На манеж приглашается Лопухова Анастасия, она выступает на Ромее.
Настя вздрогнула, но бояться было некогда: Рома решил продемонстрировать фирменную задумчивость. Настя шлёпнула его хлыстом. Хлыст коротенький, конкурный, да и удар символический, муху таким не подобьёшь, но Рома всё понял и вернулся в послушное состояние.
Настя выехала на залитый солнцем манеж, поприветствовала судей, стараясь не щуриться от слепящего света, дождалась отмашки флагом и тронулась, с ужасом понимая, что всё-таки совершенно не помнит схему проезда препятствий, к тому же не видит ничего, кроме резкой белизны. Зато Рома, умница, видел и намекнул, что готов выходить на прыжок. Настя послала, отчаянно надеясь, что это не конская такая шутка и что они вышли на барьер прямо и не сшибут бревно копытами или грудью. Рома выпрыгнул, высоко, выше, чем на тренировках, выше, чем когда-либо, ещё выше, уши заложило, веки завернулись старой кожуркой апельсина, дыхание перехватило, а Рома нёсся как лайнер на взлёте, как ракета, к тяжёлым балкам потолка и Настя, ойкнув, подалась назад, завалилась на спину и ухнула вниз, вниз, вниз, со свистом и ужасом, не понимая, на коне она или уже нет, и он рухнет сверху, раздавив и размазавввв!
Настя резко села и вдохнула, длинно и хрипло. Пальцы во что-то вцепились, ноги дергались, сердце колотилось, как японский барабан. Кругом была темень. А может, вообще ничего не было только чёрная пустота.
Свет в доме отрубили, что ли, неуверенно подумала Настя. Но тогда время от времени светили бы фонари и поздние машины снизу, плюс луна всякая со звёздами. Может, во всём районе отрубили, к тому же новолуние и низкая облачность, например. Чего гадать, спать надо завтра контрольная и соревнования, туда лучше в разобранном и невыспанном состоянии не соваться.
Мысль о соревнованиях бросила Настю в дрожь, мелкую и почти приятную, как горячая вода, обливающая замёрзшую руку. Настя участвовала уже в трёх соревнованиях, в двух по выездке и в одном по кюру, костюмированному фристайлу. Конкур, то есть прыжки через препятствия, предстоял ей впервые.
Спать почему-то не хотелось вообще. От волнения, что ли. Который час?
Настя пошарила рукой в поисках телефона и чуть не свалилась. Тумбочки рядом с кроватью не было, стула тоже, да и кровать была совсем не Настиной и не кроватью вовсе. Лежак это был какой-то с рыхлым неровным матрасом и такой же подушкой. Они шуршали, будто набитые травой даже не травой, а толстыми стеблями. И одеяло было странным, кажется, грубо сшитым из отдельных кусков. Спасибо хоть без запаха.
Настя осторожно спустила ноги. Пол твёрдый и холодный. Каменный, что ли? Она проверила ладонями, выпрямилась и пошла, выставив руки перед собой. Немедленно наткнулась на стену, замерла и нерешительно крикнула:
Эй.
Прислушалась и повторила, уже громче:
Эй!
И уже во весь голос заорала:
Ма-ама!!!
И тут Настя вспомнила дикий сон про Макса и компьютерную игру. Она старательно усмехнулась, уговаривая сердце не начинать снова барабанные увертюры, и очень спокойно сказала:
Ерунда, не бывает так, не бывает, это сон, сейчас проснусь.
Оторвала руки от стены, развернулась к кровати, чтобы лечь, заснуть и проснуться в своей комнате, и тут же потеряла ориентацию и равновесие. Настя поняла, что снова валится с какой-то гигантской высоты на твёрдый пол но теперь уже не во сне, а на самом деле, поспешно села, подворачивая лодыжки, на твёрдый холодный пол и повторила сквозь всхлип:
Мама. Мама!
Тьма молчала.
Мамочка! закричала Настя и, кажется, потеряла сознание.
Глава 4. На этом свете
Сознание возвращалось, как сорвавшаяся с оси карусель то одним боком, то другим, взыгрывая тут же замолкающей музыкой, дурманя вкуснющими ароматами и ослепляя вспышками даже сквозь сомкнутые веки. Ослепну ведь, подумал Макс, и решил в рамках борьбы с этой угрозой поспать ещё минут пять.
