В настоящее время пропасть между двумя культурами еще шире. Только сегодня на одной стороне стоят технари: программисты, разработчики, управленцы Кремниевой долины, а на другой все остальные. Культура технологий постоянно развивается в новых, подчас опасных и неожиданных направлениях. Другая культура культура гуманитарных и общественных наук, в которой обитают большинство комментаторов и политических деятелей, не в состоянии идти в ногу с происходящим. При отсутствии диалога между двумя культурами ведущие мыслители с обеих сторон будут сражаться друг с другом в поисках верных решений.
* * *
Эта книга моя попытка свести два мира. С одной стороны, я постараюсь помочь технарям посмотреть на их действия в более широком общественном контексте. С другой попробую помочь гуманитариям лучше понять технологии, лежащие в основе этого периода быстрых социальных изменений.
Такое сочетание дисциплин как раз по мне. Я ребенок микрочипа, родившийся через год после выпуска первого коммерческого компьютера; молодой адепт интернета, студентом открывший для себя Сеть; профессионал технологической индустрии, поскольку запустил свой первый сайт для британской газеты Guardian в 1995 году. С 1998 года я основал четыре технологические компании и инвестировал в тридцать с лишним стартапов. Я пережил «пузырь доткомов» на рубеже тысячелетий. Позже я руководил группой инноваций в компании Reuters, где наши команды выпускали неожиданные, иногда абсолютно невероятные продукты и для менеджеров хедж-фондов, и для фермеров в Индии. Несколько лет я работал с венчурными капиталистами в Европе, поддерживая самых амбициозных создателей технологий, которых мы только могли отыскать, и до сих пор активно инвестирую в технологические стартапы. В качестве инвестора я разговаривал с сотнями основателей технологий в таких разных областях, как искусственный интеллект, передовая биология, устойчивое развитие, квантовые вычисления, электромобили и космические полеты.
Однако мое образование связано с социальными науками. В университете я сосредоточивался на политике, философии и экономике, хотя (и это необычно) посещал также курс программирования вместе с группой физиков, которые были куда умнее меня. И мне всегда было интересно то, как технологии преобразуют бизнес и общество. Я работал журналистом сначала в газете Guardian, затем в журнале Economist, и мне приходилось объяснять широкой аудитории сложные темы из мира программной инженерии. Особенно меня интересовали политические последствия внедрения новых технологий. Некоторое время я был членом Ofcom агентства, которое регулирует работу теле- и радиокомпаний, интернета и медиаиндустрии в Великобритании. В 2018 году я стал членом совета директоров Института Ады Лавлейс[12], который изучает этические последствия использования цифровой информации и искусственного интеллекта в обществе.
В последние нескольких лет я пытаюсь говорить об этих двух культурах в Exponential View информационном бюллетене и подкасте, где исследую влияние новых технологий на общество. Я создал его после того, как мой третий стартап, PeerIndex, был приобретен гораздо более крупной технологической фирмой. PeerIndex применял методы машинного обучения (о которых я подробнее расскажу позже) к большим объемам открытых данных о том, чем люди занимаются онлайн. Мы столкнулись с множеством этических дилемм относительно того, что можно и что нельзя делать с этими данными. После продажи компании у меня появилось пространство и время для исследования этих вопросов в моем информационном бюллетене.
Материалы платформы Exponential View нашли отклик у людей. На момент написания этой книги у меня насчитывалось около двухсот тысяч подписчиков по всему миру, среди них известные создатели компаний и инвесторы, политики и ученые из ста с лишним стран. Это позволило мне углубиться в наиболее сложные вопросы, вызванные новыми технологиями. При подготовке подкастов я взял более ста интервью у инженеров, предпринимателей, политиков, историков, ученых и руководителей компаний. За шесть с лишним лет в рамках своего исследования я прочитал множество книг, газетных и журнальных статей, блогов и научных статей. Недавно я подсчитал, что, пытаясь понять происходящее, за последние пять лет я прочитал более двадцати миллионов слов. (К счастью, в этой книге слов поменьше.)
Вывод, к которому я пришел в результате всех этих исследований, обманчиво прост. В основе аргументации в этой книге лежат два ключевых утверждения. Первое: новые технологии возникают и масштабируются все более быстрыми темпами, но при этом их стоимость стремительно снижается. Если построить график развития этих технологий, то у нас получится экспоненциально растущая кривая.
Второе: наши институты от политических норм до систем экономической организации и способов выстраивания социальных отношений меняются медленнее. На диаграмме адаптация этих институтов выглядела бы как постепенно возрастающая прямая.
В результате возникает то, что я называю экспоненциальным разрывом: пропасть между новыми формами технологий вкупе с порождаемыми ими новыми подходами к бизнесу, работе, политике и гражданскому обществу и корпорациями, работниками, политиками и социальными нормами вообще, которые значительно от этих технологий отстают.
