Почти целый год прошел в пылких романтических отношениях. Затем они охладели друг к другу: не ссорились, но все реже устраивали свидания, реже спали вместе. Затем полгода прежней страсти. Затем новый перерыв.
Все это они не обсуждали. Мэтт не знал, по чьей вине, его или ее, происходят такие перепады. Но картина была ему ясна. С тех пор как Энни Гейтс впервые переступила порог его кабинета, прошло почти десять лет. Виски Мэтта поседели, на голове появились залысины, а в уголках глаз Энни образовались морщинки. Десять лет пролетели как миг, и ни разу за это время нельзя было сказать, что они расставались или были вместе.
В последнее время в их отношениях вновь образовалась пустота, и Мэтт гадал, как Энни воспримет приглашение на пятницу. Как формальную любезность? Или как предложение провести вместе ночь?
И чего хотелось Мэтту?
Ответа он так и не нашел.
Он проводил Бет Портер в кабинет, напротив кабинета Энн.
Кабинет был крепостью Мэтта, которую возвел он сам. Главными предметами мебели были подлинные дубовые шкафы Викторианской эпохи, купленные на аукционе в 1985 году. За столом стояло скрипучее кожаное кресло, на котором четко отпечатывалась его задница. Окно выходило на город, вдали виднелись душная гавань и море.
Бет Портер уселась на стул. Мэтт поправил жалюзи, чтобы спрятаться от послеобеденного солнца. Недавно Энни поставила в своем кабинете вертикальные жалюзи с тканевым покрытием, которые казались Мэтту нелепыми. Его внутренний голос вещал: «Традиции!» Внутренний голос Энни отвечал: «Прогресс!» Может быть, эти незримые противоречия и отдаляли их друг от друга.
Впрочем, сегодня он только о ней и думал.
Усевшись в кресло, он посмотрел на Бет Портер.
Прежде чем пригласить девушку, он изучил ее медицинскую карту. Бет наблюдалась у Мэтта со своего одиннадцатого дня рождения; мать буквально силой приволокла ее в приемную, хмурого ребенка в картонном колпаке, с распухшим, огромным, как тыква, лицом. В перерыве между тортом и мороженым Бет каким-то образом потревожила гнездо шершней во дворе дома. Аллергическая реакция началась так внезапно и была настолько сильной, что мать даже не успела снять с дочери шапку. Веревочка плотно врезалась в распухший подбородок.
Это было девять лет назад. С тех пор Мэтт видел ее лишь изредка, а с пятнадцати лет она и вовсе перестала приходить. Еще одна проделка времени: Бет больше не была ребенком. Она превратилась в пухленькую, но достаточно привлекательную двадцатилетнюю девушку, которая выпячивала свою сексуальность в знак протеста. На ней были синие джинсы и тесная футболка. Когда воротник опускался, Мэтт замечал под левым плечом что-то синее. Боже правый, татуировка!
Бет, с чем пожаловала?
У меня простуда, ответила девушка.
Мэтт сделал вид, что записывает. За годы практики он понял, что люди чаще делятся подробностями, когда ты держишь ручку. Белый халат тоже был нелишним.
Сильная?
Ну не особенно.
Что ж, обычное дело. На этой неделе все простужены. Это было правдой. Энни пришла на работу, хлюпая носом. Лиллиан Бикс в приемной всеми способами сдерживала сопли. Самому Мэтту пришлось в обед принять антигистаминное средство. От простуды лекарств нет. В груди не давит?
Немного, помешкав, кивнула Бет.
Давай послушаем.
Бет нервно выпрямилась. Мэтт принялся прикладывать стетоскоп к ее спине. Застоя в легких не было, и он не сомневался, что визит вовсе не связан с простудой. Слушая легкие, он просто налаживал отношения «врач пациент». Устанавливал медицинскую близость. Он пощупал горло, отметил, что лимфоузлы немного увеличены твердые камушки под плотью, и насторожился.
Ничего необычного, заключил он, облокотившись на край стола.
Бет потупила взгляд. Кажется, она не удивилась.
Бет, у тебя есть жалобы, помимо простуды? Тебя беспокоит что-то еще?
Похоже, гонорею подцепила, призналась Бет Портер.
Мэтт записал.
К удивлению Мэтта, симптомы она описала не краснея.
