Кашалоты единственные уцелевшие до наших дней представители семейства кашалотовых, Physeteridae, возраст которого насчитывает более 20 миллионов лет. Еще дюжина китов, когда-то принадлежавшая к этому семейству, давно канула в небытие. Левиафан последняя струйка некогда мощного потока, который питал воды океанов на изобильной Земле в дочеловеческие времена.
Но сейчас, в эти дни, мы с ним оказались современниками. И я очень надеюсь, что в ближайшие недели, при немалом содействии Шейна, нам удастся сократить пропасть между нашими видами. Я настойчиво ищу встречи, которая позволит мне не только увидеть Левиафана своими глазами, не только понаблюдать за кашалотами, но и, отбросив все стереотипы, по-настоящему проникнуть туда, где они живут со своими семьями, дыша одним с нами воздухом на границе наших миров. Я понимаю, что жду чуда и для встречи с ним оказался в самом лучшем месте на мокром твердом шарике, кружащем по третьей по счету орбите вокруг звезды под названием Солнце. Это место, где чудеса даются так легко, что мы частенько пренебрегаем ими. Да, знаю, в такое трудно поверить. Но мы продолжаем.
В нескольких километрах позади нас, в той стороне, где сейчас взбирается на небосклон солнце, изумрудной зеленью отливают крутые склоны вулкана. Древний остров Доминика дополняет дугу из нескольких вулканических островов, которые закрывают Карибское море своими западными берегами, подставляя восточные Атлантическому океану. На севере с Доминикой соседствует Гваделупа, а к югу через пролив виднеются вершины Мартиники. Их склоны, наверху заросшие джунглями, продолжаются и под водой океан словно подпирает эти острова своими синими плечами.
Кашалоты населяют более широкий и глубокий пояс планеты, чем любые другие существа, если не брать в расчет человека: они бороздят Мировой океан от 60-го градуса северной широты до 60-го градуса южной, от самой поверхности воды до ее черных, холодных, давящих глубин. (Самки и молодняк обычно не выходят за пределы 40-го градуса северной широты и 40-го южной.) Но людям кашалоты нечасто попадаются на глаза. Обитая в открытом океане, глубоко в его толще, они обычно держатся вдали от материкового шельфа и редко выбираются на мелководья глубиной менее 900 метров, что заставляет их держаться вдалеке от большинства побережий. Но дело не только в этом. Кашалоты могут покрывать больше 60 километров в сутки, ежегодно преодолевая расстояния в три с лишним десятка тысяч километров. Масштабы их обиталища миллионы квадратных километров океана, в котором не остается никаких следов, делают изучение кочевой жизни кашалотов почти невыполнимой задачей. Однако здесь, вблизи Доминики, большие глубины начинаются почти вплотную к суше, и потому это место самое подходящее, где можно попытаться с берега добраться до кашалотов и записать их голоса.
По сути, Шейн очертил в океане блок водной толщи с ребром в 20 километров, сказав: «Нам предстоит изучать одних из самых крупных и скрытных в мире существ, когда они будут заходить в этот блок и покидать его». Он потратил кучу времени и усилий на свой весьма смелый проект. Возможность провала даже не рассматривается: ставки слишком высоки. И для Шейна, и для китов.
Едва мы достигаем первой точки, где нужно остановиться, нас накрывает легким дождем. Да, мы ищем Левиафана, но не глазами. Уж очень мала вероятность добиться успеха, просто мотаясь по морю и высматривая китовый фонтан, ведь из каждого часа кашалоты примерно 50 минут проводят под водой. Охота в черных холодных безднах где-то в сотнях метров под волнами, а также путь до этих глубин и обратно занимают около 80 % всего их времени. Потому нам, как и самим китам, предстоит охотиться, пользуясь высокой акустической проводимостью воды. То есть полагаясь на слух.
Мы останавливаемся. Спускаем за борт гидрофон водонепроницаемый микрофон для улавливания звуков под водой. Студенты Шейна отмечают координаты точки, состояние моря и погоды. Он передает мне наушники, и мы по очереди выслушиваем щелчки эхолота, которым от рождения наделен каждый кашалот.
