И тут появился еще один человек, чужак, как и четверо убийц. Никто не понял, откуда его принесло, только она молча вышел и встал к Улле спиной.
Незнакомец был облачен в плащ из черной волчьей шкуры с капюшоном, скрывавшим лицо. За спиной имел круглый щит, который, впрочем, снял, с какой-то даже неторопливостью, и так же неторопливо вытащил боевой топор. Когда человек заговорил, Улля поняла, что это женщина.
Грибы не поделили? сказала она, немного коверкая слова на северный манер, ножики у вас, ребята, больно длинные, как бы не поранились, она откинула капюшон назад, под ним обнаружился шлем, натертый до блеска. Лицо женщины было молодое, красивое, но красота была какая-то холодная, девушку особенно поразило в нежданной гостье то, что она не выказывала ни капли волнения или страха, будто зашла в гости к друзьям, мило побеседовать и посидеть у гостеприимного лесного очага.
Ты что, белены объелась?! несколько опешив, сказал один из преследователей, уйди прочь, дурная баба!
Баба ему не ответила.
Ну, как знаешь, все четверо бросились на нее скопом. Кабы не щит, может все сложилось бы иначе. Первый удар женщина пустила вскользь, повернув обшитую кожей надёжу боком, от второго удара щит треснул пополам, но вложивший столько силы боец, посунулся вперед, уронил шапку в грязь, и пришелица, пропустив его мимо себя, третий удар нанесла сама, рубанула беднягу по непокрытой голове, он упал, попытался дотянуться рукою до перерубленного затылка, но не смог и затих.
Двое били одновременно, но женщина отскочила назад и их старанья ушли впустую. Она бросила оставшуюся половину щита, и, увернувшись от сверкнувшего меча, всадила свой топор убийце Илюши в живот, да с такой силой, что он там и застрял. Чужак отчего-то запоздало поднял клинок для защиты, а теперь издавал какие-то хрипяще-булькающие звуки, оседая вниз. Оставались еще двое, но тут вмешалась Улля, которой надоело смотреть на происходящее со стороны; ярость, смешавшаяся с отчаяньем и жаждой мести за бедного дурачка, который, несмотря на свое слабоумие, вступился за нее, заполнила всю сущность молодой девушки, и она, почти не отдавая себе отчета, кинулась на ближайшего противника, оказавшегося к ней спиной. Никто ведь не ожидал, что загнанная жертва станет скалить зубы. Он был моложе тех, других, даже бородой не обзавелся, наверно он был немногим старше самой Улли. Зачем он пришел убить ее? Зачем смотрел с такой звериной ненавистью, что она ему сделала? Чем обидела? Она его даже не знала.
Небольшой Илюшин топорик, созданный рубить сучки да ветки, оказавшись в руке доведенной до отчаянья девицы вдруг описал широкую дугу и не хуже своего боевого собрата, воткнулся парню в затылок. Парнишка упал вперед, и Улля, не удержавшись на ногах, повалилась на него. Последний же из пришлых попросту убежал, видно посчитав, что перевес не в его пользу.
Липкий топор выскользнул из моментально одеревеневших пальцев девушки, ее согнуло пополам и вырвало.
Твой первый? участливо спросила женщина; собрав мечи, она деловито их осматривала. И довольна была донельзя. Нечего рассиживаться, сымай с них ножны и посмотри, нет ли еще чего ценного.
Улля не двинулась с места, хлопала на пришелицу глазами.
Быстро! рявкнула та. Делай, что сказано. Я тут да утра ждать не намерена.
Шарить по телам оказалось делом паршивым. Улля, как и все деревенские, видала мертвых, каждые полгода кто-то умирал, от старости или болезни, а то погибал на охоте. Однажды ей пришлось увидеть, как лодочника Вышату затянуло под бревна на сплаве, но то ведь издалека. А ворочать еще теплые изувеченные тела в поисках поживы
Девушка нашла довольно пухлый кошелек у одного из чужаков. Она испачкала руки и рукава шубы, и едва сдерживалась, чтоб не грохнуться в обморок.
Нам надо уходить, сказала ее спасительница, взвешивая на руке поданный кошель.
Пока не скажешь, кто ты такая, я и шагу не ступлю.
Важно не кто я, а кто ты. Тебя зовут Уллей, и ты дочь лесоруба Никифора, так?
