Я был классным парнем. Я мог собрать себя из осколков. Кто-то кричит, что он птица Феникс и вечно восстает из пепла. Ок. Я на такое не претендую. Это действительно круто, нечего сказать. Я же по жизни разбиваюсь на тысячи осколков. И ночами скребу клей, приклеивая их друг к дружке. Если посмотреть внимательно я же склеен во всех местах. Вы спросите, что за супер клей такой? Вы скажете: «Мы тоже хотим. Нам тоже нужно склеить себя после всех жизненных крушений». А я тихо скажу: «Бог и любовь вот что еще держит меня живым». Вот из чего состоит тот клей, что склеил все мои осколочки. Без него я бы давно рассыпался в прах, в пыль, в ничто. Я знаю это и берегу себя, как хрустальную вазу. Легкая тень греха и вот уже дрожат мои осколочки и грозят выпасть. Ни капли гнева, ни тени раздражения, ни грамма жалоб, ни полушки нытья. Находись во внутреннем дзене и всегда будешь здоров. Однако, это легко сделать монаху и очень трудно для любого продавца на рынке. Мы все несем непосильную ношу самоконтроля, ведь душа наша как проказливая трехлетка норовит наломать дров прямо перед вашим носом. Вы на секунду отвлеклись, а уже нагрешили. Время каяться и посыпать голову пеплом. В ужасе встают волосы от множества прегрешений как, когда и зачем натворил я их? А ведь наверняка это еще не весь список, который будет оглашен на страшном суде. Горе нам, горе, грешным смертным людям. Но при вере тьма отступает. При молитве небо над головой расчищается. После поста душа порхает как бабочка. После святых мест чувствуешь себя заново родившимся, чистым, светлым, невинным. Стонут те, кто не сражается. Вопят и проклинают те, кто не верует. Тем же, кто борется с тьмой каждый день, просто некогда. Нет времени жаловаться на жизнь, если у тебя в каждой руке по мечу, и ты знаешь, кто ты и за что ты сражаешься. Доспехи гремят, меч оттягивает неимоверной тяжестью руку, забрало опущено. Я готов к бою. «Эк, жизнь помотала его, скажете вы, везде видит сражение». Ну что тут оправдываться. Я мирный атом. Но до времени, до времени. И тот, кто считает, что мы живем в мирное время и третья мировая не идет сейчас на всех уровнях, пусть первым кинет в меня камень.
Подошел к набережной реки Москвы. Маленькая речонка, замученная отходами жизнедеятельности москвичей, экологией задыхающегося от самого себя мегаполиса, статусом главной реки страны, тем не менее, отрабатывала на все 100 свое название. Если смотреть на ее водную гладь, можно почувствовать облегчение от всех проблем. Не то, чтобы я был истощен, но грех не воспользоваться таким шикарным предложением я пялился в темноту ее вод в течение минут десяти, да так, что привлек к себе ненужное внимание зевак, которые прослеживали за моим взглядом и никак не могли взять в толк, что же я там нашел и куда я так напряженно смотрю. Один из наших минусов мы всегда привлекаем внимание, хотя наша первоочередная задача как раз не привлечь. Я вздохнул, посмотрел поверх голов зевак, жадно вглядывающихся в мое лицо и пытающихся определить, что я там высмотрел в глубине темных вод, и достаточно бодро пошел вдоль набережной. Поднялся ветер, как всегда перед неприятными событиями, о которых предупреждали мурашки и вздыбившиеся волоски на моих руках как будто мне было очень холодно. И это соответствует истине каждый, кто проснулся, знает, что в самой центральной точке ада лежит лед. Хотя казалось бы, кругом полыхающий огонь. И вдруг лед. Когда в ваших отношениях появляется лед, вы всегда сразу сможете понять, куда эта кривая дорожка приведет. Я шел бодро по набережной, поднявшийся ветер раздувал мое пальто и проникал в ворот, заставляя зябко подергивать плечами. Навстречу попадались старые кондитерские фабрики из красного кирпича, сейчас там всевозможные кафе, лофты и прочая хипстерская ерунда, но я отчетливо чувствовал след страданий работников фабрики 19го века, для которых она стала пыточной на долгие годы, для которых она стала тюрьмой. Я мог проследить нити их страданий кровь, боль, слезы, проклятия владельцев завода, все как обычно. Удивительно, как любая фабрика или завод, любое