Любой человек, встречавший в море дельфинов, мог слышать высокий свист или визг, с помощью которого они общаются между собой, проходя мимо лодки или пристраиваясь к носовой волне. Эти звуки не имеют отношения к эхолокации. Эхолокационные сигналы всегда щелчки.
Кашалотов долгое время считали абсолютно молчаливыми. Описание их акустических сигналов было впервые опубликовано в 1957 году, и сделали это ученые[4]. Китобои, охотившиеся на кашалотов, никогда не слышали щелчков, которые они издают.
Я сейчас тоже не слышу никаких щелчков. Только плеск воды на поверхности. Через несколько минут мой мозг начинает отсеивать этот шум, и я начинаю вслушиваться в глубину. И тогда я действительно различаю чьи-то голоса. Какие-то писки, свисты очень высокие и негромкие. Шейн говорит, что их, скорее всего, издают те самые малые косатки, которых мы видели еще там, где над нами парили фрегаты. Да, в воде звуки могут распространяться очень далеко. По словам Шейна, голос малых косаток похож на электронные сигналы, а у дельфинов звучит более естественно. Как и дельфины, косатки общаются между собой свистом и повизгиванием, а их эхолокационные сигналы звучат как серия щелчков таких частых, что иногда они сливаются в сплошное жужжание.
Эхолокационные щелчки кашалота, которые мы пытаемся услышать, более размеренные: клик, клик, клик. Пока микрофон ничего такого не улавливает. В отличие от дельфинов, кашалоты и общаются тоже щелчками. Вообще, все известное разнообразие звуков, которые они издают, представлено щелчками, просто одни предназначены для эхолокации, а другие для коммуникации.
Море это подвижная мозаика течений и сдвигающихся по сезонам температурных границ. Вот почему обитатели открытого океана тоже все время находятся в движении, следуя за оптимальными для них температурами и, что гораздо важнее, за пищей. Вся их жизнь это вечное странствие на колоссальные расстояния и погружение на невиданные глубины.
Тот, кто путешествует по океану под самой его поверхностью, не ощущает особых изменений, даже перемещаясь очень далеко, но, если опуститься всего лишь на 10 метров ниже, давление уже удваивается. А на глубине в 20 метров оно оказывается в три раза выше, чем на поверхности. Вода так жадно вытягивает из вас тепло, что без специального защитного костюма вы быстро замерзнете, а свет на этой глубине такой тусклый, что цвета становятся почти неразличимы.
И вода, и суша потрудились, создавая китов. Киты относятся к позвоночным животным, если точнее к млекопитающим. Эволюция позвоночных началась в океане, но млекопитающие формировались в наземной среде, и лишь потом некоторые из них вернулись обратно в море, превратившись в китов. Все мы, позвоночные, унаследовали общий план строения от рыб, включая скелет, внутренние органы, челюстной аппарат, а также нервную, кровеносную, пищеварительную и прочие системы. Когда рыбы, покинув воду, вынесли эту базовую схему на сушу, над ней немало потрудились наземная гравитация и атмосфера, превращая зачаточные конечности в пригодные для ходьбы и полета ноги и крылья, а чешую в перья и шерсть.
Но, когда млекопитающие начали обратный путь с суши в море, вода напомнила им о необходимости иметь плавники. Если взглянуть на передние конечности китов повнимательнее, по ним можно проследить всю историю этих животных: в сущности, они просто надели рукавицы на точно такой же набор костей, как и в моих пальцах, которыми я печатаю эти слова. Возвращаясь в море после миллионов лет наземной жизни, млекопитающие прихватили с собой и многое другое: дыхание с помощью легких, умение вырабатывать внутреннее тепло и родительскую заботу о детенышах. И еще они не забыли положить в багаж острый интеллект и высокоорганизованную систему социального общения. Все эти полезные качества, приобретенные для обитания на суше, наделяют их обладателей колоссальными преимуществами при охоте на океанических существ. Содержание кислорода в морской воде меньше 1 %, и для тех животных, которые дышат жабрами, это создает массу ограничений. Но воздух содержит 20 % кислорода. Несмотря на новые приспособления для жизни в воде, киты и дельфины в полной мере остаются млекопитающими, и даже более того. Смышленые и общительные, вдыхающие насыщенный кислородом воздух, необходимый для быстрой и мощной работы мышц, эти темпераментные и чрезвычайно эффективные хищники образуют высшее звено пищевой цепи в своем мире, где они могут спокойно нагнать любую жертву и даже сделать вокруг нее несколько кругов.