Женский голос вдали пропел:
Анастасия Павловна, извольте откушать. Яишенки или ремешка, выбор за вами.
Какая Павловна, подумал Макс сонно. Нет здесь никакой Павловны, чего орать-то, поспать не дают.
Женский голос сказал ближе и уже не нараспев:
Насть, вставай уже, опаздываешь. Сейчас поливать буду. Я серьёзно.
Настя, вспомнил Макс и судорожно сел на кровати.
Не очень широкой, но очень удобной кровати с мягким и лёгким одеялом, нежно-зелёным и в белых цветах. Вернее, не одеялом, а той штукой, внутри которой лежит одеяло. Кровать с Максом стояла в чужой комнате, небольшой, светлой и очень аккуратной. Стол с экраном, зеленоватое кресло на колёсиках, два узких желтоватых шкафа, полка с книгами. Сроду он здесь не был.
Знакомое было за окном в щели зеленоватых занавесок чистое голубое небо, как везде. Ну кроме земель морогладов, над которыми висит хрустальный купол, а выше сразу космос. Макс откинул одеяло, встал, пошатнувшись, подошёл к окну и раздёрнул шторы.
Не было там ничего знакомого, кроме неба. Вокруг толпились дома в несколько этажей, но все были ниже окна, из которого смотрел Макс. Совсем внизу лежала дорога, по ней проворно бегали машины. Горизонт заслоняли дома и подъёмные краны. И что-то слегка заслоняло окно, как третья занавеска, полупрозрачная. Макс поморгал, поводил рукой перед собой и взялся за голову.
Не занавеска это, а волосы. Длинные. Мягкие. А, вот что-то жёсткое. Макс, щурясь и шипя, выдрал это жёсткое, и волосы бежевой волной закрыли всё на свете. Пока Макс соображал, что произошло, дверь за спиной распахнулась и женский голос произнёс:
Нафаня явился. У нас тут что, японский художественный фильм «Звонок»? О боже, на меня не иди только. Живо в туалет и умываться.
Макс медленно выдохнул и сообразил, что действительно жутко хочет в туалет. Это было странно: Макс успел забыть про такие неудобства напрочь, к тому же в туалет хотелось не так, как раньше. Макс попытался убрать волосы с лица, раздражённо собрал их с плеч и груди и замер. Провёл рукой ниже, провёл другой рукой, поспешно убрал руки, нагнулся, рассматривая себя. И рванул искать туалет.
Успел, к счастью, найти и разобраться, как и что теперь положено делать.
Из туалета Макс выскочил пулей, пробежал в комнату и сел на кровати, зажав чужие руки чужими коленками. Щёки горели. Стыдно было жуть, как будто поймали, когда за девчонками в душе подглядывал. Так впрямь ведь подглядывал и впрямь поймали. Сам себя поймал.
Сказал бы кто Максу, что он будет так краснеть, шарахаться и жмуриться, чтобы не подсекать ржаки было бы на час. Это же мечта любого нормального пацана подсмотреть, понять, да просто полюбоваться. Макс, в принципе, считал себя нормальным пацаном, но сейчас настаивать на этом было непросто. Ладно, пока надо постараться пережить текущий период, а вернуться к вопросу, может быть, попозже, с какой-нибудь порядочной стороны. А пока я не хочу думать об этом и говорить об этом, вот. Разве что психиатру, если заставят и правильные уколы подберут. А психиатр пусть дальше сам выпутывается.
Но пока надо обойтись без психиатра, решил Макс и распахнул шкаф с одеждой. Чтобы через несколько секунд, изучив полку с бельём, тоскливо констатировать: попробуй тут обойдись. От полки отворачиваться хотелось, а не изучать трусики какие-то, лифчики, всё белое, извращение, ёлки-палки. Может, без него как-нибудь? Нет уж, это точно извращение.
Ладно, МэдМакс, считай, что это просто игра. Играл же ты за воительниц, драконов и алиенов? Ну вот тебе ещё вариантик чужого тела напрокат. Относись бережно, но особо не парься.
Звуки с кухни стали угрожающими, а запахи звали, как песни форсированных сирен. Сейчас мать Насти придёт, а Настя до сих пор неодетая. Максовы родители в таком случае устраивали танец с саблями. Вряд ли подход Настиной мамы сильно отличался. Танцы у всех родителей разные, но смысл всё равно один: ребёнок должен быть сытый, одетый, вовремя и делать что велено. Велено было умыться, одеться и идти завтракать.
