В середине октября прошлого года Каролина вместе со своей свитой покинула Петербург, получила 100 тысяч рублей в подарок, две дочери по 50 тысяч, 20 тысяч на дорогу, писала ласковые письма, передающие ее восхищение нашим императорским двором, нашими беседами, играми в вист, каламбурами, а потом уж Екатерина стала более внимательна к донесениям, идущим от соглядатаев за великокняжеской семьей. Всем стала очевидна связь Андрея Разумовского с великой княгиней, а великий князь, конечно, ничего не замечает, по-прежнему держит красавчика князя в своих первых дружках. Екатерина II скорее почувствовала, чем осознала, что великая княжна не так проста; да, на первых порах ей казалось, что в императорской семье все идет очень хорошо, она попросила великую княгиню учить русский язык, и та согласилась, они танцевали, веселились, но великая княгиня почувствовала тошноту, прекратились танцы, веселья, великий князь начал оберегать свою жену от излишних движений. Но еще барон Ассебург писал, что принцесса не любит танцев, не любит играть и не любит общества а Екатерина тогда уже поняла, что принцесса всех честолюбивее. «Кто ни в чем не принимает участия и ничем не забавляется, тот снедаем честолюбием. Это неопровержимая истина», думала в то время Екатерина, и последовавшие несколько месяцев замужества лишь подтвердили ее предчувствия. Хорошо, что государыня-сестрица Каролина столь лестно отзывается о бароне Гримме, который восхищен императрицей. Действительно, он приходил иногда поболтать к ней по вечерам от восьми часов до десяти.
Многое Екатерина узнала от Гримма о его непростой судьбе. После окончания Лейпцигского университета он много писал, работал воспитателем и секретарем в богатых домах в Париже, познакомился с философами Дидро, Руссо, Клодом Гельвецием.
Париж в то время был центром культурной жизни Европы. Начиная с Людовика ХIV Франция породила множество поэтов, философов, артистов. Здесь появлялись труды Вольтера и Руссо, книги Монтескьё, фолианты «Энциклопедии» и тысячи мелких брошюр по различным вопросам, выходили научные книги и десятки стихов, анекдотов, устных критических статей. Гримм, читая эти сочинения, которые рассылались знатным любителям литературы, почувствовал, что именно к такому делу лежит его душа, его заработок тут.
С 1753 года Гримм начал выпускать свои Correspondance Litteraire («Литературные корреспонденции»), насыщенные культурной и литературной информацией, которые широко распространялись по различным европейским дворам, «от берегов Арно до берегов Невы».
Барон де Гримм во время бесед с императрицей не мог упустить случая, чтобы не рассказать о том, что происходило в Париже два десятка лет тому назад. Гримм выпустил брошюры о немецкой литературе и о французской опере. Завязалась полемика, имя Гримма стало известным в Париже. А когда на гастроли приехала итальянская труппа, то Париж раскололся на две группы: большая часть французов поддерживала французскую оперу, а другая, меньшая по числу, выступала за итальянскую.
Представляете, государыня, в полемику ввязался Руссо, французы не предвидели, что их придумка дать совместные спектакли французов и итальянцев приведет к тому, что итальянцы одержат верх над французами Бог очень возвысил Францию. Я очень люблю французский народ, его светлый и быстрый ум, его мягкие нравы, никого нет более любезного, чем французский народ, я мечтаю стать похожим на француза! Случайно подвернулась эта тема о французской и итальянской опере В брошюре было много критики и много упований на улучшение, брошюра имела необыкновенный успех, за месяц вышло три издания. В то время музыка, государыня, отодвинула на задний план раздоры парламента с двором, изгнание парижского парламента, об этом почти забыли, увлеченные итальянской оперой. Один умный человек сказал, что появление тенора Манелли и примадонны Тонелли спасло Францию от междоусобной войны: без итальянской музыки парижская публика занялась бы раздором парламента с духовенством, и фанатизм легко мог бы повести к междоусобице.
Не сгущаете ли вы, сударь, краски? с легкой иронией спросила внимательно слушавшая Екатерина II. Неужто все зависело от этой вроде бы невинной стычки?
Увы, ваше величество, госпожа Помпадур узрела, что французская музыка в опасности, и возмутилась. Она тут же приказала поставить знаменитую оперу Мондонвилля, потребовала полного успеха в театре и в публике. Все придворные чины принимали участие в этом успехе, пригласили военных, бурные аплодисменты опере были гарантированы, послали курьера в Шуази, где находился король, но парижские слушатели остались равнодушными, успеха не получилось. А после этого из Парижа выслали итальянскую оперную труппу. Вот так свободная Франция решила этот конфликт, по-королевски. Надеюсь, я не оскорбил ваше величество.
Нет, не оскорбил. Возможно, это был единственный способ решить проблему в духе влиятельной любовницы Людовика XV маркизы Жанны Помпадур.
Но на публику это не повлияло, государыня.