Прошерстила медицинскую энциклопедию, добавила она. Очень похоже на гонорею, а это вроде штука серьезная. Вот записалась. Что думаете?
Думаю, диагноз подтвердится. Может, тебе во врачи пойти?
Бет улыбнулась.
Узнаем больше, когда получим результаты тестов, добавил Мэтт.
Каких тестов? Улыбка девушки померкла.
Мэтту пришлось позвать Энни, чтобы та отвлекала Бет, пока он берет мазок. Не обошлось без привычной шутки про гинекологическое зеркало в морозилке. Энни расспрашивала Бет о работе в «Севен-Илевен», которая, по словам Бет, была страшно скучной. Продавать замороженные пирожки и буррито почти до полуночи и возвращаться домой с менеджером, когда на дорогах остаются одни лесовозы и фуры.
Мэтт взял мазок и наклеил метку. Бет сползла со стола. Энни отправилась по своим делам.
Когда будет результат? спросила Бет.
Если в лаборатории нет аврала, то завтра к вечеру. Я позвоню.
Домой?
Мэтт понял намек. Бет все еще жила с отцом, регулярно наблюдавшимся у Мэтта по поводу хронического простатита. Билли Портер был нормальным мужиком, но немногословным и консервативным снисхождения к дочери от него ждать не стоило.
Могу позвонить на работу, если номер дашь.
А если я сама позвоню?
Без проблем. Давай часа в четыре? Предупрежу администратора, чтобы тебя со мной соединили.
Это ее успокоило. Она кивнула и принялась засыпать Мэтта вопросами. Что, если это правда гонорея? Сколько придется принимать антибиотики? Нужно ли говорить ее любовнику?
Ответы она выслушала внимательно. Без кассеты в плеере Бет Портер производила впечатление вполне разумной девушки.
Разумной, но, как раньше говаривали психиатры, «проблемной». Переживающей непростую пору в своей жизни. И уставшей от этого, судя по утомленному прищуру глаз.
Ей было двадцать, но выглядела она одновременно и намного старше, и намного младше.
Если хочешь поговорить начал он.
Нет, не хочу. Спасибо вам. Обещаю принимать все лекарства и следовать всем указаниям. Но обсуждать это не хочу, немного холодно ответила Бет.
Ясно, ответил Мэтт. Не забудь завтра позвонить. Потом, вероятно, придется зайти за рецептом. А после курса лечения явишься на повторный осмотр.
Спасибо, доктор Уилер, с пониманием ответила она.
Мэтт проставил дату в ее карточке и убрал карточку в корзину с пометкой «выполнено». Затем вымыл руки и вызвал Лиллиан Бикс, последнюю пациентку.
У Лиллиан уже давно не случалось месячных, и она решила, что беременна.
Эта тридцатидевятилетняя женщина была замужем за лучшим другом Мэтта. Разговор вышел откровенным, пусть и немного неуклюжим. Лиллиан стеснялась и запиналась, но в конце концов изложила суть. Мэтт выдал ей баночку для анализов и направил в туалет. Лиллиан покраснела до кончиков ушей, но выполнила указание. Когда она вернулась, Мэтт наклеил на баночку ярлык «ХГЧ»[4].
Лиллиан сидела напротив, держа на коленях сумочку. Мэтт часто думал, что Лиллиан воплощение слова «маленький». Она сама была маленькой, ее сумочка была маленькой, ее присутствие было почти незаметным. Может, поэтому она была так счастлива в браке с Джимом Биксом, шумным здоровяком, а тот, в свою очередь, был невероятно увлечен своей женой.
За долгие годы брака у них не появилось детей, но Мэтт эту тему не поднимал. Теперь, облаченный в белую врачебную броню, он спросил Лиллиан, намеренно ли они избегали зачатия.
Вроде того, задумчиво ответила та. Ну, скорее так хотел Джим. Он всегда ну, сам понимаешь. Предохранялся.
И ты не возражала?
Нет.
Но контрацепция не гарантия полной защиты.
Знаю, кивнула Лиллиан.
Что будешь делать, если выяснится, что ты и вправду беременна?
Обрадуюсь. Ее улыбка была искренней, но немного вялой. Я давно к этому готовилась.
Всерьез готовилась? К подгузникам, ночному кормлению, ободранным коленкам, растяжкам на коже?
