Кемпф поблагодарил канцлера за сообщение, и Бетман-Гольвег попросил разрешения тотчас же удалиться, так как ему предстояло очень много работы.
Ничего удивительного! Когда Бетман поклонился нам на прощание, я увидел, что его низкий стоячий воротник совершенно промок от пота; возможно, несчастный уже несколько дней не раздевался.
Один из депутатов спросил Дельбрюка о позиции Италии. Бетман-Гольвег ничего об этом не сказал. Хитрый, как лиса, Дельбрюк отговорился полным незнанием. Неудовлетворенное собрание перешло от Италии к повестке дня и стало обсуждать наиболее целесообразный порядок рассмотрения законопроектов в пленуме рейхстага. В связи с тем что участники собрания держали себя так, как будто в единогласном принятии всех предложений, а значит, и закона о кредитах, невозможно сомневаться, то Гаазе и я обратили внимание собрания на то, что наша фракция еще не приняла окончательного решения. На это Эрцбергер заметил насмешливо: «Ну, настолько-то они будут умны, чтобы на этот раз голосовать за принятие». Все улыбнулись. Всем тоном своего участия в этой беседе Гаазе не мог вызвать ни у кого мысли, что он лично не стоит за принятие кредитов. Это возмутило меня, потому что до последней минуты перед приходом в канцлерский дворец он употреблял все усилия для того, чтобы добиться отрицательной резолюции фракции. Я сказал ему об этом по дороге из дворца в ресторан «Цоллернгоф», где мы вместе обедали. Он ответил: «Я все время указывал на то, что фракция еще не приняла решения». Совершенно независимо от его принципиальной позиции, поведение Гаазе было мне глубоко несимпатично.
Итак, в канцлерском дворце было постановлено: после канцлерской речи Кемпф скажет краткое слово, в котором заявит, что рейхстаг единогласно принимает предложенные кредиты и что за них голосуют даже те, кто являются принципиальными противниками войны. Гаазе проглотил это. Между тем я заметил, что о форме декларации, которая для нас («в зависимости от того, как сложится решение фракции») весьма важна, мы сговоримся с Кемпфом. Все, в том числе и Кемпф, согласились на это. После Кемпфа в рейхстаге не должен был, по мысли собрания, брать слова никто. Против этого я и Гаазе выступили очень решительно. Как бы ни сложилось решение фракции, мы должны были хотя бы кратко мотивировать свое голосование. Новое разногласие. Я указал на особое положение нашей партии, которое должны были учитывать и остальные члены собрания. В конце концов достигли соглашения на следующих исходных положениях: редакция нашей декларации должна быть сообщена лидерам остальных партий для того, чтобы они могли выработать эвентуальные возражения. Гаазе дал торжественное обещание, что к возражениям повода не будет. Ни при каких обстоятельствах наша декларация не заденет какой-либо другой партии, она лишь в общих выражениях отклонит, вероятно, ответственность за политику, которая, по нашему мнению, вела и привела к войне. Форма декларации будет достойная, соответственно моменту. Общее согласие. Оставался еще один подводный камень: «ура императору». «Как вы поступите?» спрашивали нас. Я сейчас же взял слово, чтобы предупредить Гаазе. Я просил не создавать нам новых трудностей. Заседание откроется в белом зале дворца, там и раздастся «ура императору», как при открытии, так и при закрытии этой части заседания. Заседание же в рейхстаге будет только продолжением предыдущего. Там в третьем «ура» необходимости нет. Последовали оживленные возражения. Если же, продолжал я, без третьего «ура» невозможно, то пусть это будет «ура народу и родине». Начался новый продолжительный обмен мнениями, в котором принял участие, не внося, однако, никакого положительного предложения, и Гаазе. Много говорили о традициях, о том, что невозможно как раз теперь и т. д. Между тем я шепнул на ухо сидевшему рядом со мной депутату Шпану так громко, что Дельбрюк должен был услышать: «В крайнем случае я считаю приемлемым ура императору, народу и родине». Дельбрюк сейчас же подхватил эти слова, а Гаазе несколько позднее (во фракции) был счастлив, что «правительство само сделало такую большую уступку социал-демократии».
Заседание фракции шло очень бурно. Я председательствовал. Во время заседания на сцене появился Герман Мюллер. Он только что приехал из Парижа. Я немедленно предоставил ему слово для доклада о пережитом там. Сознаюсь, я был очень озабочен. Исходя из доклада, должно было сложиться решение фракции. По плечу ли Мюллеру задача? Не зная предшествовавших прений, он ярко изобразил пережитое им. Воспроизвожу им самим записанный доклад.