Море дало вернувшимся в него млекопитающим два больших преимущества. Первое скопления пищи. Для не самых крупных существ, населяющих бескрайние морские просторы, залогом безопасности может служить только многочисленность. Поэтому мелкие рыбы и кальмары держатся огромными, нередко миллионными скоплениями, каких на земле и не увидишь. Другое преимущество высокая акустическая проводимость воды по сравнению с воздухом. Видимость в океане составляет в самом лучшем случае метров сто. На глубину всего в пару сотен метров от поверхности не проникает солнечный свет. Зато вода, чья плотность в 800 раз больше плотности воздуха, прекрасно проводит звук.
Во время охоты кашалоты издают эхолокационные сигналы с частотой примерно два щелчка в секунду, вот так: «Раз и два и». Исследователи называют их щелчками, хотя на большом расстоянии они иногда звучат как раздельное тиканье, вблизи как дробь кастаньет, а если подойти совсем вплотную как стук сталкивающихся стальных шариков.
Вот одна из причин, почему сейчас Левиафана здесь нет: кашалоты недолюбливают малых касаток. И кашалотов можно понять. Океан довольно опасное место. Они остерегаются настоящих косаток, избегают задиристых гринд и стараются держаться подальше от малых косаток, которые изводят молодняк, кусая китят за лопасти хвостового плавника судя по всему, просто забавы ради. Сами кашалоты не считают это забавным. Они осторожны и не любят грубых шуток, а еще они всегда очень заботливы по отношению к детенышам.
Шейн сверяется со спутниковым навигатором, и мы направляемся к следующей точке. До нее около трех километров. Наше подслушивающее устройство способно уловить эхолокационные сигналы кашалота минимум за пять километров. Поэтому места наших остановок распределены так, чтобы полностью перекрывать все пространство. Если киты здесь, то мы их обязательно услышим. Если же их здесь нет тишина даст нам знать.
Нам известно о китах столько, что этого хватило бы на множество книг. Однако мы чрезвычайно мало знаем о том, как они сами ощущают свой мир, как воспринимают собственную жизнь. Кашалоты и горбачи, косатки, афалины, стенеллы и немногие другие дельфины успели побывать объектами пристального изучения со стороны человека. Большинство же видов китов и дельфинов, населяющих жидкую толщу под выпуклыми синими горизонтами нашей планеты, остаются для нас почти совершенно незнакомыми чужаками. И каждые несколько лет ученые обнаруживают новые, до сих пор неизвестные виды китообразных.
Так что возможность сблизиться с Левиафаном легче представить, нежели осуществить. Чем дальше от берега, тем сильнее качка, мокрее брызги одним словом, никакого комфорта. Море вовсе не собирается облегчать нашу встречу с китами.
Но Шейн Геро не унимается. Атлетически сложенный красавец с мускулатурой пляжного спасателя, коротко остриженными каштановыми волосами и серо-голубыми глазами, он сочетает в себе очарование дружелюбной открытости и пытливый рассудительный ум. Больше всего ему хочется понять две главные вещи: как кашалот узнает, кто он такой или кто она такая, и как он учит детей осознанию собственной идентичности. Ответы на эти вопросы откроют нам, каким образом у кашалотов формируется их исключительная семейная привязанность.
На второй точке прослушивания нас тоже ожидает тишина. Пока мы двигаемся к третьей, поверхность моря сплошь покрывается сияющими солнечными бликами. Далекий остров Доминика то проступает из-за нависших над ним облаков, то вновь скрывается из виду. Мы плывем все дальше с крепнущим ощущением, что где-то под нами скрываются тайны, неподвластные человеческому разумению. Наверняка так оно и есть.