«Я очень люблю листки, которые Гримм присылает мне: пусть по-прежнему продолжает и дает полную свободу перу своему. Я очень довольна, что характер его соответствует вашему описанию: это придает не мало значения его суждениям о книгах и делах, и я буду читать его с большим удовольствием», писала Екатерина II 17 мая 1765 года в письме госпоже Жоффрен (Сборник. 1. 271; ХХХIII. 1).
Листки «Литературных корреспонденций» Гримм писал с 1753 по 1773 год. Уезжая из Парижа в Россию, владелец издания передал свои полномочия господину Мейстеру, а издание в полную собственность, с этого времени он не участвует в издании «листков». За двадцать лет он измотался, два издания за месяц тяжкий труд. Сначала ландграфиня Каролина предложила быть наставником юного наследного принца Гессенского, затем русская императрица предложила ему быть наставником братьев Румянцевых, путешествовать с ними по Европе, узнавать людей, читать интересные книги, а потом обсуждать их в кругу молодых людей, которые тянутся к познаниям. И он согласился. Это его увлекло.
Екатерине II было интересно послушать настойчивого немца, увлеченного французами и желавшего стать французом, который так и остался немцем.
«По отзыву всех современников, Гримм был красив, хорошо сложен, ловок, остроумен. Он пользовался успехом в дамском обществе, от театральных кулис до великосветских будуаров; он был желанным гостем в литературных салонах, где знакомство с немецкою литературою выгодно выделяло его суждение о текущих явлениях литературы французской; его любили и в холостой компании, как остроумного собеседника, нередко мешавшего еще «французский с регенсбургским» (Регенсбург город, где родился М. Гримм. В. П.) языком. Он любил музыку и сам недурно играл «на клавесинах», как тогда говорили. Любовь именно к музыке выдвинула его из толпы, сделала «известностью» в Париже своими писаниями о музыке немец Гримм получил право гражданства во французской литературе» (Екатерина и Гримм // Русская старина. 1893. С. 100).
За несколько месяцев пребывания в Петербурге барон де Гримм успел подружиться чуть ли не со всем императорским двором, все знали его как обходительного, любезного и умного человека. А то, что чуть ли не у всех придворных, с которыми заводила речь Екатерина Алексеевна о бароне, возникало чувство, что он порой преувеличивал те или иные заслуги России и ее придворного круга, говорил откровенную неправду, никого не удивляло, как и то, что он на ходу придумывал подробности не случившегося с ним и его коллегами. Грех, конечно, но все ему прощали немного вранья, уж очень он был любезен и обходителен.
Екатерина II беспокойно жила в этом кругу мелких бытовых интересов, а душа требовала совсем другого. Васильчиков, с которым познакомил ее граф Панин, скучный и занудный человек, нужный ей только в постели, ей безумно надоел. Она тосковала. Сына женила, свадьбу сыграли, молодые живут в довольстве и мире, а почему она должна терзаться и мучиться в одиночестве? Разве можно считать за личную жизнь постоянные указы, приказы, советы, разговоры с послами и своими советниками? Столько мыслей возникает о Турции, о Европе
Екатерина II не торопясь взяла несколько писем, просмотрела, а потом углубилась в их смысл, это несколько писем Григория Потемкина, полных выражения «подданнической обязанности», стремления «быть добрым гражданином». Он не остался в праздности, как только началась война с турками, он готов кровь пролить на поле сражения, пишет, что «ревностная служба к своему Государю и пренебрежение жизни бывают лутчими способами к получению успехов» «Нет для меня драгоценней жизни и та Вашему Величеству нелицемерно посвящена. Конец токмо оной окончит мою службу». Вспомнила его мощную фигуру рядом с ней во время трагических событий в июне 1762 года, его готовность служить ей, его преданность интересам отечества. «Долг подданнической обязанности требовал от каждого соответствования намерениям Вашим. И с сей стороны должность моя исполнена точно так, как Вашему Величеству угодно». А как влюбленно он смотрел на нее! Она после того случая много раз видела Потемкина во время приемов во дворце, но сердце ее было занято.
Она помнила преданного ей поклонника еще с переворота в июне 1762 года. Екатерина быстро набросала письмо Григорию Потемкину:
«Господин Генерал-Поручик и Кавалер. Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что Вам некогда письмы читать. И хотя я по сю пору не знаю, предуспела ли Ваша бомбардирада, но тем не меньше я уверена, что все то, чего Вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему Вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному Отечеству, которого службу Вы любите.
Но как с моей стороны я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то Вас прошу попустому не даваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься зделаете вопрос, к чему оно писано? На сие Вам имею ответствовать: к тому, чтоб Вы имели подтверждение моего образа мысли об Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна.
Дек. 4 ч. 1773 г. Екатерина».
Получив это письмо, Григорий Потемкин возликовал, так долго ждал он этого момента, а тут почти открытым текстом получил приглашение в императорский дворец, а что будет потом он почти не сомневался, он попал в «случай», который надо максимально использовать.