Да. Но
Немного в ваших краях девочек с именем Улля, должна я тебе сказать. А уж с такими патлами как у тебя и того меньше. Дам тебе совет. Отчекрыжь ты их, а то лишишься однажды головы, Улля с ужасом посмотрела на женщину, но промолчала. Перед тобой Сванлауг из Кипящего котла. Три дня назад я пришла с ялом Иггом Одноглазым и его братьями к саамам, взять рабов. Воевать с ними скучно, они рыбаки и охотники, не чета нашим мореходам. Их вождь был щедр, дал нам рабов и пирушку закатил, где его дочери веселили нас историями, а четверо сыновей состязались с нами в глиме. Вождь Корво сказал нашему ярлу, что выше по течению нет богатых селений, там живут лесорубы, и ярл поверил ему. Но один из стариков-саамов сморозил, что должно быть наши славные ребята уже хаживали в верховья Смородины. И рассказал о девчонке с огненными волосами, такими же яркими, как закат на Северном море. Он видел ее несколько лет назад и запомнил потому, что в тот злополучный день погибла его дочь, Айну. Улля тащилась за Сванлауг по тропе, волоча две половины разбитого щита и связку мечей в ножнах: неужто мало бой-бабе своего топора? Они шли в самую чащу леса, а зачем, Улля не спрашивала, ярл Игг сразу заинтересовался девочкой, о которой шла речь. А вождь Корво сказал, что в тот день, когда погибла его дочка, кто-то упоминал, что последней ее видела рыжеволосая девчонка. Никак она-то и виновна в ее гибели. Тут же четыре его сына вызвались доставить ту огневласку к ярлу. С ними ушла дюжина местных храбрецов. Они, следопыты и славные охотники, обещались обернуться в два дня. Мореходы боятся ваших темных лесов, думают, что здесь логово Фенрира, волка, которого страшатся даже Боги. Поэтому ярл послал меня проследить за делом, Игг посчитал, что женщине может сопутствовать удача. Воистину он оказался прав! Теперь у вождя Корво остался один сын, а ярл так тебя и не увидит.
А что этому твоему ярлу от меня надо?
Думаю, он хочет твоей крови. Каждый ребенок на севере знает, что Уллей звали пропавшую дочь Торстейна Серого. Этот Торстейн выкрал из ярловой сокровищницы одну побрякушку. Из-за этого Игг Одноглазый убил и Торстейна и всех его родичей. А вот его новорожденную дочку не нашли. Как и ту бесценную для ярла вещицу.
Мне пора домой, сказала на это Улля, матушка уже заждалась
Знаешь что? Не для того я тут мечом махала, чтобы такая дура, как ты, подставляла горло под очередной нож охочих до легкой добычи проходимцев. Ступай во град Искону, там найдешь корчмаря по имени Евстафий. Он тебя спрячет.
А мои родные?
Лучше тебе держаться от них подальше. Целее будут. Так уж и быть, я прослежу, чтоб они уехали из Калинова как можно скорее. Хорошо, что вождь Корво богат и может позволить сыновьям носить такие мечи. Думаю, одного из них вполне хватит на дом где-нибудь в Новограде. Сванлауг оборвала свою речь на полуслове и обернулась. Лес зашумел голосами и топотом ног. Беги и не оборачивайся. Сын Корво привел своих, она толкнула девушку в плечо, ступай сей же час. Следуй на юг, град Искона в той стороне. Там найди корчмаря по имени Евстафий, он спрячет тебя. И, надеюсь, тебе не стоит объяснять, как важно скрывать свое происхождение.
Надо позвать лесорубов, они тут, недалеко, сообразила Улля.
Не думаю, что кто-то из них захочет подставляться под копья.
А ты?
А мне за это платят.
Речь четвертая
Корчма гудела, будто осинник, случайно растревоженный рассеянным прохожим. Гости заняли все столы и за милую душу уминали местную стряпню, расхваливали ее, кто во что горазд, а меж столов бегал запыхавшийся служка, едва успевавший подносить блюда. В «Кабаньем Брюхе» цены изрядно кусались, а от посетителей отбоя не было, здесь подавали самое лучшее пиво в Исконе.
