Костя говорит:
Как будто сейчас не дразнят никого! Лёшку Юрова у нас ещё как донимали. Хотя он и без очков
Папа теряется:
Ну, я не знаю Может, у Лёши Юрова есть какой-то другой знак, что его дразнить можно?
Сам папа, когда был мальчишкой, очень старался, чтобы на нём никакого знака не было.
Кто думал, что очки это знак, что человека можно звать очкариком, тот убегал потом с разбитым носом. А вечером чьи-то родители к нашим бабушке с дедушкой жаловаться на папу приходили.
А теперь вдруг он сам обзывает космонавта очкариком.
Мама спрашивает:
А сам ты тогда кто?
А папа говорит:
Я же из-за очков космонавтом не стал!
Костя даже привстал со стула.
Кто, ты космонавтом?
А уж как сама я удивилась
Папа у себя в институте семенами занимается. Сидит в лаборатории, думает, как сделать, чтобы на них морозы не влияли и разные вредители. У папы с мамой лаборатории в институте по соседству. Папа ещё нам рассказывал, сколько растений раньше в наших местах не росло. А потом люди научились их выращивать.
Можно было подумать, что он всегда мечтал работать с семенами. А он, выходит, мечтал в космосе летать?
Никогда он нам такого не говорил. А в его детстве, оказывается, многие ребята хотели стать космонавтами. И взрослые твердили им, что они станут если постараются как следует.
Папа говорит:
Нам объясняли, что у космонавта должно быть идеальное здоровье, абсолютно. Что надо, например, всё время закаляться, а ещё тренировать вестибулярный аппарат
Я не поняла:
Что тренировать?
Папа отвечает:
Чувство равновесия. И мы с ребятами крутились на карусели во дворе, как в центрифуге, до того, что верх и низ отличить не могли. То ли падаешь на землю, то ли взлетаешь как бы очки не слетели, не разбились. Они у меня на резиночке держались. А после мне друг принёс газету, так в ней один парень вопрос задал: мол, у меня близорукость, минус пять, а я хочу стать космонавтом
И что ему ответили? спрашиваю.
Папа машет рукой.
Ответили не огорчайся, есть много других профессий А у меня зрение-то было уже минус шесть с половиной Папа вздыхает: Я сразу не сдался. Спрашивал направо и налево у взрослых ждал, кто бы меня обнадёжил. Мол, ерунда про зрение. В очках-то всё видно. А они мне в один голос: какой из тебя, Сашка, космонавт!
7. Дед-бездельник и Грандсон
Папа с тоской смотрит в монитор, как толстенький человечек в очках, кружась, как жук, тянет за собой какие-то провода.
Тут мама спрашивает:
Что ж ты мне никогда не рассказывал, что хотел стать космонавтом?
А папа:
Когда я с тобой познакомился, мне уже ясно было, что это для меня закрыто. Что зря говорить?
Мама почему-то губы поджимает на секунду. Наверно, только я и замечаю. А потом лицо у неё становится таким же, как всегда.
Очки это что! изрекает Костя невпопад. Знаешь, пап, у них там на станции вообще один лысый есть!
Папа в раздумье запускает пальцы в свои кудри. Такие же, как у Кости. Или у Кости как у папы. Если бы папа с Костей, не подстригшись, полетели в космос, кудри у них тоже бы стояли-колыхались. Не хуже, чем у того, который своего друга буксировал по воздуху.
Про лысину нам в детстве ничего не говорили, вздыхает папа. А вот если бы я знал, что когда-нибудь и очки не будут помехой
Мама утешает его:
Может, там какие-то специальные очки?
Мы все вглядываемся в монитор. Как будто можно разглядеть, что там за линзы в очках. Куда там
Мама говорит:
Мне кажется, это не космонавт учёный. Смотрите, какой он неспортивный. Видно, прилетел к ним опыты ставить, ненадолго
Я думала, папа скажет: «И я бы постарался таким учёным стать».
А что? Папа ведь и так почти учёный. Научный сотрудник. А знал бы, что человечек в очках полетит, так, может, не спал бы и не ел, а только бы учился дальше, чтобы тоже летать, вместе с этим человечком. Профессором стал бы каких-нибудь наук. И мы с мамой и Костей смотрели бы сейчас на него с Земли.
Но папа не хочет фантазировать про самого себя. Он хочет фантазировать про Костю. Например, как тот прибудет на станцию и скажет: «Привет всем от папы! Мало кто с такой силой хотел космонавтом стать, как мой папа».
