Ладно, буркнула я и отодвинулась.
Вот так всегда, думала я, пока смётывала две стороны сумки. У бабушки я могу шить часами, а на продлёнке стоит мне только сесть за швейную машинку, как тут же кто-нибудь приходит и мешает. Вдруг я заметила, что Адам вынимает мою нитку.
Что это ты делаешь? возмутилась я.
Мне не нужна красная нитка, ответил он.
Но я-то шью красной!
А я нет. Мне нужна чёрная.
Снова вмешался Янне:
Может, вам лучше шить одной и той же ниткой?
Но мне нужна красная!
А чёрная не подойдёт? Она менее заметная, попробовал уговорить меня Янне.
Я посмотрела на него в упор. Он что, ничего не понимает? Не видел мою сумку? Да на этой строчке всё держится!
Я не хочу быть незаметной, сказала я, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Я хочу быть неповторимой!
Янне раскрыл рот, но я не унималась:
Пусть Адам тоже шьёт красными нитками либо пересаживается за другую машинку!
Но другой нет, сказал Янне. Тогда поменяй нитку, когда придёт твоя очередь.
Адам стал вдевать чёрную нитку, но никак не мог попасть в иголку. А я злилась всё больше и больше и вышагивала у него за спиной, пока он там копался.
У меня чуть не случился нервный срыв. Но Адам вдруг бросил всё, встал и пошёл к теннисному столу. Значит, не так-то ему и нужна была швейная машинка! От этого я негодовала ещё больше. Зато теперь можно было спокойно шить дальше.
Я снова заправила красную нитку и нажала на педаль. Вскоре сумка была готова получилось классно. Но я всё ещё злилась и со стуком поставила машинку на место.
Янне захотел поговорить со мной. Это тоже типично для продлёнки вечно нужно с кем-то о чём-то говорить, нельзя просто побыть в одиночестве и спокойно чем-нибудь заниматься.
В чём дело, Астрид? спросил Янне, наклонив голову, как делают взрослые, когда хотят залезть вам в душу.
Почему только я постоянно должна менять нитку?
Мне казалось, что проще шить одной ниткой, но теперь я вижу, что был неправ. Адам мог строчить и красной. Мне надо было сперва спросить тебя.
Злость никак не проходила. Словно на мне была какая-то злая одежда, которую просто так не снимешь. Крики и смех отдавались в моей голове, и от этого становилось только хуже.
Оставьте меня наконец в покое! рассердилась я. Я хочу просто сесть и почитать, но разве почитаешь в таком грохоте!
Иди в комнату для персонала, там тихо, посоветовал Янне.
Там и правда было тихо. И уютно. За окном шёл снег. В углу стоял цветастый диван. На столе банка с имбирным печеньем, наверное, ещё с рождественских каникул. Я взяла одно и с хрустом откусила. Издалека доносились голоса играющих в пинг-понг и звуки музыки с фестиваля. Я раскрыла сказку «Мио, мой Мио».
Вдруг в дверях появился папа.
Ты тут? удивился он.
Я не ответила, просто взяла книгу и пошла к своей вешалке, дочитывая по дороге главу.
Потом закрыла книгу и оделась. Наконец я была свободна.
На обратном пути мы с папой шлёпали по слякоти и держались за руки. Папе на усы прилипли снежинки.
У некоторых детей в школе есть папы с бородой, но с усами только у меня. Мой папа работает в банке, но и там нет никого с усами так он говорит. И никто не носит галстук-бабочку и подтяжки, а мой папа всегда, особенно когда дела на фондовой бирже идут хорошо.
Не могу я больше в этом концлагере, папа, пожаловалась я, когда готова была снова разговаривать.
Что же там такого ужасного?
Сегодня вот у нас с Адамом был кризис из-за швейной машинки. Ничего не могу решать сама!
Ого, настоящий кризис?
Ну почти.
Но так уж устроена продлёнка, все всё делают сообща. И так будет и в дальнейшем: люди собираются вместе и работают сообща и всем делятся.
А я не хочу делиться. И с Бланкой делить комнату не хочу!
Ты уже это говорила.
И на продлёнке не хочу оставаться. Там меня ни на минуту в покое не оставляют! Не могу больше!
Папа вздохнул.
Ты же сам любишь, когда есть возможность, побыть одному, сказала я. Тебе тоже нужно время, чтобы в тишине обо всём подумать.
