Мы познакомились со Станиславом, когда я поехала на педпрактику в пионерский лагерь, тогда они еще так назывались. Можно было устроиться в городе в школьный лагерь, но Наташка, как дважды два объяснила мне преимущества такой практики: «Питание четырехразовое бесплатное, природа, речка, да еще и деньги заплатят, хоть по низкому разряду». Все студенты техникума, которым не исполнилось 18 лет, по закону не могли работать воспитателями, так как на несовершеннолетних нельзя возлагать полную уголовную ответственность за детей. Поэтому нас всех распределили по разным лагерям и назначили помощниками воспитателей. Мы с Наташей записались в «Солнечный», с уговором, что она и будет моей «старшей», ведь ей уже было 19. Пионерский лагерь «Солнечный» поставил точку в моем взрослении.
***
Педколлектив заехал на сутки раньше детей, днем занимались хозделами, а вечером устроили междусобойчик. «Сегодня можно погулять, разрешила строгая начальница Ирина Сергеевна. А при детях ни-ни, смотрите у меня!» Никто не возражал, «сухой закон» Горбачева еще был в разгаре. Стол накрыли в кинозале, самом большом помещении. «Маловато мужичков, негде разгуляться будет», сокрушалась Наташка, озирая наше застолье, на три четверти состоящее из женщин в возрасте от 17 лет до тех, кому за 50. Из мужчин присутствовали: двое невзрачных юнцов из пединститута, двое парней покрепче и постарше в одинаковых военных рубашках и кепках, фотограф-киношник, худой, как будто состоящий из двух профилей, разбитной смазливый экспедитор и молчаливый коренастый сторож неопределенного возраста. Конечно, именно демобилизованные воины, богатыри в расцвете сил, притягивали взгляды всех женщин, как магнит, но сами сохраняли невозмутимость. Их звали Михаил и Станислав. Михаила пригласила поработать и заодно отдохнуть начальница. Он был ей какая-то дальняя родня, а Станислав был его друг детства, да еще и служили вместе. Михаил был чернявый, короткие волосы слегка кудрявились, он отращивал черненькие усики. Пожалуй, он был красив, но как-то слащаво, как герой-любовник из немого кино. Станислав был не такой яркой наружности, русоволосый, сероглазый, зато выше Михаила и шире в плечах.
Ирина Сергеевна еще раз официально предложила нам познакомиться, предупредила, чтобы педсостав называл друг друга только по имени отчеству. Мне было странно и приятно назвать себя Полиной Александровной. Все, включая начальника лагеря, даму предпенсионного возраста, хорошо выпили «за знакомство» и «за начало сезона». Я в первый раз попробовала водку. Наташка, вернее, Наталья Михайловна, меня наставляла: «Вдохни, выпей, запей водой, выдохни. И не налегай, сделай паузу, закуси хорошенько». «Ну, и гадость!» поделилась я своим первым впечатлением. «Точно, поддержала Наташка. И как только ее люди пьют?» Привычная шутка вызвала за столом привычный смех. Больше я не пила, мне первой стопки хватило. Я почувствовала легкость в общении с малознакомыми людьми, сразу нашлись темы разговоров, потом молодежь «врубила» музыку, началась дискотека.
Молодец, в какой-то момент похвалила меня Наташка, надо сразу застолбить.
Что застолбить? не поняла я.
Да, ладно, я не против, что ты Стаса подцепила. Мне Миша даже больше нравится.
Да я и не думала начала я оправдываться и осеклась.
Станислав уже тянул меня за руку в круг. Детская дискотека включала когда-то популярный «Танец маленьких утят». Он неожиданно «завел» всех. Уморительно, как «виляли хвостиками» наши упитанные бабуськи: начальница, повариха и завхоз. Главное, что танец был общий, а когда все брались за руки в большом кругу, возникало чувство единства.
Перед третьим кругом Станислав за руку утащил меня из зала. Как только глаза привыкли, непроглядная тьма оказалась чудесной звездной ночью. Станислав мягко притянул меня к себе.
Хочу звезды! я не дала себя обнимать и повела Станислава на спортплощадку, где деревья не заслоняли небо.