Папа осторожно спрашивает:
Ты бы не хотел когда-нибудь работать в космосе?
А Костя в ответ:
Нет, это Макар хочет стать космонавтом-исследователем. Как этот сайт нашёл так и всё. «Ах, космонавты, ах, у меня там знакомый!» Уже и в сети не появляется. Исчез. Видать, всё тренируется
Мама говорит:
Вот молодец!
А Костя как не слышит её. Он глубоко вздыхает:
И Ретт от нашей компании откололся. Написал, что пока не будет играть. Временно. К нему кто-то приехал. Какой-то Грандсон.
Кто? переспрашивает мама.
Костя отвечает:
Грандсон. Наверно, имя такое. А может, это означает друг-приятель. И что-то он ему так рад
Мама говорит:
Ну ещё бы! Грандсон это вообще-то внук.
Как внук? не понимает Костя.
Мама отвечает:
Внук приехал к твоему другу Ретту.
Костя обалдело смотрит то на маму, то на папу.
Это ж подумать только! Ретт написал ему, что приехал Грандсон. Ему шестнадцать лет. (Костя ещё сказал: «Ого!»)
Грандсон учится в колледже, водит мотоцикл, не боится глубоко нырять и любит лошадей. В общем, классный такой Грандсон, Ретт прямо гордится им.
Костя, соображаю я, а ведь и правда, мы в школе проходили. «Грандсон» это по-английски внук.
Костя кивает:
Конечно, проходили. Но мало ли Как-то я не думал
А кто бы подумал? Они же болтали, как два одноклассника! Если не считать, что в чате и только по-английски
Ретт как-то спрашивал, есть ли у Кости Грандсон. Костя подумал: вдруг это не имя? Вдруг это значит друг-приятель? Ответил: ну да, конечно, у меня их много.
Костя не хочет, чтобы знали, что у него только в компьютере друзья.
Выходит, сам себя в дедушки записал? А Ретт, приятель его, он папе с мамой в отцы годится?
Мама говорит:
В возрасте уже человек, а бездельник.
Костя обижается за Ретта:
Он не бездельник, он баранов пасёт. У него порядка трёх тысяч баранов! Я думал, это его родители держат, а оказалось, что он сам!
Я тут представила огромную равнину, всю занятую стадом овец и баранов. Кажется, я видела что-то похожее в кино. Или на каком-то сайте Спинки баранов колышутся, как волны моря, и всё стадо течёт туда, куда надо пастуху. А за тем, чтобы море не выходило из берегов, следят большие умные собаки.
Над волнами возвышаются всадники старый Ретт, которого Костя обзывал рэмом и чуть не сделал покойником, и его внук Грандсон, шестнадцатилетний, почти взрослый парень, любящий лошадей.
А что маме представилось, не знаю. Но мама вдруг говорит:
Надо бы и вас вывезти на природу. Баранов не обещаю, но свежий воздух, парное молочко
Папа перебивает:
Мы же им только на август путёвки взяли. Забыла? И потом, в лагере нет парного молока. Это же целое стадо нужно, чтобы всех напоить.
Мама в ответ:
Да я не про лагерь. Мне тут небольшая командировка предстоит, дня на четыре. В Собакино, в опытное хозяйство. Хочу сама проверить автоматическую линию.
Папа уточняет:
Так ты что, едешь в командировку?
Мама кивает:
Ну да как виноватая. Их, говорит, наверно, тоже с собой возьму. Сам говоришь, я ими не занимаюсь
Папа бы предпочёл, чтобы мама занималась нами дома. И чтобы он тоже нами занимался. Чтобы никто никуда не уезжал.
Он спрашивает как будто с надеждой:
Кто вас троих там ждёт? Кто их поселит в общежитие с тобой?
Их это нас, понятно. Они говорят о нас так, точно нас здесь нет. Так бывает особенно когда родители сердятся друг на друга.
Мама доказывает ему:
Так мы не в общежитие пойдём! Снимем угол у какой-нибудь бабули в том же Собакине
Ясно, что мама поедет в командировку в любом случае. С нами или без нас.
Она часто говорит, что прежний начальник отдела, тот, который был до неё, работу запустил. И ей теперь приходится самой всё разгребать. На неё всё навалилось. Сколько мы слышали от неё:
Думаете, мне интересно с бумагами? Я лучше бы, как Костя, гуляла по интернету!