предприятие имеют все признаки чистилища. Только после небесного чистилища можно попасть в рай, а после такого тебя выгоняют, старого и немощного с кучей нажитых болячек на улицу и без копейки в кармане, если ты доживешь, конечно. Грустная история в картинках, существующая на протяжении многих веков капитализма. Пока жив капитализм, вечны страдания простых людей. Пока богатые туже набивают свои кошельки, бедные умирают у станка, не выдержав непосильной работы. Я пожалел их и произнес пару молитв для упокоения тех душ, которые когда-либо работали на этих фабриках. На душе полегчало. Кто я такой, чтобы вносить изменения в ход истории? Но жалко их, жалко. Простой люд вечно умирает от непосильного труда за корку хлеба. Я пошел дальше, передергивая плечами от мороси, которая решила напасть сегодня на город. Дождь не шел, он моросил. Как раз та самая погода, когда доставать зонтик это перебор, но под такой моросью уже через час ты будешь мокрой облезлой кошкой. Морось кажется славной, ведь дождь всего лишь чуть-чуть обдает тебя влажным дыханием, слегка прикасаясь к твоей коже, не обливая тебя всего как из ведра. Но это иллюзия. Ты все равно через час будешь мокрым. Ливень вообще честнее. Если бы начался ливень, я зашел бы в первый попавшийся магазин и переждал его. Морось хитрая сука. Она подходит к тебе, обнимает тебя за плечи и говорит, что будет твоим другом, не замочит тебя. С ней ты точно останешься сухим. Она нежна, ласкова с тобой. Ты расслабляешься и не ждешь подвоха. Бац! И через час ты чувствуешь, что ты промок до трусов. Ты оборачиваешься к ней, спрашиваешь: «Как же так?!», а она, довольно хихикая, разводит руками и через смешок выдавливает, что ничего не обещала тебе. Истинная женщина. Вот так всегда. Они нас постоянно разводят. Я был еще полусух когда мне стало ясно, что времени не было. Его итак не было, но в этот день и в этот час и минуту мне стало ясно, что нас окончательно прижали. Зло расползлось по планете, как раковая опухоль и одним суперменом эту проблему было не решить. Надо было думать. Напряженно думать, чтобы понять, что и как сделать, чтобы одержать победу хотя бы на моем фронте. Я не отвечаю за все чужие фронта, я знаю, что каждый сражается, как хочет и может, кто то уже на последнем издыхании, но за свой фронт я был в ответе. Я знал, что у меня еще «был порох в пороховницах и ягоды в ягодицах», и я мог отразить нападание целого легиона темных. Я один. За это меня в этом городе и не любили. Я охранял Кропоткинскую и весь район вокруг этой станции, старался сделать все, что могу, чтобы расчистить мой район от этих тварей. Это при том при всем, что сам я жил на юге столицы, каждый раз мотаясь в центр, чтобы навести порядок. Утомительная работенка, но у нас по-другому и не бывало. Да что там говорить, вся моя жизнь была война. Каждый день я был вынужден сражаться с тьмой за любой незанятый миллиметр моей души. Я был счастлив, когда к концу дня было завоевана хотя бы толика. Когда я за день никого не оскорбил, ни с кем не поругался, никого (упаси Боже) не ударил, не подставил, когда не впал в уныние и гордость, когда не превозносился, не тщеславился и не гонялся за баблом. Когда к концу дня я оставался победителем. Сладкое чувство, поистине, не для каждого живущего на Земле. Некоторые проживают всю свою жизнь и ни разу не сталкиваются с ним. Мне жаль этих людей. Если бы они могли предположить, что ждет их сразу после того как ангел смерти придет за ними, сложно было бы вообразить более следящих за собой людей. «А не сделал ли я какого зла?», этот вопрос они задавали бы себе от рождения до самой смерти. Как жаль, что бывает непоправимо поздно, когда человек неистово хочет исправиться тогда, когда его время истекло. Мы все, как дети, которые упоенно играют во дворе, и мама зовет их обедать, и они не слышат, и время проходит, и вот уже остыл обед, и ты не пришел, и наступил вечер, и закрыли дверь, а у тебя ни ключа, ни кода от подъезда, и только страшный мрак кругом.
Москва река невинно поигрывала бликами, так, как будто в ее водах никогда не находили трупов.
