Выбирай, как выбирал бессмертие мудрейший буриданов осел, то есть не делая выбора; когда все плывет по течению, стань «всем» или «ничем» (что суть одно), и все без выбора станет твоим если останешься настоящим, то есть останешься жив: какое тебе отчаяние выбрать и где выйти из чаяний выбирай, но знай, что твой выбор тебя не выберет, а вберет, как Янну вобрало ее острие Опять Лиэслиа соткал в протянутой руке (или перекинул в ней темную бронзу в сияние) клинок из Стенающей звезды и опять запел:
Солнце зимнего дня.
Тень моя леденеет
У коня на спине, пропел он, и вместе с ним (а иногда и вместо него) пела Стенающая звезда, что то ли была вытянута по-над гривою Аодана, то ли напрямую выкована из минойской Болодной Бронзы, здесь и сейчас взявшей и носящей на себе человеческое имя Янна и вот тогда это имя явило свое своеволие: кареглазый клинок, словно бы сам собой совершая движение сжатой ладони от запястья и несколько наискось, вослед движению начал рассекать-рассекать-рассекать и рассек-таки сначала гриву, а потом и шею коня
Сначала на шее Аодана неслышно возникла точайшая и неуловимая для глаз полоса, но очень скоро ставшая уловимой и алой; очень скоро ноги скакуна (так и не вынесенные далеко вперед) стали (а они стояли на полете и о него опирались) подламываться вместе с полетом: конь рухнул и обрушился, причем не сам в себя и не сам по себе Лиэслиа то ли не успел, то ли не захотел с него соскочить Так лезвие-Янна вонзилась в полет, заставив его от себя отпрянуть: Янна больше не нуждалась в посредниках между собой и реальностью!
Потеряв свое приземистое сознание (Рыхля отмахнулся от проснувшейся девчонки, и та на миг обмерла) от простой оплеухи, вместе с ним Янна потеряла и надобность в в ежемгновенном приземистом выживании теперь от от приземистости ничего не зависело в Янне, и все с ней происходящее происходило без нее и само по себе плыло по течению «себя настоящей»: так Элд пришел за ней! А потом она пришла в себя (опять оказавшись в лачуге) и сжалась (как сжимается сердце) в комочек самом дальнем углу лачуги своего сознания (там, где вынимается из стены доска чтобы порою выглядывать); впрочем, ни в угле, ни в самой лачуге уже не было никакой нужды потому ее словно бы и не было то есть не было ни стены, ни досок, ни вязанок хвороста у ног Жанны из Домреми
Принесите ей Воды! просто сказал Перворожденный; он так и не обернулся к Янне, занятый полетом первой стрелы, что сейчас рассекала стрелу вторую которая сейчас рассекала первую! То есть очень давно рассекала, то есть ей еще только предстоит рассечь реальность пополам: причем при этом точнехонько попасть между лопаток насильника-ландскнехта причем ни в коем случае не подтолкнуть собой наконечник второй стрелы, дабы не убил распластанную на земле жертву ту, кого насиловал (не со зла, а по обычаю) равнодушный немецкий мародер Потом эльфийские стрелы нашли двух италийцев, что прижимали к земле руки жертвы.
Ландскнехт и италийцы принялись изменяться, сначала временно, а потом уже необратимо: становясь, а потом уже и оставаясь подобием земли, а уже потом корнями и ползущими рядом с ними червями, которым еще только предстоит поедать тела навсегда измененных при этом эльф вовсе не задавался банальным воросом: способен ли всемогущий Творец сотворить камень, который не возможет поднять? Как не мочь, но позволяя, чтобы ставший во главе угла камень поднимался сам, то есть уже своевольно.
Принесите ей Воды! просто сказал тогда (и после всего вышесказанного) Перворожденный; тотчас из дерева лачуги (которое перекинувшись в тело Янны осознало свою необходимость и опять стало реальным) опять и опять и тотчас явились древесные гномы и всплеснули над Янной руками и ей в лицо тотчас и опять, и уже потом прямо в лицо плеснула вода, и она открыла глаза и закашлялась, и тогда (когда стены лачуги, как и гномы, опять удалились) тогда-то она и увидела эльфа Впрочем, ей для этого глаз открывать вовсе не требовалось, да и сам эльф на нее не смотрел.