Зачем было становиться начальником, если на тебя при этом всё наваливается?
Я спрашиваю:
Мама, а мы с тобой всё разгребать поедем?
Мама кивает:
Ну да, именно
Тут папа улыбается мне.
И мама тогда папе:
Как думаешь, ведь ничего, если я съезжу вместе с ними?
Папа снова хмурится. Но говорит:
Наверно, ничего. Они ведь ещё не были в деревне.
Мама радуется, что он согласился. И начинает зачем-то снова доказывать ему, что это и вправду ничего.
Всего-то, говорит, четыре дня! Я на работе буду, а они станут гулять, воздухом дышать Может, с ребятишками там познакомятся, увидят, как люди живут в других местах, не в городе
И нам кивает:
Хватит торчать дома. Июнь, считай, пролетел, а вы ещё нигде не были!
Мы были не против, только жалко было, что папа с нами не поедет. Его не отправляют в командировки. Он уже давно начальник отдела, и ему ничего не надо разгребать. И отпуск у него ещё не скоро.
Но он повздыхал, подумал и сказал, что это хорошая идея.
Всё правильно. Хотя бы от компьютера Костя оторвётся, говорит.
И верно, наш компьютер ведь не потащишь с собой. Костя бы и готов, да знает ему не разрешат!
Молчал, молчал он. Видно, представлял, что станет делать без компьютера четыре дня. И вдруг спрашивает:
А почему мы будем жить в Собакине? Давайте лучше в Липовке, где Макар
Я подумала: охота же маме будет каждый день ходить в Собакино за шесть километров!
А мама вдруг согласилась:
Ладно, давайте попробуем устроиться в Липовке.
8. Кто никогда не спал на сеновале
Папа ещё сказал:
Как будто это проще простого устроиться!
Но оказалось и впрямь проще простого.
Мама назавтра приходит и говорит: в институте познакомили её с какой-то тётей Наташей. Так она родом из той самой Липовки! А её мама и сейчас там живёт. Маму зовут Анной Ивановной.
И наша мама вместе с тётей Наташей уже звонили ей. Спрашивали, не знает ли она, кто может на квартиру нас принять.
А та ответила, что и сама нас примет с удовольствием. Всё, говорит, будет веселее! И молока парного у неё дома сколько хочешь. А в саду ягода осыпается, руки не доходят до неё. Так что вся наша будет, если приедем.
Мы обрадовались, что всё так легко решилось. Костя уточняет у мамы:
А сеновал есть у неё? У этой Анны Ивановны? А то я хочу ночевать на сеновале!
Я тоже слышала, как хорошо спать в деревне на сеновале, в душистом сене.
Даже стихи такие есть:
Не помню точно
Мама говорит:
Насчёт сеновала не знаю, есть ли он там Но в любом случае пиши своему другу, что приедешь в Липовку. Вот он удивится!
В понедельник мы сели в автобус на вокзале. Мама сказала, от её работы в Собакино завтра пойдёт машина. Но в ней вряд ли всем хватит места. И потом, лучше приехать в Липовку заранее, устроиться. Тогда маме спокойней будет работать в опытном хозяйстве.
Папа, наоборот, предлагал отложить поездку до среды. Тогда он смог бы взять отгул и сам отвезти нас на машине. А раньше никак нельзя: его отдел выполняет важное задание. И если папа, начальник, сейчас оставит всех своих, то это будет неправильно.
Мама сказала:
Ну и работай спокойно! Ездят ведь люди на автобусе. И мы доедем.
Ездить я люблю.
Мама рядом со мной сидит, детектив читает.
Костя через проход, в наушниках, музыку слушает.
А я бы только в окно глядела, ждала бы той минуты, когда город кончится. Все новостройки, заборы, вывески останутся позади. И будут только холмы, холмы. Они зелёные, круглые как на рисунке.
Где-то на холме увидишь одинокое дерево вётлы это, чаще всего. Где-то по холму домики разбросаны и коровки ходят. Или неотличимые отсюда, маленькие совсем козы или овцы.
Картина всё время меняется. А я сижу и думаю: подольше бы вот так ехать!
Я и в прошлом году, когда мы в лагерь ехали, думала: подольше бы не приезжать, чтоб можно было глядеть в окно. А мы раз и оказались в этом Кувакине как-то незаметно.
А Липовка, она ведь гораздо ближе, чем Кувакино. Кто бы сомневался, что я и дорогу-то не успею как следует почувствовать?