Я подняла голову и полетела в небо, ноги едва касались земли, голова закружилась. Вместо городского тусклого неба, где едва видны только с десяток самых ярких звезд, я увидела бесконечно большую вселенную, мерцающую тысячами огней. Завораживающая глубина неба притягивала с такой силой, что я боялась туда упасть. Я узнавала знакомые со школы созвездия: Геркулес, Дракон, Кассиопея, Северная Корона и показывала их Станиславу. Он, знавший только Большую и Малую Медведицу, был поражен моей эрудицией. Некоторое время мы просто молча стояли под звездами и смотрели. Было очень хорошо стоять рядом с этим могучим юношей. Потом Станислав мягко притянул меня к себе, чтобы поцеловать, но я ускользнула из-под его руки. Я не была уверена, что мое чувство к нему не исчезнет утром, на трезвую голову. Так я и заявила. Кажется, этим я его и сразила наповал. Держась за руки, мы пошли по ночным дорожкам обратно.
Гром дискотеки прекратился, но в кинозале еще оставалось много молодежи. Все сидели кружком, в центре которого Миша играл на гитаре и пел. У него и голос оказался под стать внешности по-цыгански слащавый. Станислав сразу к нему присоединился, пел он не так красиво, но более мужественно, к тому же хорошо помнил слова, который часто забывал Миша. Вот тогда-то, сидя в кругу восхищенных слушателей, я по-настоящему влюбилась в Станислава. Я впервые услышала песни Визбора, Дольского, Никитина и других бардов, услышала их имена. Раньше я была уверена, что любые песни, берущие за душу, написал Высоцкий, некоторые Окуджава. В песни я тоже влюбилась, привезла из лагеря тетрадку примерно с сотней песен.
Назавтра Станислав переписал меня в свой отряд, а Миша перешел к Наташе. К обеду привезли детей, и лесная тишина взорвалась от их криков. Как же хлопотно и непросто было их организовывать, кормить, усыплять, водить на речку, развлекать, утешать! Наш со Станиславом отряд был на хорошем счету. Но мы целыми днями крутились так, что к вечеру я буквально с ног валилась. И все же я была счастлива: я влюбилась, и мой любимый был рядом. В суматохе первых дней, стоило мне поймать его ласковый взгляд, я готова была свернуть горы. Дети у нас не скучали и не слонялись где попало, у них был строгий режим, но масса интересных занятий.
Я прекрасно помнила, как скучно мне было когда-то самой, когда я первый и последний раз ездила пионеркой в лагерь. Я тогда за смену перечитала всю местную библиотеку. Ни с девочками, ни с мальчиками я не подружилась, они все были из одной школы, а я из другой. Никаких интересных дел, игр, которые сблизили бы нас в коллектив, не было. Нашим отрядом руководила воспитатель, сорокалетняя дородная дама по имени Роза Салаховна, по прозвищу «Салат из Розы». Вожатый у нас тоже был, молодой парень Саша, но ему некогда было особенно заниматься детьми: он привез молодую жену. Бедняжке пришлось работать уборщицей, зато она провела все лето вместе с мужем. Роза Салаховна никаких дел придумать не могла, кроме уборки территории и хорового пения. Песню она знала всего одну, которую я больше нигде и никогда не слышала. «Где ты был мой черный баран? На мельнице, на мельнице, молодой пан. Что ты там делал, мой черный баран? Муку молол, муку молол, молодой пан» И в таком духе еще пара куплетов, а в конце баранье блеянье: «Ме-ке-ке, ме-ке-ке-ке, молодой пан». Этот «шедевр» мы, десятилетние ребятишки, повторяли ежедневно как строевую песню. Меня от нее уже тошнило.
Помню, что на речку нас водили не каждый день, да ещё и купалка была очень тесная и мелкая. Все говорили, что скоро будет однодневный поход, а в походе разрешат купаться хоть весь день. Но когда нас повели в поход, день был на редкость неудачный: холодный и дождливый, костер не разгорелся, загорать и купаться не пришлось. Самым светлым воспоминанием был родительский день: приехала мама, привезла конфеты и апельсины и увела меня на берег, где я наплавалась вволю. Больше я ни за что не соглашалась ездить в лагерь, летом отдыхала на даче весь мамин отпуск и каждый выходной.
