Дом был расположен в весьма удобном, можно сказать, стратегическом месте: рядом находился Николаевский вокзал, куда прибывала львиная доля гостей столицы. На противоположной, нечетной стороне Невского проспекта, в доме 87, находилась известная Балабинская гостиница. Окна квартиры Розенбаумов выходили на Невский проспект и на Знаменскую площадь, получившую название от Знаменской церкви (сейчас на месте церкви, разобранной в 1941 году, находится наземный вестибюль станции метро «Площадь Восстания»).
Посередине площади стоял величественный памятник царю Александру III. В 1919 году монумент окрестили «пугалом» и выбили на нем строки пролетарского поэта Демьяна Бедного:
Во время революционных праздников памятник заключали в символическую металлическую клетку, а перед ним ставили винтообразную башню с колесом истории, надписью «СССР» и изображением серпа и молота. Глумиться над скульптурой перестали лишь в 1937 году, переместив его в запасники Русского музея.
Так выглядела повседневная реальность, которую ежедневно приходилось видеть из своих окон семье Розенбаум с 1910 по 1923 год (с перерывом на проживание в Крыму с 1918-го по 1921-й).
Детские впечатления
Какой была жизнь семьи в первые годы после переезда на Невский проспект? Судя по всему, союз Анны и Зиновия Розенбаум был достаточно устойчивым и бесконфликтным. Муж по много часов работал в аптеке; его супруга занималась воспитанием, образованием, медицинской и религиозной подготовкой девочек, пока они в возрасте восьми или девяти лет не поступили в школу. Главой семьи была, однозначно, Анна Борисовна. Об этом свидетельствуют все доступные семейные источники, прежде всего сама Айн Рэнд и ее сестра Нора. Следует отметить, что подобная «матриархальная» ситуация была достаточно типична для еврейских образованных семей той эпохи.
С каждым годом Розенбаумы становились всё богаче. В 1912 году Зиновий Захарович стал совладельцем «Александровской» аптеки, в которой работали не только он сам с компаньоном Александром Клинге, но и шестеро помощников фармацевтов, трое учеников и несколько служащих. В 1914 году, в начале Первой мировой войны, по-видимому в связи с ростом антинемецких настроений в стране, Клинге передал аптеку Зиновию Захаровичу в полную собственность. По мере роста доходов Зиновий приобрел не только саму аптеку, но и квартиру, которую ранее снимал, а также, возможно, и весь четвертый этаж. Тем не менее авторы, писавшие, что Зиновию Захаровичу принадлежал весь гигантский дом на Невском проспекте, безусловно, преувеличивают богатство семьи: им могли принадлежать квартиры лишь одного из подъездов.
Процветающий бизнес мужа позволил Анне нанять повара, горничную, няню для дочерей и даже бельгийскую гувернантку, чтобы девочки овладели французским еще до поступления в школу. Американский философ Джон Хосперс, основываясь на личных беседах с Айн Рэнд, сообщает, что у семьи было более пяти слуг и поэтому после революции большевики посчитали их «капиталистами»[34]. Кроме того, все три дочери брали уроки музыки и рисования. Как большинство детей российских среднего и высшего классов, сестры Розенбаум начальное образование получали дома. Как мы видим из их дальнейшей судьбы, все они прекрасно знали иностранные языки и умели рисовать. Наташа позднее серьезно займется музыкой, Нора живописью, а Алиса историей, киноискусством и литературой. И всё это, несомненно, благодаря азам, полученным в детстве.
Ранние воспоминания Айн Рэнд неизменно связаны с матерью, взаимоотношения с которой она, как правило, описывала в достаточно мрачных тонах. По ее словам, мать была поверхностным, придирчивым, капризным, авторитарным человеком, чьим основным интересом в жизни было посещение и устройство пустых светских раутов. По словам писательницы, как-то раз мать торжественно сказала ей, что вообще не хотела детей и родила их только из чувства долга, принеся в жертву свои амбиции. Однажды Анна Борисовна так рассердилась на дочку, что сломала ногу кукле, которую та очень любила.