Верно, согласился папа. Но попробуй всё-таки сохранять спокойствие духа и на продлёнке.
Как? вспылила я.
У папы не было ответа, он лишь крепче сжал мою руку.
Глава 4
Новой сумкой я осталась довольна. В неё прекрасно умещались книги, а маме понравилась красная строчка. И Бланке тоже. Жаль только, что вскоре я снова страшно разозлилась. На этот раз на Бланку.
Я была одна в нашей комнате. Мне стало холодно, и я включила отопитель. Приятно было сидеть в потоке тёплого воздуха и думать обо всём на свете. У меня получился настоящий час размышлений. Вот это я люблю!
Для размышлений необходим абсолютный покой. И мне повезло: во всём доме было на удивление тихо, не слышно ни барабанов из комнаты Юлле, ни нытья Бланки, и даже Данте занимался у себя в комнате.
Я растянулась на полу, задрала ноги, положила ступни на письменный стол и принялась размышлять о том о сём. На самом деле мне лучше всего думается, когда я плыву в лодке и ветер дует в лицо, но и лёжа делать это тоже приятно.
Я представляла, что, когда вырасту, стану исследователем мозга. Тётя Астрид врач, она подарила мне книгу про мозг, очень интересную. Там, например, написано, что мозг отвечает за нашу память. У меня отличная память! Наша учительница Гина столько всего нам рассказывает и объясняет, но я запоминаю всё с первого раза. Это у меня от папы.
Я следила взглядом за падающими снежинками и думала: как ужасно, что столько детей вынуждены бежать к нам в страну, потому что у них на родине война. Потом вдруг внутренним зрением увидела вкусные бабушкины плюшки, вспомнила её саму и представила, каково было жить в прежние времена, когда о мобильных телефонах ещё никто слыхом не слыхивал.
А затем я подумала, как несправедливо, что Бланка получает больше карманных денег только потому, что она на два года меня старше. Я об этом часто думаю, если честно. Но папа считает, что нашёл самый справедливый способ разделения наших денег: он разработал специальную математическую формулу, чтобы высчитать сколько дать Бланке, а сколько мне. Ненавижу эти расчёты!
Пока я обдумывала, что бы такое предложить папе вместо его формулы, дверь в комнату со стуком распахнулась, и на пороге показалась Бланка.
Ко-ко! прокудахтала она и тут же исчезла.
Вот уж кто мастер мешать мне во время моих раздумий! Но я решила не обращать на неё внимания.
Ко-ко! послышалось снова, и снова в дверной проём просунулась её голова.
Я опять сделала вид, что не замечаю её. Но тогда Бланка принялась непрерывно открывать и закрывать дверь.
Ко-ко!
Ко-ко!
Ко-ко!
Да прекрати же ты! Не видишь разве, что я занята?! У меня час размышлений! закричала я.
«У меня час размышлений», передразнила Бланка дурацким голосом.
Я почувствовала, что у меня чешутся руки, а ноги вот-вот сорвутся с места. Во мне словно всё закипело.
Ко-ко!
Ну, это уж слишком! Я вскочила на ноги и, вцепившись в Бланку, изо всех сил пихнула её в плечо и вытолкнула из комнаты.
Она споткнулась о порог и со стуком растянулась на полу.
Ты что, с ума сошла? прохрипела Бланка, ловя ртом воздух.
Сама с ума сошла! Зачем дразнилась? прошипела я.
Бланка расплакалась и поковыляла прочь. Меня всю трясло от злости. Я попыталась успокоиться, но у меня ничего не вышло. Сердце колотилось как бешеное.
Тут в комнату влетел Данте. Злой как чёрт.
Что ты тут устроила? напустился он на меня.
А что? Она первая начала! Мешала мне думать!
Ты её так ударила, что её стошнило, сказал Данте, рассвирепев.
У меня голова закружилась. Так всегда бывает, когда я слышу, что кого-то тошнит, ведь я этого боюсь больше всего на свете. Всё сразу начинает ходить ходуном, стоит мне заметить растёкшееся по земле мороженое, потому что оно немного похоже на рвоту. Но уж и не так сильно я её стукнула!
Она упала! Сама виновата! Не надо было меня дразнить! всхлипнула я.
Держи себя в руках! строго сказал Данте и захлопнул дверь.