Но по дороге в Петербург он решил заехать на несколько дней в Москву, непременно побывать у графа Петра Панина, всего лишь четыре года назад взявшего Бендеры и тут же подавшего в отставку, не удовлетворившись императорским вознаграждением. Может быть, сейчас, когда граф Никита Панин чрезмерно награжден Екатериной как гофмейстер великого князя, настроение его изменилось? А главное хотелось узнать подробности жизни императорского двора Действительно, граф Петр Панин принял генерала Потемкина как собрата по партии, еще не догадываясь о том, что Потемкин попал в «случай» и что он едет доказать преданность Екатерине, а не противостоять ей. Со всеми известными ему подробностями рассказал о Екатерине и Павле, о его жене Наталье Алексеевне, не упустил случая упомянуть, что ходят слухи о близости графа Андрея Разумовского и великой княгини. По словам Петра Панина, главных партий при дворе было две, во главе одной из них императрица, другая партия возглавляется фельдмаршалом Петром Румянцевым и Никитой Паниным и состоит из графа С. Воронцова, графа И. Остермана, князя Куракина, князя Репнина, адмирала Плещеева, в эту же группу, естественно, входят юные сыновья фельдмаршала камер-юнкеры Николай и Сергей.
Потемкин молчал, но, про себя ни минуты не раздумывая, примкнул к партии императрицы, о чем потом при встрече с ней преданно заявил.
Приехав в Петербург, он долго размышлял, как ему поступить. Да, приглашение от императрицы он получил, но это, в сущности, можно было толковать по-разному, можно было поехать во дворец, доложить о своем прибытии и заверить ее в преданности ей и императорскому престолу, она охотно выслушает его, порадуется его успехам на турецком фронте, даже может поговорить о провале начавшихся мирных переговоров и на этом закончить свой прием. А далее в свою спальню вовсе и не пригласить.
И Григорий Потемкин начал свою игру. Вспомнив молодость, решил записаться в монахи, отыскал знакомых монахов, заперся в келье и начал читать полезные книги.
Этот слух быстро долетел до императрицы. Она вызвала близкую свою помощницу Прасковью Александровну Брюс, родную сестру фельдмаршала Румянцева, попросила ее поехать к Потемкину, разузнать о его намерениях и пригласить во дворец.
По-моему, чудит наш Потемкин, как-то не верится, чтобы он всерьез принял это решение. Я его пригласила в Петербург, во дворец, вовсе не для того, чтобы он отчитывался о Русско-турецкой кампании, а совсем для другого. Так и скажи ему. Пусть завтра же приедет во дворец, я жду его.
4 февраля 1774 года, по словам историка, дежурный генерал-адъютант князь Г.Г. Орлов, вернувшийся после отставки к исполнению своих обязанностей и ничего не подозревавший о переписке Екатерины II и Потемкина, ввел вернувшегося с Турецкого фронта генерала в покои императрицы, с этого дня, можно предположить, между ними начался любовный роман.
В Зимнем дворце сразу стало известно о новом фаворите императрицы.
И с первых же дней пребывания Потемкина во дворце и свидания с Екатериной на него посыпались звание за званием; генерал-адъютант, вице-президент Военной коллегии, подполковник Преображенского полка. А вскоре были открыты двери в спальный кабинет императрицы. Она не обманулась в своих ожиданиях. Григорий Потемкин был как раз таким человеком, которого она так давно ждала, он был не только любовником, но и прекрасным деловым партнером, мысли, проекты, замыслы так и блистали в его золотой голове. Он знал об отношениях России с Польшей, Австрией, Пруссией, знал о разделе Польши в 1772 году, когда России отошли области Белоруссии, исконные земли России. И то, что говорила Екатерина о внутренней и внешней политике, всегда находило отзвук в его душе. Обсуждали восстание казаков во главе с Пугачевым Потемкин тут же предложил императрице послать на усмирение восставших генерала Суворова, он мужественный и опытный полководец, он сразу сделает правильные выводы, долго бунтовщик не протянет. Екатерина II тут же отдала распоряжение о Суворове.
Ты, Григорий, и не представляешь, вот уже целых два месяца Оренбург осажден толпою разбойников, производящих страшные жестокости и опустошения. Два года назад у меня в сердце империи была чума. Теперь на границах Казанского царства политическая чума, с которою справиться нелегко Генерал Бибиков хорошо начал, но не выдержало его сердце, умер, теперь, чтобы побороть этот ужас XVIII столетия, который не принесет России ни славы, ни чести, ни прибыли, необходимо новое напряжение. Все же с Божиею помощию надеюсь, мы возьмем верх, ибо на стороне этих каналий нет ни порядка, ни искусства. Это сброд голытьбы, имеющий во главе обманщика, столь же бесстыдного, как и невежественного. Какая перспектива для меня, дорогой мой Григорий, не любящей виселиц! Европа подумает, что мы вернемся ко временам Ивана Васильевича Грозного (РА. 1870. Стб. 14311432).