«В Париже во время мобилизации
Вечером 1 августа, вскоре после того, как я приехал в Париж, состоялись, в семь тридцать и в десять тридцать часов, два заседания с некоторыми товарищами из президиума французской партии и социалистической группы палаты депутатов. Это было на следующий день после убийства Жореса, о котором я узнал в то же утро по приезде в Брюссель. Французские товарищи были еще совершенно подавлены трагической кончиной великого французского социалиста, который до последнего часа старался предотвратить грозящее всей Европе несчастье. Прием, оказанный мне французскими товарищами, был так же сердечен, как и во все мои предыдущие посещения Франции. До самого отъезда они были полны дружественной заботы обо мне в роковые для всех часы. На заседаниях председательствовал Марсель Самба. После приветствия я сообщил, что цель моего приезда в Париж поручение президиума германской партии сделать сообщение о политическом положении, которое так чудовищно обострилось в последние два дня. 29 июня Международное бюро в своем заседании в Брюсселе постановило перенести в Париж и назначить на 9 августа Международный социалистический конгресс, планировавшийся в конце августа в Вене. Ввиду напряженного международного положения президиум партии считает невозможным созыв конгресса 9 августа в Париже. По крайней мере, германским партийным товарищам участие в этом конгрессе в большом числе представляется на первый взгляд невозможным.
Переговорив с товарищем Гюисмансом, Исполнительный комитет Международного бюро разослал сегодня утром циркуляр, которым конгресс, назначенный на 9 августа, откладывается на неопределенное время. Президиум германской партии считает международное положение исключительно критическим, несмотря на то что надежда на разрешение кризиса не должна считаться совершенно исключенной. Германское правительство, особенно Бетман-Гольвег и император, стремятся к сохранению мира. Решение зависит от Петербурга. Если бы против нашей воли дело дошло до войны, то для социалистических парламентских фракций в ближайшие дни стал бы актуальным вопрос о голосовании по поводу военных кредитов. Сообщаю официально, что германский рейхстаг будет созван в следующий вторник. Фракция соберется, вероятно, днем раньше, поэтому очень желателен обмен мнениями по вопросу об отношении к военным кредитам: хотя по государственно-правовым причинам невозможно взаимное обязательство, и как фракция германского рейхстага, так и фракция французской палаты депутатов должны решать совершенно самостоятельно, однако германские товарищи высоко оценили бы единение с французскими товарищами в этом вопросе. Заседания фракции по этому вопросу не было, поэтому я и не могу дать каких-либо объяснений по полномочию фракции. Но и независимо от этого обмен мнений очень желателен, потому что однородная позиция германской и французской фракций должна произвести то же сильное впечатление, какое однородная позиция обеих фракций производила и прежде, например, в недавнем общем германо-французском манифесте против вооружений. Что до взглядов германских социал-демократов, то они в вопросе о военных кредитах не одинаковы. В 1870 году, в начале войны, часть социалистов воздержалась от голосования, часть голосовала в рейхстаге за кредиты. На этот раз такого разделения, однако, не будет, вся фракция будет голосовать одинаково. Перед моим отъездом состоялось заседание членов президиума партии и членов президиума фракции, на котором мнения разделились, и определенного решения принято не было. Насколько я лично знаю настроение партийных кругов, сильное течение направлено против принятия кредитов. Наконец, неофициально в партийных кругах обсуждался и вопрос о воздержании при голосовании.
Самба поблагодарил от имени партии за эти сообщения и заметил, что французская партия также считает обмен мнениями очень ценным. Благодарности заслуживает то, что при существующих трудных условиях я приехал в Париж, чтобы обсудить положение с французскими товарищами. Жорес до последних часов жизни употреблял все свое влияние на французское правительство для сохранения мира, а французское правительство влияет в том же направлении на Россию. Что касается вопроса о кредитах, то парламентская фракция не собиралась еще и во Франции. Если суждено вспыхнуть войне, то и французская фракция будет, но лишь на будущей неделе, самостоятельно решать вопрос о кредитах. О сегодняшнем обмене мнений будет доложено фракции при ее созыве. Затем Самба коснулся вопроса о том, нельзя ли сделать в германском рейхстаге и во французской палате декларации одинакового содержания. Манифест 1 марта 1913 года оказал хорошие услуги.
Я ответил, что при существующем положении вещей не считаю возможным найти формулу для однородной декларации, которая должна быть сообразована с тем, что фракциям обеих стран придется сказать в нынешних, в деталях еще совсем не поддающихся характеристике, условиях. Кроме того, на мой взгляд, технически невозможно в какие-нибудь два дня сойтись на общей редакции. Телеграфное сообщение между Францией и Германией, видимо, уже прекращено, и вообще не известно, удастся ли мне до будущего понедельника вернуться в Берлин после того, как во Франции уже будет объявлена общая мобилизация.
