Монро даже не была первой в этом ряду. Она шла по стопам Бетти Пэйдж, своей пин-ап-предшественницы. И, хотя Пэйдж дожила до старости, свои последние десятилетия она провела в психиатрической больнице. Бритни Спирс и лечебницы та же история. «Детка, звякни мне еще разок», умоляла зрителей шестнадцатилетняя Бритни, отплясывая в школьной униформе. Сегодня за ее плечами затяжной нервный срыв, ставший достоянием широкой общественности. Подобная участь постигла бесчисленное множество других Монро с некоторыми из них мы познакомимся в этой книге. Их жизни были разрушены по аналогичному сценарию.
В частности, сегодняшние порноактрисы самые популярные из которых обитают примерно в том же культурном пространстве, что и Монро в свое время, с гораздо большей вероятностью, чем их сверстницы, в детстве подвергались сексуальному насилию. Они чаще росли в приемных семьях и чаще становились жертвами домашнего насилия во взрослом возрасте[11] проходя через те же несчастья, что и Монро[12]. Похотливая публика многого требует от женщин, которые приводят ее в возбуждение. А когда все катится к чертям, как это обычно бывает, эти некогда желанные женщины объявляются чокнутыми что, разумеется, никого не волнует, ведь на их место обязательно придет кто-то еще. И все эти последствия сексуального освобождения для женщин, наиболее покорно следующих его предписаниям, каждый раз остаются за кадром.
Для мужчин же типичным было «сексуальное освобождение» по примеру Хью Хефнера совершенно иное по сравнению с опытом Монро. Однако его пример не в большей степени заслуживает подражания. В молодости он был настоящим плейбоем красивым, обаятельным, вызывающим зависть. Его жизнь напоминала мечту скороспелого подростка. Он устраивал вечеринки для своих знаменитых друзей в своей кичливой «пещерке»[13], а затем уединялся наверху с гаремом из двадцати с чем-то-там одинаковых блондинок. Однажды он якобы сказал, что слова «Привет, меня зовут Хью Хефнер» были его лучшей пикап-фразой[14].
В отличие от Монро, Хефнер дожил до глубокой старости, в которой, однако, от его былого блеска почти ничего не осталось. К концу жизни его все чаще публично выставляли ничтожеством, а бывшие модели журнала кормили прессу нелестными отчетами о его жизни в особняке «Плейбоя». К примеру, Джилл Энн Сполдинг писала об унылых сексуальных спектаклях престарелого Хефнера: «Хеф просто лежал там со своей бутафорской эрекцией от Виагры. Девочки по очереди залезали на него на пару минут, пока остальные на заднем плане пытались привести его в возбуждение. Они могли кричать что-то вроде: Трахни ее, папочка, трахни ее!»[15].
Другие женщины рассказывали о грязных матрасах, о нелепых, сделанных под копирку розовых фланелевых пижамах униформе для моделей, о коврах, покрытых собачьими фекалиями[16]. Стало известно, что отношение Хефнера к его многочисленным подружкам строилось на принуждении и было похоже на какую-то одержимость: он диктовал им, какие носить прически и макияж, вел подробный журнал всех своих сексуальных контактов[17] и приходил в ярость, когда ему отказывали[18]. Хефа прощали, когда он был молод и привлекателен, но прошло время, и вот он уже всего лишь грязный старик. Как оказалось, гламур плейбоя или, говоря современным сленгом, факбоя не длится вечно.
Но, хотя репутация Хефнера со временем, может быть, и ухудшилась, он никогда не чувствовал вины за причиненный вред. На вопрос «Нью-Йорк таймс» о том, сожалеет ли он о каких-либо «темных последствиях» начатой им плейбой-революции, восьмидесятитрехлетний Хефнер отвечал с чувством абсолютной уверенности в своей невиновности: «небольшая цена за личную свободу»[19]. Разумеется, под этим он имел в виду личную свободу для таких мужчин, как он.
После смерти Хефнера в 2017 году его не раз называли «неоднозначной фигурой». В «Хаффингтон пост» писали о его «сложном феминистском наследии»[20], а в Би-би-си задались вопросом: «Была ли плейбой-революция благом для женщин?»[21]. Один британский журналист утверждал, что Хефнер определенно помог феминизму:
[Хефнер] занимал очень прогрессивную позицию в отношении противозачаточных таблеток и права на аборт. Его журнал часто освещал эти темы. Хефнер держал читателей в курсе проблем, с которыми сталкиваются женщины, ведущие свою борьбу. К 1973 году, когда аборты были легализованы, в «Плейбое» было опубликовано не менее 30 различных комментариев по делу «Роу против Уэйда»[22] и множество статей, написанных врачами[23].
Ни один из этих почитателей Хефнера, похоже, не понимал, что его стремление отделить деторождение от секса не имеет ничего общего с самоотверженной заботой о благополучии женщин. Хефнер никогда ни за что не агитировал, если это не приносило ему прямой выгоды. Страх перед беременностью оставался для женщин одним из последних поводов сказать «нет», так что у Хефнера были все основания желать перемен, которые расширили бы круг доступных для него женщин.