Участь остальных мародеров, заполонивших деревню, тоже оказывалось незавидна, но совершенно уже не интересна! Впрочем, сама деревня тоже было совершенна то есть совершенно заключена в свой Экклесиаст, и к ней нечего было добавлять, но и убавлять тоже нечего; мародера стали землей (не путать с великой Стихией), потому не стал Лиэслиа просить и требовать у древесных гномов Земли для Янны что совершенно и совершено, и понятно впрочем, был еще у Янны и был предназначен для Янны Рыхля, который как в своем будущем, так и в своем прошлом был и остался палачом, совершенно безгрешно сжегшим Святую Ведьму
Да что там Рыхля? Зачем ему видеть эльфа? Он с черного хода проник на чердак мироздания и в эту мою историю, чтобы там пребывать и оставаться некоей функцией зачем ему видеть эльфа, если и без того он за волею эльфа последовал, причем так, как переступают ногами совершенно неистребимо, ибо функционально
Что до Янны, увидевшей эльфа и ставшей острием и лезвием его клинка и этим клинком своевольно рассекшей голову его скакуну и отделившей рассудок скакуна от его тулова с ней не все так однозначно обстоит, поскольку ее «все» и не думает остановиться Конь рухнул, но сначала и прежде всего отделилась (вместе с четвероногим сознанием) его голова: произошло потрясающее грехопадение наоборот (то есть Первородный грех был поставлен с головы на ноги), причем эльф не успел соскочить и едва не был придавлен рухнувшим туловом
Принесите ей Огня! сказал Перворожденный, что так и не обернулся к девченке: с ней, увидевшей эльфа и ставшей острием его клинка с ней осталось ее «все», которое неоднозначно Но опять из древесных стволов и жердей, в которых опять возникла нужда, явились древесные гномы и всплеснули над Янной рками своего древесного рассудка: тотчас древесность и рассудочность вспыхнули, давая девчонке в рыбацких штанах и клетчатой ковбойской рубахе (сейчас она была, как тогда говорили, насельницей населявшей или подвергнутой насилию, выбирайте! только своего века) давая именно этой девчонке (насельнице самого начала 19-го столетия да и всех прочих начал) зрение над зрением, осязание над осязанием, слух над слухом то есть давая ей душу души
Эльф был беспощаден и добр, найдя ее среди мертвых (когда эти мертвые все еще живы), потому эльф произнес еще:
Принесите ей Воздуха! и на этот раз он не дал гномам (тоже насельникам, но самых малых вещей) времени и не дал им пространства, в которые они могли бы удалиться и из которых могли бы возникнуть тотчас их древесность и рассудочность пошли на воздух, не то чтобы полностью сгорев: они тоже стали Стихией, ибо и малое бывает Стихии подобно Так зачем эльфам люди? А затем, что эльфы и есть люди, переступившие себя и ставшие собой что может быть проще?
Проще нет совсем ничего; разве что ответ на вопрос может показаться совсем уж простым: полюбил ли эльф Лиэслиа эту зздесь и там, и повсюду и всегда обреченную на сиротство Янну впрочем, есть еще проще! Зачем Янне такая малость, когда теперь у нее есть великая нелюбовь: полюбил, откажись и полюби заново, уже новым собой и опять откажись и полюби уже наново и опять.
Дайте ведьме огня! этот вопль то ли толпа проревела, то ли палач Рыхля услыхал даже не шепоток, но эхо шепота происходящей Стихии; еще может быть так: ни Лиэслиа, ни Эктиарн не стали вмешиваться, но оказались-таки замешаны в знаменитом руанском аутодафе; так было или никак этого не было, но штатный палач Жеффруа Тераж перестал сожалеть о своей невозможности
Еще он перестал быть мной; еще и еще он переставал и совсем перестал сожалеть о невозможности оказать ведьме свою казенную милость и по тихому удавить (то есть лишить Воздуха, дабы не ощутила Огня; дабы из дров и из хвороста, на коих сжигали, не явились древесные гномы и не всплеснули над ведьмой руками и не дали ей Воды), поэтому если делать что должно, то и будет, что по настоящему должно он дал ведьме простого огня
Потом, по прошествии времени, он этот простой огонь притушил и дал толпе оглядеть обгорелое тело, дабы все они увидели уязвимое женское естество уничтоженной, дабы убедились в недопустимости метаморфоз и перемещений: невозможно уйти из Экклесиаста как совершенно невозможно перевернуться с головы на ноги! Невозможно Янне отсечь голову эльфийскому скакуну. Невозможно Лиэслиа соскочить или не соскочить с рухнувшего Аодана. Поэтому эльф просто (вот как прост был данный ведьме огонь) слез с коня и пошел по спасенной им деревне.