Макс, озираясь на дверь, стянул с себя зеленоватую пижаму, украдкой покосился вниз, вспыхнул снова. Наугад схватил что-то с краю полки, зажмурился и принялся впяливаться. Ушиб локоть, два раза чуть не грохнулся, мелко проскакал по комнате на одной ноге, почти закатился под кровать, но всё-таки справился. Надел всё куда надо и даже, кажется, не задом наперёд и не наизнанку. Неудобно было зверски, но хоть взглянуть вниз не стыдно. То есть не совсем стыдно. Но глядеть надо было не вниз, а вперёд.
На компьютер.
Надо же проверить, как там Настя и всё остальное.
Проверить не удалось комп был запаролен. Варианты «Настя», «Анастасия», «Пароль», «Password», а также «123» и «1234567», которые успел попробовать Макс, не подходили. Надо дату рождения Насти срочно узнать, девчонки обычно его в пароле используют, подумал Макс и метнулся к шкафу. Дверь открылась, и мама Насти возмущённо воскликнула:
Ты что, ещё не одета? И постель не заправлена?!
Макс поспешно схватил плечики с чем-то наиболее напоминавшим школьную одежду.
Ой. Конец света. Всё-таки юбку наденешь? За шампанским сходить, что ли? задумчиво произнесли от двери.
Макс отчаянно замотал головой, с лязгом воткнул вешалку на место и уже прицельно выхватил брюки с пиджачком.
Эх, сглазила, посетовала Настина мама. Ладно, ещё не вечер. Я Полинкиной маме позвоню, узнаю, чем она вас опоила, и такое же сделаю. Будешь рано ложиться и юбки носить. Через две минуты на кухне, не выйдешь выброшу всё, голодная в школу пойдёшь. Время пошло.
Макс украдкой посмотрел ей вслед. Мама у Насти была стройная и, похоже, молодая-красивая. И одета была как в кино: в узкую серую юбку и такую типа рубашку светлую, у женщин рубашки как-то по-другому называются, Макс не помнил.
Блузку белую не забудь надеть, сегодня открытая контрольная! крикнула мама Насти уже с кухни.
Макс, тихо рыча, содрал и швырнул на кровать блузку, которую успел уже наполовину застегнуть и которая оказалась голубоватой. Пуговицы на девчачьих блузках застёгивались шиворот-навыворот и были совершенно уродскими. Сами блузки, впрочем, тоже. Макс порычал ещё немного и всё-таки повесил блузку обратно в шкаф, чуть не разодрав пополам, пока впяливал плечики. Ещё пришлось рычать, чтобы быстро справиться с белой блузкой и брюками, заправить постель как уж получилось, а также убедиться, что ещё несколько быстро придуманных паролей не подходят.
В две минуты Макс, конечно, не уложился, но мама Насти встретила его спокойной, а яичница с колбасой горячей. Завтрак был вкусным, а мама Насти действительно молодой и красивой, хоть слегка утомлённой прямо с утра. Папы, похоже, не было. И дома, и вообще. Тем проще, подумал Макс и даже не устыдился этой мысли. Настя всё равно не слышит.
И ей всё равно не до этого.
Глава 5. Та, что заправила постель
А до этого края три шага. Итого шесть квадратных шагов. Пол из широких каменных плит, очень ровный, хоть в бильярд играй: плиты уложены идеально и почти без стыков. Босиком ходить холодновато и боязно, как по толстому стеклу. Ладно хоть сапоги возле койки нашлись и вроде подошли, хотя то ли с ними, то ли с ногами что-то не так. Койка вернее, здоровенный застеленный брусок типа сундука, гроба или гигантской ступени у стенки. Стены из бугристых валунов, на ощупь одинаковых. Никаких окон. Дверь одна, из корявых брёвен, сбитых множеством толстых железных полос. Ручки и замочной скважины нет, щелей не видно. Всё.
Настя колотила в дверь с полчаса кулаками, пятками, каблуками снятых сапог. Звук выходил еле-еле, Настя сама-то едва слышала, а с той стороны тишина, наверное, оставалась мёртвой. Ни скрипа, ни шороха, как в погребе. Правда, в погребе обычно холодно, а здесь было никак. Ни тепло, ни холодно.
Нормально.
Такой вот, Анастасия Павловна, у нас теперь норм.
Ни фига подобного.