Естественно, это порождает еще больше вопросов. Какое воздействие оказывают экспоненциальные технологии на разные сферы от работы до конфликтов и политики? Как долго будут продолжаться эти экспоненциальные изменения и прекратятся ли они вообще? И что мы политики, лидеры бизнеса и обычные граждане можем сделать, чтобы этот экспоненциальный разрыв не разрушил наше общество?
Я попытался структурировать материал книги так, чтобы мои ответы были максимально понятными. Сначала я объясняю, что такое экспоненциальные технологии и почему они возникли. Я считаю, что наша эпоха определяется появлением нескольких новых многоцелевых технологий, каждая из которых совершенствуется со все возрастающей скоростью. Это история, которая начинается с компьютеризации, но также охватывает энергетику, биологию и производство. Размах этих изменений означает, что мы вступили в совершенно новую эпоху человеческой истории и экономической организации, именно ее я и называю экспоненциальной эпохой.
Далее я перехожу к последствиям этого для человеческого общества в целом к возникновению экспоненциального разрыва. Существует множество причин, по которым созданные человеком институты адаптируются медленно, от психологических трудностей понимания экспоненциальных изменений до неизбежных проблем, вызванных преобразованиями большой системы. Все это увеличивает пропасть между технологиями и нашими общественными институтами.
Но каковы последствия экспоненциального разрыва на практике? И что мы можем с этим сделать? Вот те вопросы, о которых я пишу далее. Я буду говорить с вами об экономике и работе, о геополитике в торговых отношениях и конфликтах и о взаимоотношениях между гражданами и обществом в более широком смысле.
Во-первых, мы посмотрим, как экспоненциальные технологии влияют на бизнес. В экспоненциальную эпоху технологические корпорации становятся все более влиятельными подобное могущество раньше и представить было невозможно, в то время как традиционные компании остаются позади. Это приводит к появлению рынков, на которых победитель получает все. На них господствуют несколько компаний-суперзвезд, а их конкуренты стремительно уходят в никуда. Возникает экспоненциальный разрыв между существующими правилами, регулирующими положение на рынках, монополию, конкуренцию и налоги, и новыми огромными корпорациями, которые на этих рынках доминируют.
Я также покажу, как благодаря появлению этих компаний меняется жизнь сотрудников. Отношения между сотрудниками и работодателями всегда были переменчивы, но сейчас они меняются гораздо быстрее, чем прежде. Компании-суперзвезды предпочитают новые форматы работы через гиг-платформы[13], что создает проблемы для работников. Существующие законы и практика трудоустройства едва справляются с изменениями в сути труда.
Во-вторых, мы рассмотрим, как экспоненциальные технологии влияют на политическую экономию, то есть на взаимодействие экономики и политики. Здесь в настоящее время происходят два больших сдвига. Первый это возвращение к местному продукту. Инновации в способах получения сырьевых ресурсов, производства продукции и выработки энергии означают, что мы все чаще сможем производить все три компонента в пределах собственных регионов. В то же время из-за растущей сложности наших экономик большие города становятся важнее, чем прежде, что создает напряженность между местными и национальными властями. Если история промышленной эпохи связана с глобализацией, то история экспоненциальной эпохи с антиглобализацией. И по мере того как мир будет «возвращаться к местному», в процессе релокализации изменятся и модели глобальных конфликтов. Государства и другие субъекты смогут использовать новые тактики противостояния от киберугроз до дронов и информационной войны. Инициировать конфликты станет значительно проще и дешевле, поэтому их станет больше. Возникнет разрыв между новыми, высокотехнологичными формами нападения и способностью обществ защищаться.
В-третьих, мы поразмышляем о том, как экспоненциальная эпоха перестраивает отношения между гражданином и обществом. Компании, которые по масштабу и размерам уже напоминают отдельные государства, находятся на подъеме и бросают вызов нашим базовым представлениям о роли частных корпораций. Рынки все больше проникают в пространство общественной сферы и в нашу частную жизнь. Наши общенациональные дискуссии все чаще ведутся на частных платформах. Благодаря появлению экономики данных интимные подробности наших потаенных «я» покупаются и продаются в интернете. В товар превратилось даже то, как мы общаемся с друзьями и формируем сообщества. Но поскольку мы по-прежнему придерживаемся концепции роли рынков, принятой в индустриальную эпоху, у нас еще нет инструментария, способного предотвратить изменения, которые разрушают самые дорогие нам ценности.