Работая в лагере, я изо всех сил старалась не походить на Розу Салаховну и не позволять детям маяться от скуки. Теперь от меня зависело, чем заниматься детям, они слушались меня, называли «Полина Александровна». Вот распорядок одного дня, я его вывешивала для родителей. «Подьем, зарядка, умывание, уборка, завтрак, выбор пьесы и распределение ролей для вечера, изготовление костюмов для театра, подвижные игры, обед, сон-час, подъем, уборка постелей, выход на речку, купание, полдник, репетиция пьесы, участие в театральном конкурсе, ужин, умывание и стирка, настольные игры, чтение вслух перед сном, отбой». Мероприятия менялись каждый день: спартакиада, День именинника, День Нептуна, родительский День, который лучше назвать Днем обжорства, да всех не перечислить.
Особенно запомнился День памяти, 22 июня. Говорят, эту традицию наша начальница сама придумала. Утром перед рассветом четыре старших отряда поднялись в предрассветные сумерки и пошли к речке. Дети все были сонные, еле плелись, даже болтать не могли. Все несли заранее сплетенные венки из цветов и сосновых веток, по одному на отряд. На берегу едва светало, было сыро и довольно прохладно, над водой стоял легкий туман. Когда все встали на берегу, Ирина Сергеевна негромко проникновенно сказала, что 22 июня 1941 года в 4 часа утра фашисты перешли границу Советского Союза, погибли первые солдаты-пограничники, началась Великая Отечественная война. И тут возникло высокое напряжение, тишина абсолютная, дети (и вожатые) смотрели на противоположный берег, как пограничники на рубеже. До него всего метров тридцать, там такой же невысокий берег, полузатопленные кусты ивняка. Но сейчас они казались нам враждебными, как будто вот-вот оттуда ринутся на нашу сторону фашисты. Но тишина не нарушилась выстрелами. Как-то все враз запели птицы и взошло солнце. С первым лучом венки памяти бросили в воду. Они поплыли, качаясь на волнах мирной реки. А мы под пенье птиц пошли назад в лагерь. Всеми овладело радостное возбуждение, дети заговорили, загомонили. Многие вспоминали, кто в семье воевал, чаще это деды, но есть и бабушки, у кого-то прадеды. Казалось, что уснуть будет невозможно. Но в лагере все попадали в постели и проспали еще два часа. Дальше сдвигать завтрак начальница не разрешила.
***
Не сразу я узнала, что в «Солнечном» работа с детьми составляет только надводную часть айсберга, а его подводная часть еще целая отдельная жизнь. Междусобойчиков больше не было, но «обслуга»: две бригады поваров с экспедитором, каждый вечер квасили, а потом до отбоя крутили кассетник с песенками типа «Наш притончик гонит самогончик». Им это было проще они жили в отдельном домике на отшибе за хоздвором. А воспитатели размещались в комнатках при отрядах: по двое в комнате, строго по половому признаку. Станислав жил с Михаилом на его отряде, а я с Наташкой на нашем.
Но оказалось, что и педагоги нашли себе укромное местечко: медицинский пункт с изолятором. Дверь изолятора удачно выходила в заросли у забора. Если бы начальница пришла и постучала в дверь, компания скрылась бы через задний ход. Врачиха Галина Ивановна и медсестра Зоя обе были матери-одиночки, но совершенно разные по характерам. Врачиха, которую вскоре все стали звать Галькой, о сынишке, как сдала его в младший отряд, совершенно не беспокоилась, главным делом своей жизни считала мужиков. А медсестра Зоя была скромная, как монашка. Откуда у нее взялась дочь, уму непостижимо. Зоя по три раза в день приходила дочку проведывать, спросить, как спала, что ела, не обидел ли кто. Она сама причесывала ее длинные густые волосы и заплетала косы.