Наша жужжащая мотором лодка вспугивает стайку летучих рыб, и одна из них падает прямо мне под ноги. Я любуюсь ее большими глазами, зеркальными боками, синим отливом спинки. Потом выбрасываю ее за борт.
Следом за рыбами на нас налетает невесть откуда взявшаяся большая белая птица с длинным хвостом краснохвостый фаэтон. Отставать она не желает. Она знает, что наша бороздящая волны лодка способна выгонять из воды летучих рыб, понимает, что это может произойти, и расчетливо ждет.
Но мы ее разочаровываем. Птица глядит на нас сверху, я задираю голову, смотрю на нее и думаю: «Где же ты была пять минут назад? Мы вспугнули их множество».
Приближаясь к третьей точке прослушивания, мы натыкаемся на целый акр плавучих желто-зеленых саргассовых водорослей. Вылавливаем из них большое пластиковое полотнище. К самой нашей лодке подплывает небольшая стая дорадо в темной воде этих рыб замечаешь прежде всего по их ярко-голубым грудным плавникам. С неоновыми плавниками и телом в форме весла длиной с мою руку, в ярких синих и желтых кляксах, словно их раскрашивал ребенок, дорадо, наверное, самая красивая из всей фантастической пестроты прочих рыб.
Третья остановка, и наш гидрофон снова погружается на проводе в жидкую оболочку планеты. Я слышу отдаленный гул мотора. Но погодите, этот мотор такой громкий
Шейну почудились слабые щелчки. «Я не уверен» начинает он.
Теперь и нам удается уловить едва различимые свисты, похожие на электронные сигналы. Шейн пока не может точно сказать, кто это. Меня же тонкости различения звуков и вовсе ставят в тупик.
Так, теперь что-то необычное Сквозь плеск волн и далекий шум проходящего судна, сквозь подводные свисты прорывается новый звук. Щелчки.
Так щелкают кашалоты. Но и дельфины тоже так умеют. А мы как раз видим вереницу дельфинов, прошивающую бликующие на солнце волны.
Так чьи же это голоса?
Шейн вслушивается изо всех сил, прижав руки к наушникам и закрыв глаза, пытаясь отделить приглушенные расстоянием щелчки от других звуков океана. Чтобы отсечь часть лишних шумов, он погружает в воду направленный микрофон. В сущности, это тот же гидрофон, только помещенный в салатную миску и закрепленный на палке вроде черенка от метлы импровизированная пародия на высокие технологии. Миска ограничивает сектор действия микрофона тем направлением, куда он обращен, прикрывая его от звуков, идущих с других сторон. Поворачивая палку, можно локализовать звуки. Это примерно как если бы мы прислушивались под водой, приложив ладонь к уху.
«Не близко. Точно не близко».
Я вглядываюсь в рябую поверхность моря. Неясную, ослепляющую, волнующуюся на ветру. Уныло-безжизненную.
Шейн поворачивает палку с направленным микрофоном. Козырек низко надвинут, лицо сосредоточенное он весь обращен в слух. Наконец он сообщает: «Есть. Может, четыре. А может, и пять китов он делает паузу, продолжая поворачивать салатницу под водой. Один к северо-востоку. Остальные к югу от нас».
Исполненные ожиданий, мы поворачиваем в южную сторону. Волнение здесь еще сильнее. Расстояние небольшое, но мы вымокаем с ног до головы. Шейну не нравится все время врезаться в налетающие на нас и окатывающие брызгами волны.
Этот день мы посвятили китам. Вернее, их поискам. И попыткам разобраться, кого мы нашли. День начинается с неясных щелчков, открывающих перед нами возможность раскрыть секреты кашалотов. Далеко отсюда, где-то на большой глубине, они вышли на охоту и с помощью щелчков определяют, что таится в темноте перед ними.
Левиафан обитает в мире звуков. И участвует в их создании. Киты почти постоянно слышат сигналы дельфинов, других китов и членов собственной семьи. Находясь глубоко под водой, они почти непрерывно издают и слушают эхолокационные щелчки.