И все это время тело Мэрилин Монро снова и снова выскабливали подпольные акушеры она умерла почти за десять лет до того, как противозачаточные таблетки стали доступны незамужним женщинам во всех американских штатах. Журнал «Плейбой» двадцать лет существовал в стране, где аборты не были легализованы. Сексуальная революция началась в обновленном обществе, прошедшем через ужасы Второй мировой войны, в обществе нового изобилия. Но на ее женщин-первопроходцев все равно было возложено бремя бесконечных внебрачных детей и бесчисленных неудачных абортов. В фильме 1966 года «Элфи» великолепный молодой Майкл Кейн прыгает из одной лондонской постели в другую, наслаждаясь либертинским образом жизни, обещанным свингующими шестидесятыми. Но его действия не остаются без последствий, и в эмоциональной кульминации фильма Элфи рыдает над ужасным продуктом подпольного аборта, который он устроил для одной из своих «птичек».
История сексуальной революции это не только история женщин, освободившихся от бремени целомудрия и материнства, хотя это тоже верно. Это также история триумфа плейбоя фигуры, которую слишком часто одновременно забывают и прощают, несмотря на его центральную роль в этой все еще недавней истории. Феминистки второй волны были правы, утверждая, что женщинам нужны противозачаточные средства и легальные аборты, чтобы получить контроль над своей репродуктивной жизнью. Появление этих технологий было хорошей и необходимой инновацией, поскольку они освободили столь многих женщин от разрушительных нежеланных родов. Но такие, как Хефнер, тоже ждали появления этих технологий и нуждались в них они хотели освободить собственное либидо, делая вид, что занимаются освобождением женщин.
Что не так с сексуальным либерализмом
В «Антигоне» Софокла пьесе, уделяющей особое внимание теме долга и страданий женщины, хор поет, что «ничто большое не входит в жизнь смертных без проклятия». Влияние противозачаточных таблеток на общество было огромным, и даже теперь, спустя два поколения, мы все еще не до конца осознали ни их благодать, ни их проклятие. В истории человечества было немало периодов смягчения сексуальных норм. Наиболее известные случаи поздняя Римская империя, георгианская Британия и «бурные двадцатые» в Америке. Однако эти фазы распущенности были ограничены отсутствием хороших противозачаточных средств, в силу чего гетеросексуальные мужчины в поисках внебрачного секса в основном были вынуждены довольствоваться либо проститутками, либо немногочисленными чудачками, готовыми пойти на риск пожизненного изгнания из респектабельного общества. Например, участники Блумсберийского кружка, которые, как известно, «lived in squares and loved in triangles»[24], вступали в многочисленные тайные сексуальные контакты, результатом чего было множество незаконнорожденных детей, и были спасены от нищеты только благодаря привилегиям своего класса.
Но сексуальная революция 1960-х в отличие от своих предшественниц не сошла на нет. Напротив, мы до сих пор живем в пространстве ее идеологии. Более того, эта идеология до такой степени превратилась в норму, что сегодня мы едва можем ее различить. Но как же она смогла выдержать испытание временем? Дело в том, что вместе с ней впервые в мировой истории были изобретены надежные средства контрацепции и, в частности, формы контрацепции, которые были доступны для самостоятельного использования женщинами: противозачаточные таблетки, вагинальные диафрагмы, а также последующие технологические усовершенствования, такие как внутриматочная спираль (ВМС). Таким образом, в конце 1960-х возникло невиданное живое существо: фертильная молодая женщина, репродуктивные возможности которой фактически заморожены. И это изменило все.
Данная книга представляет собой попытку отдать отчет в этих изменениях, избегая как либеральных объяснений, очарованных прогрессом, так и консервативных, провозглашающих новый упадок общества. Я не думаю, что последние шестьдесят лет следует понимать исключительно как период прогресса или как период деградации. Сексуальная революция не освободила всех нас, но она освободила некоторых из нас выборочно и за определенную цену. Это именно то, чего мы должны ожидать от любой формы «больших» социальных изменений, и сексуальная революция, безусловно, является таковой. И, хотя моя работа направлена в том числе против консервативного нарратива об эпохе после 1960-х, и в особенности против тех консерваторов, которые достаточно глупы, чтобы думать, что возвращение в 1950-е возможно или желательно, основной целью моей критики является либеральный нарратив о сексуальном освобождении, который я считаю не только ложным, но и вредным.