Но я одного не учла. В лагерь нас вёз специальный автобус. А теперь мы ехали в обычном, пассажирском.
Шофёр остановился на шоссе, крикнул:
Кому в Липовку?
Гляжу, с краю дороги на колышке табличка прибита «Липовка». А кругом поле, деревья и никакой Липовки не видать.
Спрыгнули мы на дорогу вместе с сумками. А самую большую, с колесиками, какой-то дяденька нам вынес. Водитель из кабины высунулся, показывает:
Вон по тому просёлку ступайте. А мы поедем дальше.
Дяденька скорей обратно в автобус полез. И говорит оттуда:
Вы всё прямо, прямо идите, до пруда. А у пруда налево повернёте. Это если вам в Липовку. А если в Собакино направо.
Костя радуется:
Ну, двинули вперёд!
Мама напоминает:
Имейте в виду, в деревне положено здороваться со всеми! Так что, если встретим кого, чтоб сразу «здравствуйте!». Иначе как выглядеть мы будем?
Мы с Костей в ответ:
Помним, помним!
Нам это и папа, провожая, на автовокзале говорил!
Но на дороге нам никто не встретился. Хотя до пруда оказалось идти и идти.
Сумка с колёсиками прыгала на ухабах, буксовала в пыли, и сами мы покрылись пылью до самых макушек.
Очки приходилось протирать краем футболки, потому что салфетки были где-то в сумке, глубоко. Но очки снова быстро становились грязными.
По лицам у нас тёк пот. От него щёки и лоб щипало. Оправы очков натирали нам переносицу и щёки. То и дело Костя снимал очки и начинал тереть лицо кулаками с силой, размазывая грязь.
И я, наверно, была не лучше.
Одна мама не трогала лицо, и на нём от пота оставались ровные узкие дорожки.
Макар всё время так ходит, и ничего, как будто в утешение нам сказал Костя.
Но мама ответила:
Зачем ему всё время здесь ходить? Он там в своём мире живёт и рукой махнула неопределённо куда-то вперёд. Всё у него там есть и школа, и
Мама запнулась. Может, не придумала, что ещё у Макара есть. Я шла и думала: что это за мир такой, до которого так трудно добираться?
Но ещё хуже стало, когда дорога стала спускаться к пруду. Теперь большая сумка норовила вперёд нас убежать. Мы еле удерживали её.
А дальше пришлось подниматься наверх. Мама сказала, что уже скоро. Костя промолчал, у меня тоже не было охоты разговаривать.
Я и глазам не поверила, когда мы наконец-то взобрались на холм и перед нами оказались деревенские домики.
Мама выдохнула чуть слышно:
Нам нужен четвёртый с края. Надеюсь, с этого края, а не с того.
У четвёртого домика стояла бабушка, уж до чего худенькая и маленькая, в больших толстых очках. Лицо у неё было загорелое. Морщины теснились на нём густо-густо. Оправа была коричневой, и это выглядело тоже как линии морщин. Ещё по одной толстой закруглённой морщине вокруг глаз.
Мама сказала:
Здравствуйте, Анна Ивановна!
И тогда бабушка заулыбалась, зашевелила все свои морщины.
Я, говорит, жду, жду! И пироги уже испекла, и комнату вам приготовила
Тут Костя говорит:
Какую комнату? Я хочу на сеновал!
Анна Ивановна удивилась:
Зачем на сеновал? Дом большой, места всем хватит.
Но Костя, видать, с самого начала решил определиться: на сеновал, и точка!
Когда ещё, спрашивает, придётся ночевать на сеновале?
Во дворе у Анны Ивановны собака оказалась. Здоровенная, чёрная. И она зарычала-зарокотала, когда мы вошли в калитку. Мы трое скорей назад, на улицу. И Костя, отступая, пробормотал как будто в укор себе и нам:
А она привязанная
Маленькая Анна Ивановна подошла к собаке и что-то сказала ей. Мы не слыхали что. Потом она попросила подойти всех нас по очереди. Сначала маму, потом Костю и меня. Собака всех нас по очереди обнюхала. Мне было страшно, когда она трогала меня своей огромной мордой, будто раздумывая: укусить, не укусить?
Свои, Пальма, свои, повторяла Анна Ивановна.
И мне говорила:
Ну, не молчи. Скажи ей: «Пальма». Пусть она твой голос услышит. А то как же вы познакомитесь?
Пальма, сказала я.