Я сидела за письменным столом и смахивала слёзы, чтобы они не закапали моё последнее стихотворение, над которым я столько трудилась. Вообще-то Данте никогда на меня не сердится, и от этого мне было ещё обиднее.
И всё-таки это не я виновата: Бланка сама напросилась. А меня вечно обвиняют, потому что я не могу сдержаться, чтобы не дать сдачи. Стукнешь кого сразу заметят. А вот дразниться можно и незаметно.
Я сидела в комнате и не решалась спуститься к ужину. Мне было стыдно и в то же время обидно, что Данте несправедливо на меня набросился. Я не виновата, что Бланка такая неженка и что её от каждого пустяка тошнит. Почему она просто не дала мне сдачи, как любой нормальный человек? Я легла на кровать, обняла своего любимого плюшевого мишку и притворилась, будто забыла про ужин.
Тогда за мной пришла мама.
Ох, как же тут жарко! Прямо как в бане. Открой-ка форточку, Ева.
Астрид, поправила я.
Открой форточку, Астрид, и спускайся ужинать. Бланке стало лучше.
Она вредная, сказала я.
Давай сперва поедим, а после поговорим, устало произнесла мама. Пойдём.
Это был очень странный ужин. Бланка всё время косо поглядывала на меня. Данте обсуждал с папой разные уравнения и под этот разговор уплёл с космической скоростью четыре порции, так что еда мгновенно закончилась, а Юлле ещё и домой не вернулся. Он позвонил посреди ужина.
Нет, сказала мама своим самым строгим голосом. Возвращайся домой, тебе надо делать уроки. Иначе мне придётся поговорить завтра с твоим учителем. Я всё равно собиралась это сделать, и ты знаешь почему.
А дело всё в том, что Юлле не больно-то любит школу и поэтому иногда пропускает занятия. Я даже обрадовалась немножко, что мама теперь сердилась на Юлле, а не на меня.
Когда мама пришла укладывать нас с Бланкой, она села на стул между нашими кроватями и раскрыла новую книгу «Сказания о греческих героях». Мы получили её в подарок на Рождество, но ещё не успели прочитать.
Вот что, девочки, начала мама. Мне не нравится, что вы ссоритесь. Вы сёстры и должны заботиться друг о друге.
Астрид меня ударила, пропищала Бланка.
А Бланка дразнилась, произнесла я как можно жалобнее.
Бланка не должна дразниться. А ты драться, сказала мне мама.
Вот если бы у меня была своя комната вздохнула я.
И у меня, подхватила Бланка.
Сначала должен переехать Данте, сказала мама и сняла свитер. Господи, здесь все тридцать градусов! Она распахнула окно и впустила в комнату холодный зимний воздух. Потом подоткнула нам по очереди одеяла и положила моего медвежонка ко мне на подушку.
Мамочка, налей мне бутылку с тёплой водой, пожалуйста, попросила я.
И мне, сказала Бланка.
Мама исполнила нашу просьбу, а потом прочитала нам про Тесея, убившего в Лабиринте Минотавра.
Мы уже почти заснули, когда Бланка пробормотала:
Прости, что я тебя дразнила.
Прости, что я тебя ударила, прошептала я в ответ.
В следующий раз можешь немножко поиграть в мой «Майнкрафт», если хочешь, сказала Бланка.
Спасибо.
Бланка здорово играет в «Майнкрафт», она там много всего понастроила в последнее время.
А потом у меня был долгий час размышлений. Но, прежде чем заснуть, я вспомнила, какая гадкая картошка у нас в школьной столовой.
Глава 5
Всё, хватит с нас этих странных приступов. Нет у тебя никакой аллергии, сказала мама однажды утром, когда я в сто пятый раз попросила её и папу написать мне записку, чтобы меня не заставляли есть в школе картошку.
А я только что узнала, что на обед будут котлеты. И наверняка с картошкой. Как всегда.
Почему ты не можешь есть нормальную еду, как нормальные люди? простонал Юлле, заливая в себя литр какао.
Кто бы говорил! Сам-то храпишь как медведь! Вот это ненормально!
Ну сколько можно! вздохнула Бланка.
Кстати, о картошке. Не купить ли нам фритюрницу? сказал папа. Вечно он со своими безумными идеями, вместо того чтобы выслушать как следует.