Иными словами, экспоненциальный разрыв бросает вызов многим нашим самым важным ценностям. Но это то, на что мы можем направить свои усилия. И поэтому в конце книги я расскажу об общих принципах, необходимых, чтобы обеспечить наше процветание в эпоху экспоненциальных изменений, от того, как сделать наши институты более жизнеспособными и мобильными в условиях быстрых преобразований, до повышения мощи коллективной собственности и коллективного принятия решений. Я надеюсь, что в результате книга станет комплексным пособием для понимания того, как технологии меняют наше общество и что нам предстоит с этим делать.
Пока я писал книгу, мир кардинально изменился. Когда я только начинал исследования, такого понятия, как COVID-19, не существовало, а локдауны были уделом фильмов о зомби-апокалипсисе. На полпути к завершению чернового варианта страны начали закрывать границы и издавать предписания о самоизоляции все для того, чтобы предотвратить разрушение вирусом системы здравоохранения и экономики.
С одной стороны, пандемия представлялась явно низкотехнологичной. На протяжении тысячелетий локдауны служили средством предотвращения эпидемий. В карантинах нет ничего нового: это слово восходит к временам чумы, «черной смерти», когда морякам, прежде чем сойти на берег, приходилось сорок дней проводить в изоляции. И тот факт, что глобальную экономику подорвал вирус, напоминает, сколь много стародавних проблем технологии так еще и не смогли решить.
При этом пандемия также подтвердила некоторые из ключевых тезисов этой книги. Распространение вируса продемонстрировало, что экспоненциальный рост контролировать трудно. Он подкрадывается незаметно, а затем происходит взрыв: сегодня кажется, что все в порядке, а уже через мгновение служба здравоохранения оказывается на грани краха из-за перегрузки в связи с новым заболеванием. Людям трудно осознать скорость этих изменений, о чем свидетельствует апатичная и нерезультативная реакция многих правительств на распространение COVID-19, особенно в Европе и США.
В то же время пандемия открыла нам всю мощь последних изобретений. В большинстве развитых стран локдауны оказались возможны только благодаря широкому доступу к быстрому интернету. Большую часть пандемии мы провели дома, уткнувшись в свои телефоны. И что самое поразительное, в течение года ученые разработали десятки новых вакцин, что, как мы увидим, стало возможным благодаря таким инновациям, как машинное обучение. В некотором смысле с помощью COVID-19 экспоненциальные технологии доказали свою силу.
Прежде всего, пандемия продемонстрировала, что технологии экспоненциального века будь то видеоконференции или социальные сети внедрены теперь во все сферы нашей жизни. Дальше эта тенденция только усилится. По мере ускорения темпов изменений взаимодействие технологий и других сфер нашей жизни от демографии до государственного управления и экономической политики будет становиться все плотнее. Четкие различия между областью технологий и областью, скажем, политики сотрутся. Технология переделывает политику, а политика формирует технологию. Конструктивный анализ любой из этих сфер требует анализа обеих. А теперь подставьте вместо политики экономику, культуру или бизнес-стратегии.
Из-за непрерывного контура обратной связи между технологиями, экономикой, политикой и социологией делать стабильные прогнозы очень трудно. Даже когда я писал эту книгу, в ней постоянно приходилось что-то менять: не успевал я закончить одну главу, как ее нужно было обновлять с учетом нового развития событий. Таковы трудности описания действительности в эпоху экспоненциальных изменений.
Тем не менее я надеюсь, что эта книга останется полезным введением в тему развития технологий и вектора их движения. Мы живем в эпоху, когда технологии становятся лучше, быстрее и разнообразнее с невиданной прежде скоростью. Этот процесс подрывает стабильность многих норм и институтов, определяющих нашу жизнь. И на данный момент у нас нет дорожной карты, которая привела бы нас в такое будущее, которого мы хотим.
Эта книга сама по себе вряд ли сможет стать идеальной картой. Но она поможет нам исследовать местность и найти правильное направление.
Азим Ажар. Лондон, апрель 2021 годаГлава 1. Предвестник
Я увидел компьютер до того, как узнал, что такое Кремниевая долина. Это был декабрь 1979 года, наш сосед принес домой набор для самостоятельной сборки компьютера. Я помню, как он собирал устройство на полу в гостиной и подключал его к черно-белому телевизору. После того как сосед сосредоточенно ввел несколько команд, экран превратился в гобелен из пикселей.
Для меня, семилетнего мальчишки, эта машина была настоящим чудом. До этого я видел компьютеры только по телевизору и в кино. Теперь же я мог его потрогать. Но как мне сейчас представляется, еще большим чудом было то, что в 1970-х годах такое устройство добралось до скромного пригорода Лусаки в Замбии. Глобальная цепочка поставок была примитивной, системы удаленных покупок практически не существовало, и все же первые признаки цифровой революции уже были налицо.