Эх, все ж таки, маловато нам одного Егорки, сказал немолодой хозяин, поглаживая белую бороду, раскинувшуюся по расшитой золотыми нитками рубахе, своему собеседнику, стоявшему в полумраке у отполированной бревенчатой стены, боюсь, все ноги собьет. В ярмарочные дни народу что сельдей в бочке.
Ничего, ничего, пущай, отвечал его товарищ. А пошли ему на помощь пару девок с кухни, посимпатичней. А то знаю я, от начальства подальше, так и отлынивать попроще.
Евстафий Митрофаныч, из кухни выглянула мордашка кухонной девки, а чего делать с перепелами? Вы говорили не жарить, оставить в леднике.
А вона голуби в корзине, сказал корчмарь, запеките их. Зря что ли Егорка все утро ловил. Чего усмехаешься, кормилец ты наш, Осип Пантелеймоныч?
Только крысиное мясо в пироги не добавляй, погрозил пальцем Осип, любы мне твои пироги.
Ты голубей и крыс не сравнивай! Голубем не зазорно закусить, его наша повариха так приготовит, что никто не отличит от перепела. К тому же голубь дармовой, а перепелов я лучше с Егоркой на ярмарку отправлю. Там за них цену можно ломить, какую захочешь, все одно возьмут.
Слышал ли, беда какая стряслась? наклонился к корчмарю Осип.
Я целыми днями в корчме пропадаю, ужель думаешь, что все городские сплетни меня стороной обходят?
Второго дня дочка десятника Фрола пропала. И в тот же день сын кузнеца, Тараска исчез. В дружине поговаривают, мол, похитили их.
Тебе виднее, что в дружине говорят. Они за своих лошадок конюшему тиуну всю подноготную выложат. А вот я слыхал от посадских, что дело-то совсем не в похищении.
Так в чем же?
А завелся у нас, в Исконе, убивец. Намедни нашли в канаве близ Южных ворот скорняка Величко. Бедолагу кто-то зарезал посреди ночи. Вот и думай теперь, куда подевались те детишки.
Все бы твоим посадским панику разводить. Ну, прирезали скорняка в пьяной драке, с кем не бывает.
А гляди-ко!
Тиун толкнул в плечо Евстафия, показывая на дверь, которая с громким треском растворилась. В корчму зашло трое новых гостей.
Легок на помине, усмехнулся Осип.
Хоть посетители позанимали все столы, но Фролу Никодимовичу место нашлось тотчас же. Он прошел, скрипя до блеска начищенными сапогами, неся в правой руке шлем, гордо приподняв голову. Фрола побаивались, не найдется местечка, так еще и скандал учинит, а чего доброго может голову кому проломить. За ним вошла его неотлучная свита: Харитон и Фотий, дебелые детины, каждый ростом в три аршина. Он высмотрел местечко возле очага, пятеро местных забулдыг, увидев направлявшегося к ним Фрола Никодимовича сразу повскакали и услужливо, чуть не кланяясь, предложили славным воителям садиться. Воители с неохотой согласились.
Эй, уважаемый, заорал Фрол, со стуком поставив шлем на стол.
Корчмарь был уже тут как тут.
Порося жареного! Двух! Бочонок твоей медовухи. И смотри корчмарь, не как в прошлый раз, когда Харитон после твоего пойла рыгал как боров, а не то высеку! И служаночку пригони, пусть она нас обслуживает, а то твоя мерзкая харя отбивает у меня аппетит.
Будет исполнено.
На какое-то время разговоры в корчме поутихли, все смотрели на гостей, кое-кто даже вышел вон, потому что общество Фрола с дружками не всем было по вкусу. Впрочем, скоро корчма опять гудела, как ни в чем не бывало, все обсуждали сегодняшние пляски скоморохов за Северными воротами.
Уж он и так, и этак, и с подскоком, вещал один из гончарного конца, другому, не попавшему на представление.
Да ты что!
А потом как начал петь, я со смеху чуть штаны не потерял. Не пускает, мол, меня мать, а я сигану в окно, и все тут!
Да ты что!
За разговорами и пивом никто не заметил, как в корчме появились двое, кого тут и быть не должно. Парень с девушкой годов по шестнадцать, вошли и тихонько-тихонько по стеночке стали пробираться вглубь. Девушка мяла в руках шапку и озиралась по сторонам, парень же заприметил освободившееся местечко и, взяв свою спутницу за руку, направился туда.
А вы чего тут? перехватила их кухарочка, выбежавшая из подсобки.