Когда нужно, ко всему привыкаешь. Мэтт, я понимаю. Но я действительно представляла, как стану матерью, часто представляла.
А с Джимом уже обсуждала?
Даже не намекала. Не хочу говорить, пока не будет точно известно. Ее глаза под тонкими бровями посмотрели на Мэтта с беспокойством. Ты ведь ему не скажешь?
Не скажу, если сама не попросишь. Врачебная тайна.
Даже между врачами?
Это как воровская честь.
Лиллиан снова улыбнулась. Улыбка мелькнула и угасла.
Вы ведь постоянно обедаете вместе.
Джим работал в клинике гистологом. Они с Мэттом познакомились еще на подготовительных медицинских курсах и регулярно обедали в китайском кафе на Гроув-стрит, в двух кварталах от клиники.
Возможно, мне будет слегка неловко. Но анализ делается быстро. Совсем скоро мы все узнаем наверняка. Он сделал вид, что записывает. Лиллиан, ты в курсе, что у женщин твоего возраста порой случаются осложнения
Знаю. Я все знаю. Но есть же способы заранее это понять.
Мэтт почувствовал ее нервозность и попытался успокоить:
Если решишь рожать, будем держать все под контролем. Не думаю, что возникнут проблемы. Он держал в уме еще кое-что, но пока не собирался выкладывать это Лиллиан.
Хорошо, ответила она.
Но снова нахмурилась. Она не была уверена и выглядела далеко не радостно. Мэтт не знал, выяснять ли причины недовольства или оставить все как есть.
Что тебя беспокоит? спросил Мэтт, отложив ручку.
Ну три вещи. Лиллиан убрала платок в сумочку. Одну мы уже упоминали мой возраст. Я волнуюсь. Во-вторых, конечно, Джим. Как он отреагирует? Боюсь, для него это станет как бы сказать, знаком, что молодость прошла? Не знаю, захочет ли он брать на себя такую ответственность.
Может, и не захочет, сказал Мэтт. Но я сильно удивлюсь, если он не сживется с этим. Джим парень эпатажный, но каждый день исправно приходит на работу, выполняет ее добросовестно и никогда не опаздывает. Что это, если не ответственность?
Лиллиан кивнула и, кажется, обрела некую уверенность.
А что третье? спросил Мэтт.
Что-что?
Ты сказала, тебя беспокоят три вещи. Возраст, Джим что еще?
Разве не понятно? Она посмотрела на него через стол. Иногда я открываю окно по вечерам и смотрю на эту штуковину в небе. Мне страшно. А теперь еще эти глыбы, или здания, или что там они разбросали по городам? Я видела их по телевизору. Мэтт, это ерунда какая-то. Как называется эта фигура? Октаэдр? Я не произносила этого слова после школы. Октаэдр размером с океанский лайнер посреди Центрального парка. Как ни включишь телевизор, только это и показывают. Но никто не знает, зачем это все. Без конца обсуждают, но высказывают лишь досужие домыслы. Естественно, я переживаю. Что будет дальше? Может, я вовсе не беременна, а лишь выдаю желаемое за действительное? Или это нервное. Она поправила сумочку на коленях и просверлила Мэтта взглядом. Мэтт, ты же отец. Ты должен понимать, что я имею в виду.
Конечно, он понимал. Те же сомнения отражались в поведении Бет Портер с ее зависимостью от плеера, были они и у его собственной дочери Рэйчел, которая после уроков постоянно смотрела новости, подтянув колени к лицу.
Успокоив Лиллиан Бикс, он отправил ее домой и прибрался в кабинете, пока Энн принимала своего последнего пациента. Потом он раскрыл жалюзи, впуская внутрь солнечный свет. Яркий длинный луч упал на плиточный пол, погладил дубовые шкафы. Мэтт окинул взглядом город.
С седьмого этажа Маршалл-билдинг Бьюкенен казался длинным плоским пятном, врезавшимся в синеву океана. Уже не такой маленький, как пятнадцать лет назад, когда Мэтт только открыл клинику, но по-прежнему весьма тихий грузовой порт. Многое изменилось с тех пор. Пятнадцать лет назад Мэтт только окончил ординатуру. Рэйчел была совсем маленькой, Селеста была жива, а в Бьюкенене проживало на несколько тысяч человек меньше.