Приведем другие примеры конфликтных ситуаций между Анной Борисовной и ее старшей дочерью. Во время переезда на Невский (то есть в 1909 или 1910 году) Алису оставили на попечении родственников семьи Конгейм. Вернувшись к родителям, Алиса попросила мать купить ей миди-блузку, такую же, какие носили ее кузины, однако Анна Борисовна отказала. «Она не одобряла миди-блузки или другие модные одежды для детей», вспоминала об этом эпизоде Айн Рэнд полвека (!) спустя. Вскоре произошел еще один неприятный эпизод. Анна Борисовна дома наливала чай себе и гостям. Алиса попросила налить чашку и ей. Мать вновь ответила отказом: детям нельзя пить чай! Алиса не стала спорить, но про себя спросила: «Почему они не позволяют мне получить то, чего я хочу?» В тот же момент она приняла решение: «Когда-нибудь у меня всё это будет!»
Другие детские столкновения Алисы с матерью зачастую были вызваны ее нежеланием играть с другими детьми и делать то, что делают они. Однажды, войдя в детскую комнату и обнаружив, что пол усеян игрушками, Анна Борисовна объявила Алисе, которой было около пяти лет, и двухлетней Наташе, что им надо сделать выбор: оставить себе игрушки, с которыми они хотели бы играть в настоящий момент, а другие передать ей на хранение и получить их через год в обмен. Наташа выбрала те игрушки, которые ей нравились больше всего; Алиса же отдала матери свои любимые игрушки, представляя, какое удовольствие получит от них спустя год (вспоминая об этом событии через 50 лет, она в подробностях описала механическую заводную курочку, отданную матери). По прошествии года Алиса попросила мать вернуть ей игрушки, а та со смехом ответила, что отдала их в приют, поскольку если бы дочери действительно нуждались в этих игрушках, то никогда не отказались бы от них. Возможно, это была первая встреча Айн Рэнд с альтруизмом и благотворительностью врагами, с которыми она будет бороться всю жизнь.
Сама Анна Борисовна считала свою старшую дочь «трудным ребенком». Впрочем, она действительно была такой. Алиса редко с кем-то играла и терпеть не могла физические нагрузки. «Двигайся, Алиса, двигайся!» раздраженно кричала ей мать. Когда маленькой Алисе купили дорогой спортивный снаряд, она отказалась даже подойти к нему. Эта нелюбовь к спорту (в отличие от интеллектуальных нагрузок) сохранится у нее до конца жизни. Мать не понимала и не одобряла, что Алиса с энтузиазмом принимала некоторые детские песни и картинки и резко отклоняла другие. «Мне она (мать. Л. Н., М. К.) очень не нравилась, вспоминала писательница много лет спустя. Мы действительно не ладили. Она была моей полной противоположностью; так мне казалось и в детстве, и сейчас Наши конфликты в детстве состояли в том, что я была необщительной, я была недостаточно заинтересована другими детьми, я не играла с ними, у меня не было подружек».
Но так ли уж права Айн Рэнд, столь резко отзываясь о матери и выставляя свои отношения с ней в виде некоего перманентного конфликта? Анна Борисовна до приезда бельгийской гувернантки учила дочерей читать и писать по-французски; именно она выписывала иностранные журналы, в том числе детские, которые так сильно повлияли на Алису, когда та начала сочинять свои собственные ранние истории. Не чужда была Анна Борисовна и идеям индивидуализма, столь сильно занимавшим ее старшую дочь. К примеру, в письмах 1930-х годов она заявляла: «Каждый человек является архитектором своей судьбы». Анне Борисовне нравилась идея «американской мечты»; она так хотела посетить США, что даже дала своим домашним котам клички Лос-Анджелес[35] и Миссури[36].