Эта спасенная им деревня все равно была бы мертва для него будь она жива или мертва как если бы ее не было; и он никогда бы не спешился здесь, будь она жива или мертва то есть застывшей в неизменности; да и вообще его никогда бы здесь не было, когда бы не шел он сейчас по спасенной им деревне пусто было бы эльфу в человеческой деревне, когда бы не звучали в его душе эти голоса: живые молились о мертвых, и мертвые молились о живых
Я люблю тебя, мой Экклесиаст, и хорошо понимаю лютую волчью ночь мироздания: чтобы продолжать жить, следует оттолкнуться от павших и прыгнуть! Следует кого-то сбросить с саней (когда загнанная лошаденка несет сломя хребет) на растерзание настигающей стае зато оставшиеся уцелеют и уберутся из дикого леса, а после расскажут о своем героизме, проявленном на волчьей дикой охоте; и все ведь по своей охоте Я люблю тебя, мой Экклесиаст, как не любить? А еще пропасть люблю одолевать двумя шагами и воду из камня (Стихию из камня, что во главе угла) извлекать; люблю насытить себя Стихией и самому обернуться Стихией; я люблю тебя, Экклесиаст, потому что не жаль мне любви, потому что есть нелюбовь.
Не используй любовь или смерть как лопату, чтобы выкопать себе могилу; не пытайся, большой, сделать себя маленьким богом: разъять все на части, а после составить это «все» маленьким и мертвым! Пей Воду и не пей воды иначе козленочком станешь; станешь маленьким богом и будешь жалобно блеять, совершая блеющие метаморфозы: будешь огонь извлекать посредством трения дерева о дерево потом сам, (чтобы мозг не трудить) взберешься на дерево Станешь маленьким богом (как обещано во имя Первородного греха), и из тебя начнут медленно появляться ноги твоего мозга, потом руки твоего мозга, потом голова твоего мозга так ты будешь рожать себя по частям, впадешь в вечное младенчество! Я люблю тебя, грех Первородный, ибо не жаль мне любви.
Нет, сказала Янна эльфу, когда он сам (или показалось, что это Янна убила под ним скакуна) спешился и пошел по деревне или еще раньше она сказала так:
Конечно, нет, сказала она самой первой эльфовой стреле которая уже совсем была готова подтолкнуть своим наконечником наконечник второй стрелы и убив себя (или не себя), насилуемую сейчас мертвецом ландскнехтом и удерживаемую за руки мертвецами италийцами, и эльф услышал ее
И опять он спешился и опять, и опять, потому бесконечно побежал по деревне (как огонь бежит по дереву, но не сжигая), потом спешился и пошел, и подошел к жалкой лачуге на самой окраине, а потом и вошел: нелюбовь это «любить» и пожалеть себя мертвого, потому убивать себя мертвого; он вошел и увидел: девчонка сжалась в самом дальнем углу этой лачуги миротворения там, где вынимается доска! В которой уже никогда не будет нужды: прежде (и когда-то уже давно) она была единственной возможностью немного выглянуть за птолемееву плоскость но теперь прежнеее перестало быть и перестало быть «немногим».
Вокруг девочки витали запахи (если бы очага и дыма, молока и хлеба, тогда бы ее никогда не убило бы как всех нас убивает бесконечное «если»); если бы пахло нищетой духа или сутью аскезы не было бы нужды в визите эльфа! Не было бы нужды у эльфа бежать по дереву, не сжигая его или сжигая: но и тогда аутодафе в Руане оказывалось несостоятельным Но и это ничего бы не изменило.