Я отодвинулась подальше от Юлле. Чавкает хоть уши затыкай. Будто водопад булькает.
Школьная картошка? Она по-прежнему тёмно-зелёная? усмехнулся Данте.
Я с благодарностью посмотрела на старшего брата. Иногда Данте единственный, кто меня слышит и понимает. Ну почему никто больше не верит, что школьная картошка просто отвратительная!
На перемене мы стояли перед столовой, и я в панике читала меню. Там крупными буквами было написано: «КОТЛЕТЫ С КАРТОШКОЙ». Лучше бы приготовили рис! Он тоже полезный.
Я спряталась за Марьям и попыталась вычислить, в какую очередь мне лучше встать.
У нас в школе две поварихи одна следит за всеми, словно ястреб, и требует, чтобы доедали всё дочиста, и, если что-то себе не положишь, она сама добавит, сколько ей ни говори. Другая рассеянная и не такая приставучая, я всегда стараюсь встать в очередь к ней, тогда есть шанс, что она вообще не положит картошки мне на тарелку.
И вот, когда почти подошла моя очередь, поварихи взяли и поменялись местами! Вот это облом! Шмяк! Тарелка звякнула, когда Ястребица шлёпнула на неё картофелину. Размером она была с пасхальное яйцо и, как обычно, тёмно-серая с зеленоватыми пятнами. Мне показалось, что я вот-вот хлопнусь в обморок от одного её вида.
Держи! сказала Ястребица. Витамин С важен зимой. Следующий!
Марьям повернулась и сочувственно на меня посмотрела. Она знает, что я ненавижу картошку больше всего на свете. Конечно, только школьную. У бабушки картошка отличная чищеная и мучнистая, мама считает, что даже немного переваренная, а мне нравится такую удобно размять в пюре и смешать со сливочным соусом.
Конечно, мне и чипсы нравятся, и папина запечённая картошка, в которой можно сделать дырочку и положить туда масло. А картошку фри я вообще могу есть, пока не лопну.
Но теперь-то передо мной на тарелке лежала не картошка фри, а настоящее мучение. Я огляделась, высматривая удобное местечко. Через несколько столов от меня сидела наша учительница Гина с новой неоновой прядкой в чёлке и болтала без умолку. Нет, рядом с ней я не сяду. И возле Ястребицы тоже, она с меня глаз не сводит, наверняка станет следить, чтобы картошка оказалась у меня в животе.
Пойдём, сказала я Марьям и потянула подругу за собой к неприметному столу у самого выхода.
Но он такой неуютный, запротестовала она.
Я многозначительно посмотрела на неё, и она сразу всё поняла.
Мы почти не разговаривали. Я думала лишь о том, как бы незаметно избавиться от картофелины. Я медленно жевала котлету и одновременно чистила картошку ножом. В конце концов я её наполовину очистила. Марьям с интересом за мной наблюдала. Она съела свою картошку и даже не пикнула.
Сегодня мне достался ужасно гадкий экземпляр. Содрогнувшись, я отрезала мерзкий коричневатый кусочек, а остальное раздавила и размазала по тарелке и прикрыла сверху эту липкую жижу салфеткой. Потом посмотрела на Марьям:
Ну что, ловко получилось?
Совсем не видно, согласилась Марьям.
Мы направились к помойному баку. Там стояла Ястребица, но она ничего не заметила. Я выбросила всё в ведро. И вздохнула с облегчением.
Вечером я в сто пятый раз попросила маму и папу написать мне записку с освобождением от школьной картошки. Но ничего не вышло. Мама была неумолима:
Ты слишком привередничаешь! Другие-то дети все едят.
Но я не как все!
Конечно нет, вздохнула мама. Вот если бы у тебя была аллергия, тогда бы тебе нельзя было есть картошку.
И вот тогда бы нам пришлось написать тебе записку, пошутил папа.
Иногда с папой очень весело, но на этот раз повода веселиться не было.
После нескольких спокойных дней, когда в меню были кус-кус, рис и паста, снова настал черёд картошки. «КАРТОШКА» было написано огромными буквами на доске у входа в столовую. К сожалению, на этот раз меня поджидала неудача. Мало того что мне не удалось скрыться от глаз Ястребицы, так ещё и Гина ко мне приклеилась. Она плюхнулась за стол, где сидели мы с Марьям, Адам и Рафаэль.