Анна Борисовна всегда гордилась умственными способностями своей старшей дочурки и часто демонстрировала ее сообразительность гостям. Это, кстати, нравилось самой Алисе, любившей находиться в компании взрослых, которым всегда можно задать вопросы. Увидев дома нового человека, маленькая Алиса всегда серьезно вопрошала: «А он умный?» Остальные качества доброта, благородство, красота, богатство интересовали ее гораздо меньше.
Сестра Нора утверждала, что между Алисой и матерью не было серьезных конфликтов, а сама старшая дочь являлась любимым ребенком в семье. Правда, сама Нора также писала о матери как о «домашнем тиране», которого она боялась даже после замужества[37].
Словом, можно констатировать, что, с одной стороны, Анна Борисовна была авторитарна и нетерпима, считала свое мнение истиной в конечной инстанции, а себя главной в доме. С другой стороны, она была прекрасно образованна и умна, что, в свою очередь, помогло ей вырастить трех умных и всесторонне образованных дочерей, одна из которых конечно, не без ее участия стала всемирно известным писателем и идеологическим вдохновителем новаторского течения в философии. Нет также никаких сомнений в том, что в своих поздних воспоминаниях Айн Рэнд серьезно преувеличивала степень антагонизма между ней и матерью, выдавая мелкие конфликты, случающиеся в каждой семье, за серьезную и глубокую вражду, которой попросту не было. Доказательством тому служат, к примеру, сотни нежных и прочувствованных писем, которые Анна Борисовна слала дочери после ее эмиграции в Америку, на которые та отправляла сотни ответов[38].
Студийная фотография 1910 года запечатлела облик Алисы очаровательного ребенка с длинными, слегка вьющимися волосами, огромными умными глазами, в белом платьице с оборками. Рядом стоит вторая маленькая очаровашка, как две капли воды похожая на Алису, только поменьше, ее трехлетняя сестра Наташа. Хотя черно-белое фото не позволяет нам определить цвет глаз Алисы, но из поздних анкет мы знаем, что они были карие[39]. А вот другое семейное фото: двухлетняя Алиса сидит на коленях у отца.
По словам самой писательницы, ее первые воспоминания относятся примерно к возрасту двух с половиной лет, то есть к лету 1907 года. Она с отцом сидела у окна и смотрела вниз на первые в России электрические трамваи. Зиновий Захарович объяснил маленькой Алисе, как работают трамваи, и ей было приятно, что она смогла понять его объяснения.
Нет сомнений, что писательница романтизировала данный эпизод своей биографии. Первый петербургский электрический трамвай в торжественной обстановке отправился в свой первый рейс по маршруту Главный штаб 8-я линия Васильевского острова 16 сентября 1907 года, то есть действительно в то время, когда Алисе было чуть больше двух с половиной лет. Однако этот трамвай не ходил по Московскому проспекту, на котором в то время жила семья Розенбаум. Скорее всего, она могла видеть трамвай несколько позднее, уже на Невском проспекте, в четыре-пять лет.
И тут особенно важно отметить, что первая трамвайная линия Санкт-Петербурга была построена американской компанией «Вестингауз электрик» (Westinghouse Electric). Такие предзнаменования будущей судьбы Айн Рэнд, выражающиеся в безмолвном отчаянном восхищении всем американским, будут и далее пронизывать ее российскую и советскую жизнь.
А вот раннее воспоминание, на сей раз связанное со страхом. Прогуливаясь с нянькой, девочка увидела стекло в деревянной раме, прислоненной к стене. Заинтересовавшись, Алиса подошла и притронулась к нему. Испуганная нянька оттащила ее в сторону, объясняя, что стекло острое, трогать его опасно. Воспоминания о пережитом страхе долгие дни беспокоили Алису.