Нам бы Евстафия, здешнего хозяина, спросить, сказал парнишка.
Евстафия им подавай! закатила глаза кухарочка, а, может, еще князя Всеволода подать прикажете? Под яблоками. Вас вообще тут не должно быть, малы еще, по корчмам шарахаться!
У нас дело к нему, отвечала девушка, очень надо с ним потолковать. И ничего мы не малы, мне осемнадцатый год уже.
Если очень надо, подождите, сдалась кухарка, решив, что пререкаться со всякими недорослями не ее забота, Евстафий Митрофанович сейчас заняты, важных гостей обслуживат. Если угодно вон садитесь, место освободилось, это ежели вы кушать чего желаете. А если нет, выметайтесь вон, потом приходите. После закрытия.
Желаем, сказал парень.
Богатый что ли? прошептала ему девушка. Совсем денег не жалко?
Не шуми, ответил парень, садись. Они закрываются поздно.
Сели на скамью, друг напротив друга. За длинным столом так же помещалась шумная компания гостей из Новограда, они заходили в «Кабанье Брюхо» каждый раз, как приезжали на ярмарку в Искону. Не сказать, что в Новограде ярмарка была хуже, но пиво, что варили здесь, было гораздо вкуснее. Евстафий не делился своими секретами.
Эй, хозяин, а музыки у тебя пошто нет в твоем крысятнике? заорал Фрол Никодимович, ударив кулаком по столу, я тебе в прошлый раз говорил, чтоб музыка была. Ужо я тебя! начал вставать, но товарищи его кое-как угомонили.
Евстафий отрядил ту молодую служанку, что справлялась о перепелах, обслужить важного гостя, и вернулся к своему товарищу.
Я говорю тебе, все это вздор! сказал конюший тиун, а ты как знаешь. Вот сейчас бедняга горе пивом заглушает, а завтра как пить дать, по миру пойдет, когда похитители выкуп запросят.
А за Тараску тоже, значится, выкуп? Так что ли?
А я почем знаю. Сам спроси, вон кузнец-то сидит смурной рядом с новоградцами. Эй, Горазд, чего невесел?
Кузнец поднял на них угрюмый взгляд, но ничего не ответил.
У него сын пропал, а туда же. Пиво хлестать, махнул на него рукою Осип.
Евстафий Митрофаныч к вам позже подойдет, сказал Егорка, подав новоприбывшим две кружки кваса и каравай с одной кабаньей ляжкой, все вытянуло на четвертак. Вот это еда так еда, не то что черствый Тришкин хлеб с талой водой. Уллин живот нещадно бурлил, требуя наполнить его чем-то существенным.
Чего ж ты сразу не сказала, что голодная, упрекнул ее Данила, вот ведь!
Меня вчера накормил один паренек, поделившись черствым куском хлеба, сказала ему Улля, оказалось, это был последний кусок в его доме. Как же выходит, что кто-то кушает кабаньи ляжки, а кто-то перебивается сухарями?
Урожай погиб в этом году, сказал человек, сидевший к ним спиной. Улля прикусила язык, не следует слишком громко говорить в людных местах, вот крестьяне и бедствуют. Зато корчмарей и торгашей беда не коснулась, даже наоборот, кто-то заранее скупил остатки ячменя и варит пиво впрок.
Кузнецов-то беда тоже не задела. А, дядька Горазд? сказал ему Данила, как нынче булат, имеет спрос?
Спрос-то есть, как не быть. Да только вот, кузнец мотнул черной бородищей, махнул в себя остатки пива и замолчал.
А что такое, спохватился парень, случилось чего?
Сынишка мой пропал, сказал кузнец, пересаживаясь за их стол, с видом человека, наконец нашедшего, кому можно излить накипевшее. Улле с Данилой пришлось ужаться. Новоградские было запротестовали, но здоровенный, как медведь, Горазд на них цыкнул и ропот стих. Никому не хотелось испробовать на себе его кулачища.
Тарас что ль? удивился Данил, как же так? Куда пропал?
А пес его знает. Сказал, что в скорняцкий конец пойдет к товарищу, вышел вечером и не вернулся. Второй день вот нету.
Да вернется, куда он денется, успокаивал его Данила, я ж Тараса знаю, он парень неспокойный, небось опять котов гоняли по закоулкам, как той весной.