Ренодель был полностью согласен со мной во взгляде на общую декларацию. Он думал, однако, что положение французской и германской социал-демократии не совсем одинаково. Французское правительство держит социалистов вполне в курсе международных событий, в Германии же это не так. Если Германия нападет на Францию, народ и правительство которой хотят мира, французские товарищи должны будут голосовать за военный бюджет, потому что за Францией должны быть сохранены средства обороны. В таком положении французские товарищи не смогут воздержаться от голосования. Германские же товарищи в случае нападения Германии окажутся совсем в другом положении. Поэтому при определенных обстоятельствах они могут голосовать против военных кредитов. Я возразил, что вопрос о том, является ли война наступательной или оборонительной, не всегда поддается ясному разрешению в самом начале военных действий. Одного факта объявления войны недостаточно для того, чтобы война представлялась наступательной. Если б разыгралась большая европейская война, то основные корни ее в капиталистически-империалистической экспансионной политике и в соперничестве государств в вооружении, которое ведется всеми странами одинаково уже в течение десятилетий. Кроме того, надо принять во внимание, что эта война, несомненно, автоматически перебросится на другие страны, потому что европейские великие державы стоят одни перед другими, объединенные в две союзные группы.
За этими указаниями последовали более продолжительные прения, главным образом, о причинах, которые могли бы побудить часть германской социал-демократии не голосовать против кредитов, а затем обсуждался вопрос о том, можно ли рассчитывать на однородную позицию фракций в смысле воздержания от голосования. Доводы, которые могли быть приведены с германской стороны в пользу голосования за кредиты, отошли в этих дебатах на второй план, потому что они лежали на одной линии с доводами, которые французские товарищи приводили в пользу своего голосования за кредиты. Среди французских товарищей, как казалось, не было вовсе течения в пользу голосования против военных кредитов. Наши французские товарищи смотрели на Францию, в случае вовлечения ее в войну, как на объект нападения со стороны германского милитаризма и считали, что Франция окажется поэтому в положении, отличном от Германии. По их мнению, партия должна будет голосовать за кредиты, ибо, в случае нападения со стороны германского империализма, подверглись бы опасности французские либеральные традиции, и Французской Республике пришлось бы вести борьбу за свое существование. Правая часть марксистского крыла французской партии была вполне солидарна с левой. Вопрос рассматривался под углом жестокого нападения со стороны германского империализма, и в этом положении партия признавалась обязанной предоставить французскому отечеству средства защиты.
Когда в течение прений один из товарищей особенно резко и возбужденно заявил, что в случае возникновения войны большинство французского народа будет считать виноватой Германию, я также решительно выступил против этого товарища с защитой германской точки зрения.
Германские социалисты привыкли говорить правду своему правительству в самой резкой форме. Это хорошо знает Интернационал. Совсем недавно мы публично выражали нашему правительству жесточайшие упреки в том, что перед предъявлением австрийского ультиматума Сербии оно недостаточно подумало о значении ультиматума для Германии. Но теперь положение сложилось бесповоротно, и дело обстоит так, что величайшая опасность грозит из Петербурга. Если панславистской партии удастся провести мобилизацию, война неизбежна. Мы твердо убеждены, что Вильгельм II и Бетман-Гольвег искренне работают на пользу сохранения мира. Последние недели, когда уже был известен австрийский ультиматум Сербии и приходилось считаться с возможностью войны, я посетил Среднюю и Южную Германию. Нигде не слышал я ни одного дурного слова, направленного против Франции. Но сплошь и рядом в широчайших партийных кругах в Германии придерживаются того взгляда, что в случае возникновения мировой войны вина за нее падает на Россию и что Франция в состоянии устранить мировую войну, оказав на Петербург достаточное давление для сохранения мира.
В течение дебатов, характеризуя различные тенденции и направления, представленные, по моему мнению, в германской партии, я должен был особо подчеркнуть доводы, говорящие против голосования за временные кредиты, потому что, не находя никакого отклика во французской партии, они должны были, тем не менее, учитываться при стремлении создать единую позицию в обеих странах. Особое усилие я должен был направить на то, чтобы установить, есть ли хоть какая-нибудь вероятность склонения французской фракции к воздержанию при голосовании. Так как речь шла о тенденциях и течениях, я высказывал только свое личное мнение и подчеркивал, что сам я не принадлежу к фракции и при оценке силы отдельных настроений в ней принужден руководствоваться общими моими сведениями о позиции фракционных товарищей в тактических вопросах. В течение всей этой беседы по вопросу о воздержании при голосовании у меня было такое впечатление, что отдельным товарищам кажется сомнительной самая допустимость прений по этому вопросу. Поэтому, в конечном счете, встал вопрос том, не будет ли в конце концов германская партия голосовать за кредиты. В этой связи я заявил, в качестве своего личного мнения, что при возможности воздержания при голосовании в обоих парламентах я считаю исключенным для германской партии голосование за военные кредиты.
Гюисманс был того мнения, что Германия потому должна учитывать возможность воздержания при голосовании, что положение ее иное относительно положения Франции и России и что германская фракция должна иметь в виду особое отношение к России.