Я притворился, что верю ей. Я почти промок, морось делала свое черное дело. Она как та плесень на стенах древних монастырей, точащая многовековые камни, которые не смогли разрушить ни войны, ни время. Она, простая плесень, жрущая вековое достояние обитель зла. Зло может скрываться в маленьком и неприметном, незаметно разрушать нас годами, и ,в конце концов, разрушить. Нужно всегда быть начеку. Быть очень внимательным к себе, к другим. Да, это утомительно, да, это абсолютно некомплиментарно к вашему ближнему кругу, но зато это единственное, что работает. «Враги человека домашние его». Ужасно звучит, но «доверяй, но проверяй», работает даже среди самых близких людей, особенно, если вы знаете, что вы лакомый кусочек для тьмы и она ни перед чем не остановится, чтобы обложить вас со всех сторон. Если никак не получается сломить и взять в плен вашу душу, всегда есть вариант вложить червяка сомнений в сердца ваших друзей и родных, и вот, вуаля, тьма максимальна близка к вам. Всегда нужно помнить, что все ваши самые любимые близкие люди всего лишь люди и так же слабы и подвержены тьме, как и вы сами. Есть одно единственное, на что стоит опереться, что незыблемо, стойко, вечно глаза неба, неустанно глядящие на вас от самого первого крика, с самого рождения и до последнего гвоздя, вбитого в гроб, и дальше, за гробом. Этот серебристый небесный луч света, сопровождающий всю жизнь человека, невозможно ни с чем спутать. О нем невозможно забыть. Этот луч света светит даже в самые страшные темные дни вашей жизни. Он единственный, что не продается и не покупается. Он единственный, что будет с вами всегда и никогда не предаст. Все, что необходимо было делать в этой жизни это следовать этому лучу. Как бы не было горько, трудно, сложно, невыносимо, нужно было всегда идти за ним. Не обращать внимания на тех, кто соблазнился тьмой, ведь сначала там было сладко, а потом тьма вела в пропасть и уже не обращала внимания на вопли плененных ею несчастных, которых она с наслаждением сбрасывала туда. Бесконечная изнурительная работа, труд, победа над своими страхами и сомнениями, вера все это позволяло следовать за лучом. Те, кто шли за ним не ждали награды на Земле. Те, кто шли за ним следовали по своей доброй воле. Те, кто шли за ним, глубоко верили. Те, кто шли за ним не ошиблись. Мир и любовь летели над ними. Спокойствие в сердце было им компасом. Флаг верности и чести развевался над их головами. Эти люди были непобедимы.
Я шел по набережной, четко ощущая свои мокрые трусы. Морось опять обманула меня, обвела, сволочь, вокруг пальца. Я был мокр. Совершенно точно, я был мокр. Мокр до нитки. С головы до пят. К этому жизнь меня не готовила, невыносимо захотелось чашечки горячего кофе. Чем кофеманы чуют запах кофе? Мне кажется, всеми фибрами своей души. Нос тут определенно ни при чем. Я потянулся на запах как мокрый голодный шелудивый пес, которому отдаленно почуялся запах горячих потрошков. «Может и почудилось, может и вправду, как тот пёс», бормотал я про себя. Я шел на запах, как последнее голодное животное на планете и погладить некому, и покушать нечего: мне было себя жалко до слез. Сам себя не пожалеешь, никто не пожалеет. Я мысленно погладил себя по челке ах, если бы она у меня была, и проворно взбежал по ступенькам, ведущим к двери в мой Рай. Кофейню с манящим запахом кофе. Запах не обманул. Бариста посмотрел на мои круги под глазами и предложил самый атасный вариант, достав огромный стакан, которым, в принципе, можно было убивать. Москва и Нью-Йорк наверное, два самых больших города в мире, где литровый стакан кофе тебе наливают, не поведя бровью. Что же такое происходит в этих городах, где люди так плотно сидят на кофе? Даже знать не хочу мне хватало катаклизмов в своей маленькой жизни. Ты живешь свою жизнь, в общем-то, никого не трогаешь, но реальность встает лицо к лицу к тебе с самого утра и требует расплаты. Реальность жаждет твоей крови с самого утра. Чтобы хотя бы как то вернуть мозги в рабочее положение, успокоить сердце и согреть душу, ты любым способом достаешь себе дозу кофе. Ты делаешь первый глоток, и мир преображается. Фея кофе смеется и легонечко стукает тебя волшебной палочкой по носу, из глаз летят искры, ты счастлив, как ребенок. Ну, конечно же, это все неправда. Ты просто слышишь как под кофеином, натужно, скрипя как несмазанная телега, твои несчастные измученные мозги встают на место. Ты можешь хотя бы как то существовать и выглядеть как человек. Местами как счастливый человек тут уж кому как повезет. Я не был счастливым человеком. Я вообще никогда не был счастливчиком. Везунчик это точно не про меня. Я мог судорожно пахать до первых петухов. Я мог не спать несколько ночей кряду. Я мог улыбаться, хотя мое несчастное сердце могло быть только что разнесено восьмидюймовым дробовиком в щепки. Я мог делать нормальный вид, хотя внутри я сходил с ума. Я умел терпеть. Я терпел душевную боль годами, я мучился на этой планете как последний койот, которому зажало хвост в ржавом капкане, и все, что я мог выть от безысходности. Но мои враги и те, кто старался погубить меня just for fun никогда не знали, что в глубине меня таится неиссякаемый источник энергии. Все, что они могли испортить мне настроение в этой жизни. Но они не могли даже поцарапать мою реальность во всех остальных.