Ладно хоть есть не хотелось и в туалет тоже. Кстати, про туалет: Настя вспомнила, что в камерах обязательно должно быть отхожее место, его ещё парашей называют. Парашу Настя представляла себе довольно смутно, но в этой камере не было совсем ничего, ни смутного, ни явного. Койка, расчёт окончен.
Может, тут ведёрко приносят вместе с едой? Чтобы всё сразу делать, как дед говорит, не отходя от кассы? А если раньше захочешь, в угол ходить, что ли?
Настя принюхалась и поняла, что либо никому до неё эта ужасная мысль в голову не приходила, либо она вообще здесь первая не мысль то есть, а Настя, и не в голове, а в камере. Запахов вообще не было никаких. А должны ведь быть. Может, вентиляция где-нибудь в потолке потихонечку проветривает камеру?
Настя замерла, но опять не услышала ни звука. Не почувствовала ни дуновения. Не уловила ни запаха. Нюхать особенно и не хотелось, честно говоря. И даже дышать. Ой. Правда, что ли?
Настя перепуганно попробовала подышать. Получилось без проблем. Попробовала не дышать. Через минуту в голове зазвенело, а ниже застучало. И звенело, и стучало и минуту, и две. Настя выдохнула, вдохнула и на сей раз ясно поняла, что может обходиться без повторов. Просто замереть и жить дальше, не дыша. О господи.
Но сердце-то бьётся?
Настя прислушалась и не поняла, бьётся или нет.
Норм. Она неживая, что ли? Типа зомби?
Сами вы зомби.
Настя заплакала и несколько раз повторила вслух: «Сами вы зомби, сами, поняли?!» Никто, конечно, не откликнулся.
Она почти уверенно шагнула к койке, села и попыталась успокоиться. Во-первых, и так уже пол-литра выплакала, а толку нет. Во-вторых, это ведь дополнительное доказательство того, что Настя стала зомби влагу теряет, а пить не хочет. С другой стороны, это можно считать и, наоборот, доказательством того, что Настя не зомби зомби ведь не плачут. Настя с трудом отвлеклась от размышлений над столь противоречивыми условиями и напомнила себе: в-третьих. Да, в-третьих, чего реветь-то? Думать надо, как выбраться. Тут условия, к сожалению, были непротиворечивыми: и так понятно никак, думай не думай. Не для того гад Макс её сюда заманил, чтобы легко выпустить. Теперь, небось, новых доверчивых дурочек заманивает. И сидеть тут Насте, пока гад про неё не вспомнит.
А если не вспомнит? Ну хоть высплюсь толком, подумала Настя с неожиданным равнодушием. Последняя неделя была нервной контрольные эти, подготовка к соревнованиям, ещё и готовить приходилось, потому что у мамы на работе замот. Даже в выходные выспаться не удалось. Сейчас наверстаем. Ляжем, растянемся как следует под уютное шуршание соломы и чуток вздремнём. Часок. Или пару. Надо будет разбудят.
Настя вскочила так резко, что аж зашаталась, и обругала себя серьёзными словами. Спать решила, дебила. В каменный ящик похоронилась, нюх потеряла, дышать не может самое время поспать, ага.
Настя решительно шагнула к двери, чтобы выбить её ко всяким бабушкам, но вспомнила последнюю попытку и так огорчилась, что присела на койку. Снова накатила дремота, тихая и ласковая.
Настя вскочила. Спать не хотелось.
Ага. Всё понятно.
А давай-ка заправим постель. На заправленной валяться жаль, да и мама ругается. Тут мамы нет так, не отвлекаться, строго велела себе Настя и плакать не стала, да и в полной тьме кто увидит, заправленная койка или нет. Уж не Настя точно. А всё равно заправить надо.
Она взбила подушку, помяла и разгладила матрас, растянула одеяло так, чтобы свисало более-менее равномерно со всех сторон. Кроме той, что у стены, конечно там одеяло то вставало волной, то криво отъезжало, показывая узкую полоску матраса. Это дико раздражало.
Стоп. Что значит показывая?
Настя отодвинула матрас, рухнула коленями на койку и чуть не сломала нос, сунув голову поближе к стене. Ну да, так и есть: там, где лежак упирался в стену, шла длинная щель, вокруг которой тьма была не абсолютной, а сероватой. Стежки на одеяле разглядеть нельзя, а очертания пальцев запросто.