лиллиан уже много месяцев была Лиллиан Лиллиан Элизабет, по крайней мере, в мыслях Розанны. Розанна знала, что ее мать суеверно относилась к тому, чтобы произносить имя ребенка до его рождения, а еще ей не нравилось, что Розанна читает на ночь Библию католики так не делали, но с Розанны хватит подобных суеверий. Лиллиан благословенный ребенок. Ее благословила сама Мэри Элизабет.
1927
Теперь, когда Фрэнк каждый день ходил в школу, даже в самую холодную и снежную погоду, он многое понимал лучше, чем раньше, и не только азбуку или один-два-три. Прежде всего, он понял, что он выше ростом, чем другой семилетний мальчик, Люк Кастен. Люк тоже это понял, поэтому держался от него подальше. Он также был выше ростом, чем восьмилетка и один из девятилетних (Дональд Гатри и Мэттью Грэхам). Остальные мальчики (всего пятеро) были выше и сильнее, но не такие умные. Парочка из тех, что постарше, едва умели читать. Фрэнка это немало удивило, ведь нет ничего проще чтения. Девочек в школе было семь, и все старше Фрэнка. Лучше всех была Минни Фредерик, которая жила неподалеку от них. Ей уже исполнилось восемь. Иногда она брала Фрэнка за руку, если кто-нибудь из мальчишек его задирал, и говорила: «Забудь о них, Фрэнки, они дураки». Но Фрэнк не собирался ничего забывать никак нет, сэр, как выразился бы дядя Рольф.
С тех пор как в сентябре началась школа, мальчишки напали на него шесть раз. Заманили его в сарай для угля и заперли дверь. Подглядывали за ним в уборной. Свистнули его пальто и целый день не отдавали, хотя все время лил дождь. Обрызгали его грязью из лужи. Ударили его. Насыпали землю ему в штаны. Фрэнк не был единственной жертвой мальчишки постарше нападали на Люка Кастена десять раз, на Мэттью Грэхама девять, а на Дональда Гатри шесть. Может быть, другие не вели счет, но Фрэнк все подсчитывал, потому что это давалось ему легко. Он уже даже умел умножать. Что касается мисс Дженкинс, учительницы, то она всегда глядела на него так, как делала это Ирма, прежде чем купила очки, поэтому Фрэнк был уверен, что она почти ничего не видит. Может, как Ирма, она не знала, что ей нужны очки. Ирма, например, надев впервые очки, воскликнула: «Листья! Птицы! Я никогда раньше их не видела!» Или у нее не было денег. По словам мамы, очки это дорого, и она сказала Ирме, что, если та потеряет свои, неизвестно, смогут ли они позволить себе новую пару. Так или иначе, на задних партах или в дальнем конце школьного двора мальчики незаметно совершали самые разные проделки, например, забирались на деревья, кидались друг в друга желудями или что-нибудь похуже. Сегодня в конце перемены, когда Фрэнк просто стоял и никого не трогал, к нему подбежали Бобби Даган и Хоуи Принс, повалили его на спину, натерли ему лицо снегом и с хохотом убежали. Фрэнк продолжал считать.
Помимо Минни Фредерик, в классе было две невзрачных девочки, две больших и устрашающих (они напомнили ему Элоизу) и две очень красивых. Одну из них звали Элис Кэнхам, а второй была ее сестра Мари. Элис было девять, и она ни разу даже не взглянула на него. Мари было десять, и она считала его гадом. Единственной красивой девочкой, которой он нравился, была Минни, но зато нравился он ей очень сильно. Дорога в школу пролегала мимо фермы ее отца большая территория в триста акров полностью окупалась. Мама с папой иногда обсуждали «ферму Фредерика», но Фредерики были квакерами, так что в гости друг к другу они почти не ходили. Но это и хорошо, «никаких лишних споров», как сказал бы папа. А выпечка мамы Минни славилась во всей округе. Все дамы с ферм гордились своей выпечкой, но миссис Фредерик знала особенные рецепты не просто хлеб, и пироги, и фунтовый кекс, но и пончики и печенье, которыми Минни делилась с другими детьми в школе. Когда у Минни в ноябре был день рождения, ее мать прислала шахматный торт, кусочки которого шоколадные и белые были выложены на тарелке в виде шахматной доски. Удивительное роскошество, но как раз на такие вещи у мамы не было времени, а бабуля Мэри с бабулей Элизабет считали это глупостью. Так что Фрэнк дружил с Минни еще и потому, что если мальчишки постарше приставали к ней, она просто вскидывала голову и тыкала их остро заточенными карандашами.