Кофе придало мне сил. Я вновь был готов к бою, я вновь был на коне. Никакие враги мне были не страшны. Абсолютно непонятно, чего от меня ждали. Сам от себя я давно уже не ждал ничего. Я был достаточно мудр, чтобы принять любое поражение, и достаточно ленив, чтобы выяснять, оно это или не оно. Мой способ действий в жизни можно было бы определить как хаотические приходы сурка: я просыпался, бешено шевелил лапками, изображая хаотическую беспощадную деятельность, а потом вырубался как подстреленный и дрых. В таком состоянии я мог провести долго, очень долго. Периоды хаотической безумной работоспособности сменялись состояниями глубокого беспробудного сна. Я был во всех местах одновременно и при этом нигде. Многие, да что там, почти все, поражались моей работоспособности, я же знал, в какой глубокий беспробудный летаргический сон я впаду после. И это не радовало меня. Я не знал, как найти баланс ровного работоспособного состояния, как равномерно жить эту жизнь? Где прячут этот дурацкий work-life balance, где скрывают? Я смотрел на этих равномерных людей в кафе, на улицах, в магазинах: они торопились в семью с работы, отработав 8-ми часовой день со строгим перерывом на обед, все как положено. Вечером их ждал ужин в семейном кругу, первые-вторые блюда, дети тихие чисто вымытые, жена в фартуке. Картинка в журнале, не иначе, статья: «Как сделать семейную жизнь счастливее». Я же был как шелудивый пес: никогда не знал, где меня погладят, где побьют, где притулиться, чтобы не прогнали. Почему я до сих пор не познал вот этой вот простой истины просыпаешься в 7 утра, завтрак уже накрыт, стоит овсянка, кофе сварен, обязательно яйцо вкрутую разбиваешь о кодлер, завтракаешь, целуешь жену, берешь портфель и в отглаженном костюмчике бодро спускаешься на лифте, заводишь чистенькую машину, по дороге не материшься, даже если тебя подрезают, ты же высокоосознанный человек, работаешь восемь часов с удовольствием, получаешь похвалы от начальства, не забываешь плотно и сытно пообедать, обратно почти не замечаешь дороги, ведь тебя ждет ужин из нескольких смен блюд, чистенькая жена и выглаженные дети. То есть, жена в выглаженном фартуке и чистенькие дети. Ну, как то так. Кто-то выглажен, кто-то чист, не важно. Не это ли венец всей твоей жизни? Не для этого ли рожала в муках тебя твоя мать? Не для этой ли прекрасной жизни появился ты на этой планете? Почему я никогда не могтак? Где та волшебная кнопка, которая заставляет умолкнуть в голове все вопросы «зачем и почему» и жить как заведенная чистенькая кукла? Где эта кнопка, которая заставляет разорванную на части душу замолчать, кровоточащее сердце умолкнуть? Почему люди, похожие на куски мяса, где душа давно заткнулась, лежит с кляпом полумертвая и связанная на полу, живут счастливо? Почему люди с живой душой так невыносимо, невыносимо страдают на этой планете? Откуда такая несправедливость?