Наташка первая пронюхала про эти вечеринки и зазвала меня с собой. После 12 ночи, строго конспиративно, мы прокрались вдоль забора и вошли с заднего крыльца. Я принесла взятое из дома печенье к чаю, Наташка несколько кусков хлеба от ужина. На столе стояла сковородка с жареной картошкой, чайник и бутылка водки. Общество состояло из фотографа, обоих студентов, физкультурницы и самих медичек. Они оживленно беседовали, травили анекдоты, выпивали и закусывали. Нас приняли хорошо, только Галина Ивановна нам была как будто не рада, подосадовала, что Миша с гитарой не пришел, но не выгнала. Я ни есть, ни водку пить не хотела, взяла стакан с чаем и присела на кушетку с крайчику. А врачиха, как выпила водки, язык развязался, съязвила: «А ты вообще как собака на сене сидишь. Ни себе, ни людям». Я ничего не поняла по наивности. Но стало мне неприятно, и я быстро ушла.
Станислав ждал меня на отрядной веранде, спрашивал, что там и как. Я отвечала, что ничего интересного, мы еще с ним поцеловались немного, потом я пошла спать. Наташка вернулась, когда я уже спала. С утра при детях некогда было поговорить. Только на тихом часе, когда мы пошли позагорать на стадион, я спросила Наташку, что Галина имела против меня.
А ты не догадалась?
Нет.
Галька имела в виду, что ты и сама не спишь со своим Станиславом, и он из-за тебя с другими не спит.
Как это с другими?! Почему он должен спать с другими?!
Господи! Святая простота! Ты совсем ничего не замечаешь? В лагере все спят со всеми. Поголовно. Сюда и едут в основном за этим.
И ты тоже?
А что я? Я только с Мишей.
Уже?! Но это же Такая связь, без брака называется
Как называется? Разврат, что ли? Ну, ты даешь! Вот тетя Таня тебе мозги запудрила! А если у нас любовь? А про брак я тебя такое могу рассказать!
Наташа стала рассказывать, а я только ахала.
Она не только вышла замуж, но и развестись успела. Муж был старше ее на пять лет, инженер. Наташка влюбилась без памяти. (А, может, хотела удачно пристроиться). Командированный инженер захаживал в гости, ел Наташкины пирожки, водил ее в кино. «Красивый: высокий, черненький». Расписались они до ее 18 лет с разрешения родителей, которые боялись, что дочка «в подоле принесет».
«Так все было хорошо, такая любовь. Он меня в Новосибирск привез к родителям. Они и не пикнули. Комнату нам выделили и даже сыграли свадьбу. Родня собралась, смотрят, удивляются. Я была некрашеная, незавитая. Тетя Лена его говорит: «Тот же назём, да издалёка везён». «Ага, тетя Лена, так и есть», говорю. И так сходу её «тётей» назвала, ей очень понравилось, она сразу стала ко мне лучше всех относиться.
Мне у них в квартире все очень понравилось: мебель, цветной телевизор, шторы. Я с тряпкой была готова весь день шнырять, блеск наводить. Обожала красиво на стол накрывать, когда гости приходили. Свекровь меня поучала, как что ставить, а я и рада была. Это же так приятно: скатерть стелить. вазочки, тарелочки из серванта доставать, все одинаковые: тоненькие с волнистым крайчиком. Посуду мыла с удовольствием, восхищалась, как много у них ее. Я думала про себя, что счастливую судьбу, как в лотерее выиграла. А потом забеременела, и сразу в консультацию побежала, как рьяная будущая мать. А там такой диагноз сказали, что у меня глаз выпал! Саша мой оказался сифилитик недолеченный. Да ты не шарахайся, я сейчас уже не заразная, это лечится, если вовремя. Только беременность нежелательна. Аборт «по показаниям», уколы. Я сразу на развод заявление подала. Он же меня девочкой взял, гад!
Родители его от позора стали тише воды, ниже травы, «Наташенькой» называли. А тетя Лена еще и в общежитие приходила ко мне, ругала его, но очень хотела нас помирить, все уговаривала меня простить его, как вылечится. Но у меня перегорело что-то. Видеть его не могла. Да что там его, я думала, что в жизни ни с кем больше не лягу! После такой подлянки! А сейчас ничего, отошла, даже снова замуж хочется. Только, чтобы справку принес, что здоров. Хоть как будет уговаривать, обижаться, второй раз я в такое не вляпаюсь».