Время, жестокое сучье отродье, все изменило. Три месяца назад Мэтту стукнуло сорок, его дочь изучала буклеты колледжей, Селеста уже десять лет лежала в могиле на кладбище Бруксайд а вокруг Земли уже год с лишним кружил космический корабль цвета бетона.
Мэтт уже не в первый раз понял, как сильно он ненавидит этот объект, зависший в ночи дамокловым мечом.
Он всем сердцем любил этот город. Казалось, так было всегда, с самого рождения. Мэтт находил это забавным. Многие люди не привязаны к месту: могут припарковаться у «Мотеля-6» и чувствовать себя там как дома. Некоторые, включая нескольких друзей Мэтта, с детства терпеть не могли Бьюкенен с его провинциальностью. Но для Мэтта Бьюкенен был его отражением, он не мог жить без города, как без сердца или печени.
В детстве он был одиночкой и порой сторонился других детей. Он выведал все тайны гавани, главной улицы и реки Литл-Данкан задолго до того, как приобрел первого близкого друга. Он впитал глубоко в себя этот город, его ухабистые дороги, пихты, туманные зимы и полуобвалившиеся фасады домов времен золотой лихорадки в центре.
Здесь была похоронена его жена. Селесту погребли на кладбище Бруксайд, в двух шагах от устья Литл-Данкана, у часовни, где по воскресеньям в полдень всегда раздавался колокольный перезвон. Его родители тоже лежали рядом.
Мэтт не сомневался, что и его когда-нибудь похоронят здесь но в последнее время это убеждение пошатнулось.
На прошлой неделе он относил цветы на могилу Селесты и сразу за кладбищенскими воротами вдруг испытал мрачную уверенность в том, что ветра судьбы унесут его куда-то далеко, где он и встретит свой конец.
Мэтт, как Лиллиан Бикс, как все остальные, пал жертвой предчувствий.
Уродливый белый корабль-призрак показывался в небе каждую ясную ночь. Неудивительно, что Лиллиан боялась. Кто, черт побери, не боялся? Но Мэтт Уилер не собирался падать духом. Делай что должен и не сдавайся. Так и надо поступать.
Он услышал, как Энни провожает последнего пациента, и собрался выйти в коридор, чтобы озвучить приглашение, но тут зазвонил телефон. Неурочный звонок Джима Бикса еще больше усилил тревогу Мэтта.
Надо поговорить, сказал Джим.
Мэтт сразу же подумал, что дело в визите Лиллиан.
Что случилось? спросил он осторожно.
Не телефонный разговор. Заглянешь в больницу после работы?
Значит, дело не в Лиллиан. Джим говорил чересчур взволнованно. Не так, как человек, только что узнавший о грядущем отцовстве. Голос его звучал намного мрачнее.
Мэтт взглянул на часы:
У Рэйчел сегодня мало уроков, и она обещала приготовить ужин. Может, встретимся завтра за обедом?
Лучше сегодня. Джим взял паузу. Я работаю сверхурочно, но готов заскочить по дороге домой. Ты не против?
Насколько поздно?
Скажем, в одиннадцать? В полдвенадцатого?
Это важно?
Да.
Никаких «наверное» или «вроде бы». Четкое «да». По коже Мэтта пробежали мурашки.
Давай, согласился он. Буду ждать.
Хорошо, ответил Джим и сразу повесил трубку.
Мэтт поймал Энни в дверях.
Когда он сообщил о пятничной вечеринке, та улыбнулась и пообещала прийти. Фирменная улыбка Энни Гейтс. Она поблагодарила Мэтта, тронула за руку. Он проводил ее до стоянки.
«Господи, подумал Мэтт, наши чувства то просыпаются, то затихают, но сейчас определенно не спят».
Эта мысль приятно удивила его.
Перед тем как сесть в свою «хонду», Энни приобняла Мэтта. Прикосновение оказало целительное воздействие. Плохо быть одному, когда в мире происходят непредвиденные события.
Глава 2. Бруксайд
В декабре 1843-го исследователь Джон Фримонт наносил на карту территории, позднее ставшие штатом Орегон, и как-то раз, спасаясь от ужасной снежной бури высоко в Каскадных горах, всего за день спустился к озеру, окруженному мягкой зеленой травой, короче говоря, попал из зимы в лето. Гряду, от которой Фримонт пустился в путь, он назвал Зимней, а озеро, где его группа разбила лагерь, Летним.