Он взглянул, и она приподнялась: теперь перед ним на полу сидела девушка, едва вышедшая из подросткового возраста! Он разжал пустую (ибо лук уже занял место, ему надлежащее) ладонь и высыпал перед ней соткавшуюся горсть предметов как факир совершает телодвижения отвлекая ее саму от себя; как и пустота его ладони, все эти предметы являлись (потому сейчас и явились) всего лишь телодвижениями души и отвлекали саму Янну от чрезмерной ирреальности от новой природы немного привставшей девушки: ирреальность этих предметов была достаточно реальной и проявлялась где-то над ними или перед ними, или даже за ними.
Он посмотрел в ее карие глаза и словно бы взял в руки пустые ножны понял то, о чем знал заранее: ему опять предстояло пойти «туда не знаю куда» и принести «то не знаю что» стало быть, ему все еще предстояло его «все»; девушка послушалась его и поднялась: конечно, в ее глазах был страх в его сторону ей предстояло пойти! Ибо каждый шаг является первым, и каждый первый шаг в сторону страха
Что у меня в руках? спросил эльф, протягивая ей опустевшие руки: один из высыпанных им предметов оказался тряпичной куклой, очень похожей (то есть еще без лица) на саму Янну кукла упала ей прямо на колени, и когда девушка (гораздо позже, чем кукла стала падать) приподнялась, то кукла-Янна упала на пол
У тебя в руках я, ответило ему нечто по имени Янна.
Ничего! сказал ей эльф, ибо его руки были пусты. Ничего у меня в руках нет, ибо у нас впереди вечность, и мы никуда не торопимся
Ничего, повторил эльф слово, которое ничего не значило, и наклонился к девочке, и поднял из горсти (и на полу они были не порознь) разнообразных предметов деревянную ложку, вырезанную безликим деревенским умельцем: человеческая ложка, призванная из окружающего черпать чтобы питать! Человеческая ложка, с человеческой любовью выструганная, чтобы питать и питаться самой: черпать придуманную пищу, придуманное зло, придуманные добродетели, придуманную пользу или (коли есть свободная на то воля как же без этой придуманной лжи?) лютым придуманным голодом
Ничего, но ты еще полюбишь смертного эльфа! сказал ей бессмертный (или все еще, или уже бессмертный) все еще эльф и все еще человек Лиэслиа и добавил к уже достаточно сказанному:
Ты полюбишь смертного эльфа.
Человеческая ложка в его руках медленно становилась и в конце концов медленно стала ложкою вещей предназначенной черпать не вещи, но их вещность и следующее за ним вещее то есть она почти перестала быть вещью; не умножайте сущностей человеческая истина простоты! Напротив, я умножаю сущности, ведь и у меня в руках ничего нет
Я хочу полюбить бессмертного и прекрасного эльфа могло бы люто ответить ему нечто по имени Янна; Лиэслиа мог бы ей точно так же люто ответить настолько, насколько был он добр! Ибо ДОБРОТА в произнесении правды прямо в лицо и бездарности, и смерти правда заключена в том, что бездарный никому ничего (ибо нечего) не подарит; правда в том, что правда всегда заключена сама в себя, как и в том, что бессмертный умер умер для смерти (или еще только умрет), причем еще вчера или позавчера
Продолжай хотеть! мог бы ей ответить бессмертный и беспощадный эльф, но поскольку и ровно на столько, насколько он вошел в ее лачугу и отвечал за нее, то и сказал ей самое простое:
Ты продолжаешь хотеть.
Вот несколько слов штатного палача Жеффруа Теража, которые ничего не значат ни в происшедшем, ни после него:
Англичане всячески торопили меня дать ведьме огня, а один из их капитанов требовал, чтобы я передал Жанну в их руки чтобы она поскорее умерла! но ведь мы, читатель, никуда не торопимся, причем не только потому (и не столько), что будущее неизбежно и никуда не денется, но и оттого еще (от этого и отталкивается любая осторожность), что человек торопливый не сможет перенести озарения, поскольку забежал вперед себя и не готов к этому «впереди», поскольку не озарен еще до него