Фрэнк поднялся, как следует стряхнул снег и направился ко входу в школу, возле которого мисс Дженкинс звонила в колокольчик. Когда он подошел, она прищурилась и сказала:
Юный Фрэнк, привычку к пунктуальности лучше развивать с детства. Ты об этом не пожалеешь!
Она зашла внутрь сразу за ним, но ни слова не сказала о том, что у него по спине стекали потоки растаявшего снега. Фрэнк высыхал в течение всего урока по чтению и арифметике, обеда, потом пения и чистописания. Все это время он обдумывал план мести. Бобби Даган нападал на него уже в четвертый раз, а Хоуи Принс в третий, и это только то, что они сделали с ним. В общей сложности Бобби нападал на кого-нибудь раз или два в неделю, а Хоуи помогал ему как минимум в половине случаев. Чаще всего Бобби присоединялся к мальчику еще старше, Далласу Коггинсу, но сейчас Даллас болел дома гриппом. Даллас нападал на кого-нибудь почти каждый день, иногда даже на Бобби. Но Далласу четырнадцать. Четырнадцать это дважды семь. Вряд ли у Фрэнка был шанс одолеть Далласа.
Хорошо, что Фрэнк сидел позади Бобби и мог тайно наблюдать за ним. А еще он видел содержимое его парты, каждый раз как Бобби открывал ее. Там был страшный беспорядок, при виде которого у Фрэнка появилась замечательная, а главное, легко выполнимая идея.
Из школы он пришел домой еще засветло. Мама расхаживала по гостиной, держа Лиллиан на руках, и поглядывала в окно, ожидая Фрэнка, как она это делала каждый день. В одиночку Фрэнк должен был пройти всего четверть мили, и то по дороге, а до этого он шел с Минни, Мэттью Грэхамом и Леоной Грэхам, одной из невзрачных девочек, которой было тринадцать. От школы дом Грэхамов отделяли поля, но мистер Грэхам выводил лошадей и уплотнял для них снег. Дальше Фрэнк шел наедине с Минни, а затем мать Минни в фартуке следила за ним, пока в поле его зрения не возникал его собственный амбар.
Когда он поднялся на крыльцо, мама уложила Лиллиан в колыбельку внизу, открыла входную дверь и помогла ему снять сапоги. Из кухни молча вышел Джо с большим пальцем во рту. Нет, Фрэнк не голоден. Да, день в школе прошел хорошо. Фрэнк понимал, что не может открыто пойти в амбар или даже наверх: мама все время его в чем-то подозревала.
Фрэнки, отнеси пальто в заднюю прихожую и повесь его там, сказала она.
В темном углу прихожей он увидел подходящего размера мышеловку, о которой совсем забыл, достаточно большую, чтобы причинить боль, но достаточно маленькую, чтобы поместиться в парте. Он осмотрел ее, но в руки брать не стал, потому что прямо за ним стоял Джоуи.
Джоуи всегда предчувствовал, когда Фрэнк что-то замышлял, поэтому весь остаток вечера, все время, что Фрэнк провел в доме, Джо следовал за ним по пятам. Помогая папе и Рагнару с коровами, лошадьми и овцами, Фрэнк поискал другие мышеловки, но все они оказались слишком большими. С первого взгляда было понятно: ни одну из них в парте Бобби не спрячешь. Кроме того, папа, как и все остальные, не спускал с него глаз. Терпения Фрэнку было не занимать, хотя никто так не считал и вечно кто-нибудь говорил ему: «Придержи коней, Фрэнки». Однако никто не понимал, что, если он чего-то очень, очень сильно хотел, запасы его терпения были поистине безграничны.
Утром, когда он собирался в школу, ему удалось очень аккуратно задеть мышеловку ногой. Она сработала, приманка подскочила. Фрэнк сунул мышеловку в карман. Он чувствовал ее острые края, а пружина (судя по тому, как она сработала) была хорошего качества. Он застегнул пальто, вышел на крыльцо, чтобы надеть сапоги, затем натянул шапку и варежки. Мама стояла в дверях, держа на руках Лиллиан и стараясь укрыться от ветра. Она поцеловала его на прощание, а затем посмотрела на него и сказала:
Если ты задумал что-то недоброе, молодой человек, выкинь это из головы.
Фрэнк встретился с ней взглядом и покачал головой.