Мое недовольство адресуется в большей степени либералам, чем консерваторам, по очень личной причине раньше я сама верила либеральному нарративу. Будучи молодой девушкой, я придерживалась тех же политических взглядов, что и большинство других горожан-миллениалов, окончивших университеты на Западе. Другими словами, я соответствовала убеждениям своего класса, включая либеральные феминистские идеи о порнографии, БДСМ, культуре свободных отношений, эволюционной психологии и торговле сексуальными услугами эти темы будут рассмотрены в данной книге. Мой собственный жизненный опыт заставил меня отказаться от этих убеждений, включая период сразу после окончания университета, когда я работала в кризисном центре для жертв изнасилований. Если старая шутка говорит нам, что «консерватор это просто либерал, которого поимела реальность», то я полагаю, что, по крайней мере в моем случае, «постлиберальная феминистка это просто либеральная феминистка, которая своими глазами увидела реальность мужского насилия».
Термин «либеральный феминизм» не является самоназванием соответствующего направления феминизма. Обычно его сторонницы называют себя «интерсекциональными феминистками». Тем не менее я не думаю, что их идеология действительно является интерсекциональной (если исходить из первоначального смысла этого слова у Кимберли Креншоу), поскольку она должным образом не включает в себя анализ других форм социальной стратификации, особенно анализ экономического класса. Преимущество использования термина «либеральный феминизм» состоит в том, что он помещает идеи двадцать первого века в русло более длительной интеллектуальной истории, позволяя увидеть, что в лице либерального феминизма мы имеем дело с итерацией гораздо более грандиозного интеллектуального проекта: либерализма.
Что касается определения «либерализма», то это дискуссионный вопрос. Так, первая строка статьи в Стэнфордской энциклопедии философии гласит, что «не существует какого-то одного либерализма». Это означает, что какое бы определение я для себя ни выбрала, все равно найдутся недовольные критики. Но поскольку я не хочу утомлять читателей многословной защитой моего рабочего определения, я обойдусь несколькими замечаниями.
Я очень далека от того, чтобы использовать слово «либерал» как сокращение от «левого крыла». Американский постлиберальный политический теоретик Патрик Денин указывает на тесную связь экономического и социального либерализма. Либеральная культурная элита и либеральная корпоративная элита работают рука об руку: «Сегодняшняя корпоративная идеология имеет сильное сходство с образом жизни тех, чьими приоритетами являются мобильность, этическая гибкость, либерализм (будь то экономический или социальный), потребительский менталитет, в котором выбор имеет первостепенное значение, и прогрессивное мировоззрение, в котором быстрые изменения и созидательное разрушение являются единственным основанием для уверенности»[25].
Постлибералы, такие как Денин, обращают внимание на издержки социального либерализма политического проекта, который стремится освободить людей от внешних ограничений, налагаемых местожительством, семьей, религией, традицией и даже (что наиболее важно для феминисток) человеческим телом. В этом смысле постлибералы согласны со многими социальными консерваторами. Однако помимо этого они критически относятся к другой стороне либеральной медали идеологии свободного рынка, которая стремится освободить людей от всех этих ограничений, чтобы максимизировать их способность работать и потреблять. Атомизированный работник, не привязанный к какому-либо месту или людям, великолепно справляется с тем, чтобы быстро реагировать на требования рынка. Этот идеальный либеральный субъект способен ехать куда угодно, где можно заработать, потому что его ничего не держит на одном месте; он может выполнять любую работу, которую от него попросят, без каких-либо моральных возражений, проистекающих из веры или традиции; в отсутствие супруга или семьи, о которых нужно заботиться, ему незачем требовать дни отдыха или гибкий график. И тогда на деньги, заработанные лишенным всякой укорененности трудом, он сможет прикупить себе какую-нибудь новую вещицу, которая заглушит любое ощущение несчастья, тем самым подпитывая экономический двигатель с максимальной эффективностью.
Либеральный феминизм принимает эту рыночно ориентированную идеологию и применяет ее к специфически женским проблемам. Например, когда в 2017 году актрису и активистку Эмму Уотсон раскритиковали за то, что ее обнаженная грудь появилась на обложке «Вэнити фэйр», она отбивалась, повторяя заезженную фразу либеральных феминисток: «Феминизм заключается в том, чтобы дать женщинам выбор Речь идет о свободе»[26]. Для либеральных феминисток вроде Уотсон это может означать свободу носить откровенную одежду (и в процессе продавать множество журналов), свободу торговать сексуальными услугами, снимать или смотреть порно или же строить любую другую карьеру на свой вкус, как это делают мужчины.
При наличии правильных инструментов свобода от ограничений, налагаемых женским телом, становится все более возможной. Не хотите иметь детей в двадцать или тридцать лет? Заморозьте яйцеклетки. Вызвали в командировку после родов? Отправьте грудное молоко для своего малыша по почте. Хотите продолжать работать полный рабочий день без перерыва? Наймите няню с проживанием или, что еще лучше, суррогатную мать, которая сможет выносить ребенка вместо вас. А теперь, когда появились медицинские технологии по смене пола, стало возможным и вовсе покинуть женское тело. Либеральный феминизм обещает женщинам свободу, а когда это обещание сталкивается с жесткими ограничениями, налагаемыми биологией, эта идеология направляет женщин на устранение этих ограничений с помощью денег, технологий и тел более бедных людей.