Другое важное событие случилось с ней в шесть лет. Во время отдыха на морском курорте она случайно услышала музыку военного оркестра, игравшего марши, а также легкие немецкие, английские и американские песни такие как «Долог путь до Типперери» («Its a Long Way to Tipperary»), «Йиппи йи йиппи йи йэй» («Yippy Yi Yippy Yi Yay») и др. Как завороженная, маленькая Алиса слушала эти простенькие мелодии, уводящие вдаль от повседневных проблем и огорчений, разительно отличающиеся от русской народной или классической музыки с ее экзистенциальным надрывом и поисками смысла жизни. В дальнейшем такая легкая музыка, позволявшая забыть обо всех проблемах и неудачах ее советской, а позднее и американской жизни, станет для нее своеобразным культом. Она даже станет называть этот жанр специально изобретенным термином «tiddlywink[40] music», что можно приблизительно перевести как «ерундовая музыка» (насколько нам известно, только Айн Рэнд применяла этот термин к музыке).
Поначалу Алиса вообще не принимала классику, но позднее, по мере взросления, полюбила произведения Рахманинова, Шопена, Верди и других известных композиторов. Да и обожаемая ею «ерундовая музыка», помимо маршей и песенок конца XIX начала ХХ века, постепенно стала включать в себя и такие разножанровые произведения, как марш Прокофьева из оперы «Любовь к трем апельсинам», народная шотландско-ирландская «Моя ирландская Молли» («My Irish Molly»), джазовая «Давай, будь счастлив» («Cmon Get Happy»), вальс «Минутка» Шопена, арии из оперетт Ференца Легара и Имре Кальмана.
Кстати, поначалу ее любовь к «ерундовой музыке» вызвала резкое негодование матери. «Почему такое сообразительное дитя любит эту глупую музыку?» вопрошали она и другие родственники, которые, к немалой досаде маленькой Алисы, не могли понять, что это ее выбор, с которым им придется смириться, а не пытаться на него повлиять. Это были ее собственные вкусы, и объяснять кому-то, «почему» и «зачем» она их имеет, Алиса попросту не желала. Резкий выбор интеллектуальных предпочтений, который она порой не в состоянии объяснить, станет в дальнейшем повторяющимся алгоритмом. Ее окружению придется смириться с этим, так как своих вкусов будущая писательница никогда не меняла и, более того, формировала свое окружение только из людей, которые разделяли ее предпочтения. Вот и в данном случае бабушке Розалии Павловне приходилось безропотно ставить пластинку с любимой «ерундовой музыкой» Алисы на патефон фирмы «Виктрола» (кстати, один из первых экземпляров патефонов такого типа в Санкт-Петербурге). Всю жизнь, в моменты радости и счастья, Айн Рэнд будет слушать эту музыку в своей комнате, пританцовывая и на мгновение возвращаясь в детство, к тому незабываемому оркестру на набережной.
А вот еще одно значительное событие, произошедшее, когда Алисе было семь лет. (Давайте еще раз поразимся тому, что писательница столь ярко помнила происшествия шестидесятилетней давности, будто они случились только вчера. Невольно приходит на ум автобиографическая книга Набокова, где знаменитый писатель-эмигрант так же детально разбирал свое русское детство. Несколько забегая вперед, скажем, что «набоковские» параллели с жизнью Айн Рэнд будут анализироваться нами еще неоднократно.) Вновь морской курорт. Прекрасный отель, в котором останавливались в основном иностранцы, с роскошным теннисным кортом, что было крайне редко в тогдашней России. Случайно проходившая мимо корта Алиса увидела двенадцатилетнюю англичанку, играющую в теннис. Казалось бы, что в этом особенного? Однако образ юной, грациозной и стройной спортсменки в черных чулках и белых теннисных туфлях, стремительно передвигающейся по корту, навсегда врезался в ее память как символ чего-то прекрасного и независимого Прекрасного и независимого настолько, что маленькая Алиса уже тогда не строила иллюзий она прекрасно понимала, что не станет такой никогда. Однако ничто не мешало ей описывать этот идеал в своих романах. Черты ее любимого женского персонажа, Дагни Таггарт из романа «Атлант расправил плечи», будут в известной степени навеяны этим детским впечатлением.