Я хорошо себя веду, мама, сказал он. Вчера мисс Дженкинс играла на пианино и предложила мне спеть все куплеты самому. Остальные пели только припев.
Что ж, прекрасно, ответила мама, закрывая дверь.
Но даже когда она ушла, Фрэнк не стал совать руку в карман. У дома Минни миссис Фредерик дала ему пончик в сахарной пудре, «чтобы согреться», и дети поспешили к ферме Грэхамов. Снег покрылся ледяной коркой и затвердел, но вообще-то было не так уж холодно. Минни не пыталась взять его за руку. Фрэнк не был уверен, видела ли она, как его вчера толкнули.
Он решил, что нужно вести себя тихо, но не настолько, чтобы это показалось странным. Так он и сделал. Он отвечал, когда к нему обращались, и делал, что велели, а когда происходило что-то смешное, по мнению других мальчишек, смеялся вместе со всеми. По прошествии всего четырех месяцев учебы он понял, что если не смеяться, когда смеются остальные, они возненавидят тебя еще сильнее. Поэтому пришлось смеяться, когда Бобби поставил подножку Элис Кэнхам, которая возвращалась на свое место, заточив карандаш. Сразу после обеда Фрэнк ненадолго остался в классе один, наладил мышеловку и в готовом виде спрятал ее к себе в парту.
Проблема заключалась в том, что мисс Дженкинс везде заставляла их ходить строем утром в класс, потом на перемену, снова внутрь, снова наружу, снова внутрь, потом домой. Да, она многого не замечала, но уж точно заметила бы, как Фрэнк лезет в парту Бобби. Накануне ночью перед сном, лежа в кровати рядом с Джоуи, Фрэнк пытался что-нибудь придумать, но в конце концов заснул.
Никогда раньше он не обращал особенного внимания на Бобби Дагана лишь пытался не попадаться ему под ноги, но теперь стал внимательно следить за ним. Прежде всего, он заметил, что Бобби вместе с Далласом и Хоуи сворачивали сигареты и на переменах курили в углу школьного двора. После обеда они снова этим занимались. Фрэнк не знал никого, кто бы курил. А еще он заметил, что Бобби ходит в уборную и проводит там много времени. Через некоторое время Фрэнк сам пошел в уборную и задержался, чтобы осмотреться. Он встал на цыпочки на сиденье, поднял руки и нащупал место, где крыша соединялась со стеной. Там, в тайничке, он обнаружил коробку табака и спички.
На следующий день, придя в школу, он первым делом подошел к мисс Дженкинс и прошептал, что плохо себя чувствует и ему, возможно, нужно посетить уборную. А еще, поскольку так холодно, можно он не будет снимать пальто в классе? Мисс Дженкинс потрогала его лоб, и Фрэнк сказал:
Мама говорит, жара у меня нет.
Действительно, нет. Что ж, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать. Возможно, придется отпустить тебя домой во время обеда.
Когда мисс Дженкинс вызвала к столу для чтения детей постарше, Фрэнк незаметно сунул мышеловку в карман. Весь первый час, во время урока географии, он, сгорбившись, просидел за партой. А когда наступил подходящий, по его мнению, момент, он, шатаясь, вышел из класса и направился в уборную. Закрыв за собой дверь, Фрэнк забрался на сиденье и аккуратно поместил установленную ловушку на коробок спичек в глубине тайника. Несколько раз кашлянув, он нетвердой походкой вернулся в класс и сел на место. Через полчаса ему стало лучше. К обеду он снял пальто и повесил его на крюк.
После обеда все сработало идеально. Даллас отобрал у Леоны Грэхам печенье, но есть не стал, а вместо этого с хохотом раздавил его сапогом в снегу. Потом они с Хоуи и Бобби пошли в свой угол, несмотря на то что их окликнула мисс Дженкинс. По дороге Бобби зашел в уборную. И, разумеется, всего через несколько секунд после того, как он скрылся, Фрэнк услышал вопль и несколько бранных слов. Мисс Дженкинс поспешила к двери уборной, а когда Бобби вышел, посасывая пальцы, она пригрозила рассказать его отцу, что тот сквернословил. Тут она заметила коробку у него в руках и протянула за ней руку. Он нехотя отдал ей коробку, открыв которую мисс Дженкинс обнаружила папиросную бумагу и табак. Она покачала головой. После этого Бобби целый месяц не ходил в школу. Минни рассказала Фрэнку, что отец Бобби заставил его чистить свинарник.